А днем 21 июля лейтенант Попов уже докладывал по телефону комбату Архипову:

— Мои наблюдатели сообщили о большом передвижении войск противника из тыла в сторону нашего переднего края!

Ночью этих же суток снова звонок к комбату:

— Слышу вдалеке шум моторов. Похоже на танки. Сколько их там — установить без разведки не могу. У нас пока тихо. Пожалуй, очень тихо! — подчеркнул командир роты.

— Усиль еще посты наблюдения, приведи рогу в полную боевую готовность. Запасись боеприпасами да получи срочно бутылки с горючей смесью, возьми побольше противотанковых гранат. Расставь потолковей пэтээровцев. А твои соображения о противнике я доложу, — «первый» интересовался именно твоим участком, он ждет донесений.

Напряженно стояли бойцы на постах, внимательней прежнего следили за обороной противника наблюдатели. Они прислушивались к тому, что делалось сейчас за насыпью железной дороги, которая проходила по нейтральной полосе, разделяя лощину перед нашими траншеями надвое.

А там, видимо, фашисты накапливались для решительного штурма: раздавались отрывочные лающие команды, слышны были шум моторов, лязг оружия.

Все стало ясно на другой же день, 22 июля 1942 года. Именно тут, на участке нашего батальона, фашисты решили любой ценой прорваться в Ленинград.

Ровно в 10.00 их авиация основательно пробомбила всю нашу оборону, затем артиллерия и минометы около тридцати минут «обрабатывали» передний край. Грохот стоял неимоверный, на какое-то время все потемнело вокруг. Взметнулась ввысь земля. Ровная, зеленая и спокойная до этого лощина за несколько минут преобразилась до неузнаваемости — все дымилось вокруг, противно пахло серой.

Стоя в тесной стрелковой ячейке со снайперской винтовкой в руках, я отчетливо слышал, как осыпается в траншее потревоженная разрывами снарядов земля. В первые же минуты артобстрела наши окопы во многих местах были повреждены, разрушена часть землянок.

Туго пришлось в тот день бойцам, стоявшим в десяти-пятнадцати метрах друг от друга. Появились убитые и раненые. И без того малочисленные наши ряды заметно поредели после этого артобстрела — в роте, вместе с командирами, на обороне протяженностью в 500 метров стояли всего 23 человека…

Оставшиеся в живых спешно готовились к отражению атаки противника, которой с минуты на минуту следовало ожидать. Бойцы откапывали своих товарищей, отрывали оружие, боеприпасы; наспех поправляли, где это было возможно, и углубляли разрушенные стрелковые ячейки, землянки и обвалившиеся траншеи; санитары оказывали первую помощь раненым, а потом занялись и убитыми. Командиры уточняли потери, отдавали приказания. Наблюдатели, на время артобстрела засевшие в своих «лисьих норах», моментально заняли места в стрелковых ячейках, ощупывая удобно разложенные рядом, под рукой, бутылки со смесью и гранаты со вставленными в корпус запалами. Пулеметчики и пэтээровцы очищали от земли и песка свое оружие, поудобней устанавливали его на бруствере, спешно расчищали и улучшали перед собой сектор обстрела. Никто не сидел без дела, но и не суетился напрасно. Каждый знал, что будет делать, если на наши траншеи обрушится шквал автоматно-пулеметного огня идущих в наступление фашистов. Мы были готовы их встретить.

И они пошли… Не успела умолкнуть артиллерийская канонада, как из-за железнодорожной насыпи появились и стали расползаться по лощине густые цепи гитлеровцев. На нас поднялась толпа сытых, здоровенных, понукаемых своими офицерами оголтелых фашистов. Боец, находившийся рядом со мной в траншее, плотнее надвинул на голову каску и, ни к кому не обращаясь, произнес:

— Началось… Ну, братва, не подкачаем и на этот раз! — И придирчиво осмотрел разложенные перед ним гранаты и бутылки с горючей смесью.

Кто-то услышал его и тут же откликнулся:

— Не впервой бить гадов, побьем и теперь — пусть сунутся!

Прижав автоматы к животу, немцы шли, поливая траншеи бесприцельным огнем. На нас катилась масса силой до двух батальонов.

Наши траншеи молчали. Видеть такие психические атаки нам приходилось и раньше, так что не испугала и эта. Не страшило и то, что на два десятка бойцов катилась лавина в лягушачьих мундирах. Не боялись мы и стука их автоматов — знали, что такой бесприцельный огонь действует только на психику и рассчитан на слабонервных, а таких среди нас не было.

Мы решили подпустить этот пьяный сброд к себе поближе, чтобы потом бить его наверняка, на выбор. Как только фашисты полностью перекатились через железнодорожную насыпь и, заполнив лощину, стали приближаться к нашим траншеям на расстояние двадцати-тридцати метров, первыми открыли огонь наши пулеметчики.

Вот уже не один десяток фашистских разбойников скосил из своего «Максима» Анатолий Щербинский, не отставал от него и пулеметчик Николай Гулий. За ними дружно и расчетливо вели огонь и стрелки роты. Я бил из своей снайперки по офицерам да по тем фашистам, которые почти вплотную подходили к траншеям. Ствол моей винтовки накалился…

Не ожидавшие встретить такого яростного сопротивления, гитлеровцы начали поспешно отступать. Часть уцелевших немцев тут же залегла в воронках, начала спешно окапываться. Остальные, оставшись без офицеров, дрогнув, побежали назад, оставляя в лощине десятки трупов. Но тут из глубины нашей обороны заговорили орудия и минометы — то, что не успели сделать стрелки, завершили друзья артиллеристы. Первая попытка фашистских головорезов прорваться через нашу оборону захлебнулась.

Нам здорово помогла зенитная батарея, приданная полку и стоявшая где-то в глубине его обороны. Своим огнем зенитчики отсекли противника от железнодорожной насыпи, не дали ему уйти и добивали метавшихся гитлеровцев тут же, в лощине. Мало кому из них довелось на этот раз избежать справедливого возмездия.

Командовал зенитной батареей старший лейтенант Юшин, мой земляк, с которым я совсем случайно недавно встретился. Тот самый Сенька Юшин, с которым мы учились в одной средней школе в Тамбове. Отчаянный еще в школьные годы парень, он и сейчас, невзирая на опасность, принял решение выдвинуть свою батарею на прямую наводку и хладнокровно расстреливал фашистов огнем зенитных пулеметов, бил по ним и бризантными снарядами из орудий, уничтожая минометные расчеты врага. И по наземным целям лихие зенитчики Семена Юшина били так же точно, как по воздушным. Теперь к нескольким сбитым батареей самолетам прибавились еще и минометные расчеты. Роль корректировщика на этот раз взял на себя заместитель командира батареи по политчасти, старший политрук Дмитрий Мартынович Ерофеев, находившийся в этом бою в наших траншеях.

Вот он снова звонит своему комбату, что немцы накапливаются за насыпью для нового броска. Но командир батареи и сам уже отчетливо видит в бинокль, что творится на нашем участке. Короткая команда — и огонь зенитных установок вновь обрушивается на головы фашистов.

И снова пулеметчики роты не дают поднять головы гитлеровцам, снова я вывожу из строя их офицеров и особо ретивых солдат.

С помощью артиллеристов захлебнулась и вторая попытка вражеской пехоты атаковать наши траншеи. И все-таки положение оставалось критическим: у нас не хватало бойцов, выведены из строя почти все командиры, а противник может повторить свои атаки. Сейчас от двух батальонов фашистов добрая половина осталась лежать навечно в этой лощине. А если это была только разведка? Проба своих и наших сил? А вдруг они бросят на нас целый полк? В таком случае мы не устоим. Даже с помощью артиллеристов. Но каждый боец и в мыслях не допускает оставить свои позиции и сдать траншеи врагу. Ведь это значит пропустить фашистов в Ленинград! Оставшиеся без связи с полком, мы все не были уверены, что командованию известно о создавшемся у нас положении и уже принимаются меры по оказанию помощи малочисленному гарнизону. И действительно, помощь пришла почти своевременно. А пока мы снова приводили в порядок свои траншеи и готовились к отражению новых атак противника, которые не замедлили возобновиться.

Через каких-то полчаса, подгоняемые своими офицерами, пополненные ряды фашистов в третий раз ринулись на нашу оборону. И снова они почти вплотную подошли к нам, забрасывали наши траншеи гранатами с длинной деревянной ручкой на конце. Но редкая из них приносила желаемый для немцев результат: мы ухитрялись ловить гранаты на лету или успевали подхватывать их со дна траншеи и швырять обратно. Фашистские гранаты взрывались под ногами своих хозяев…