Вот промчались артельные нарты ставить загородку на рыбу; у кооператива копошится Куркущский со своим помощником Алиным, приводя в порядок грузы, привезенные катерами; камчадалки, одетые в длинные кухлянки, таскают из проруби воду.

Ровно в полдень начинают выть собаки. Всегда в это время какой-нибудь «дежурный» пес подает жалобный, длинный сигнал. Ни одна европейская дворняга не в состоянии вывести таких душераздирающих трелей, как северная ездовая собака: здесь и детский плач, и самые неожиданные переходы от тонкого визга к густому рычанию…

Услышав сигнал, Савва выливает содержимое котла в деревянное корыто и размешивает варево палкой, чтобы оно скорее остыло. Концерт обрывается. Для собак наступает блаженный час — их кормят только один раз в сутки.

Без лампы в помещении можно провести часа два-три, не больше, а там уже снова надо закрывать ставни. После обеда, часов в 6 вечера, в северо-восточном углу неба часто появляется бледное северное сияние, напоминающее лучи отдаленных прожекторов. Этот слабый, дрожащий отблеск на широком экране звездного неба придает невыразимое очарование морозным долгим ночам.

Вечерами школа превращалась в хлопотливый муравейник. Первак, Бессарабец и Баклан стучали молотками, устраивая сцену и отгораживая помещение для красного уголка. Посреди будущего «зала» устанавливали объемистую железную печку; камчадалки Валя Соболькова и Сима Падерина с чукчанками Верой и Ковлей, под руководством Марии, оклеивали стены газетами, желая по возмояшости лучше украсить свой будущий театр.

Официальное открытие красного уголка наметили в Октябрьские дни, но кружковая работа фактически началась сразу же, как только по селу пронеслись слухи о том, что Первак поет, а Сенька, мольче, пляшет. С первых же дней по вечерам в школе зазвенели гитары и балалайки, и от смеха и тойота многих ног задрожали стены.

Библиотека школы представляла собою сплошное убожество. Пришлось немедленно пополнить ее небольшими запасами экспедиции и наладить связь с передвижкой совхоза. Собрался большой хоровой кружок из интернатцев, школьников и учителей. Драмкружок, в котором участвовали и Чекмарев с женой, деятельно готовил пьесу. Самым трудным делом было привлечь к работе ликбеза местных женщин. В конце концов собралась группа в 10 человек. Занятия ликбеза начинались но сигналу. По вечерам учитель Петров шел к столбу, возвышавшемуся около школы, и поднимал на блоке фонарь «летучую мышь». Слабо мигающий огонек посылал в темноту зовущие тонкие лучи. Путаясь в длинных камлейках, к школе бежали ликбезницы, пряча в широких рукавах тетради, карандаши и книги.

7 ноября неожиданно потеплело, и ртуть в градуснике поднялась с —30° до —1°. В этот день в доме экспедиции никто не успел пообедать, так как спешно заканчивалось оформление стенгазеты. Ребятишки хлопотали в школе с гирляндами из сланника. Бессарабец декорировал сцену написанными нм же самим лозунгами. Первак и Куркущский готовили призы для лучших стрелков.

После стрелковых состязаний началась торжественная часть, с докладом и выдачей призов в виде нерпичьих шкурок, сахара и конфект. Вечером был спектакль.

Перед большинством жителей поселка впервые в жизни поднялся кумачевый занавес сцены. В особо «острые» моменты театрального действия слышался сдержанный шопот:

— Так его, сукина сына! Отчитывай, отчитывай его, Михайлыч!

С огромной седой бородой, загримированный Чекмарев играл неподражаемо. После спектакля пляски и пение продолжались чуть ли не до утра. Бессарабец мастерски, до седьмого поту, выбивал чечетку. Девушки водили хоровод «по-своему», под аккомпанемент пастушечьего рожка горбуньи Веры. Тщедушная, болезненная на вид девушка высоким чистым голосом, почти без передышки, «казала приказан», свободно покрывая неистовый шум и топот, царивший в школе.

Наутро Чекмарев уехал в Мухоморную, оставив в наследство отряду маленький домик, обреченный на снос, потому что он стоял слишком близко к школе и был опасен в Пожарном отношении. Скляру удалось отстоять его еще на одну зиму, и таким образом экспедиция получила в безраздельное пользование целых три комнаты.

Отряд энергично принялся за устройство нового жилья. Прежде всего пришлось выморозить клопов и сложить печку. Первак починил в одной из комнат ветхий камбуз и заново оклеил стены самодельными обоями. Перед переселением в новое жилье отправили в Марково тамошних рабочих и Чайкина, дав им легкую нарту с пятью собаками для перевозки багажа. За неимением большего количества собак, люди должны были совершить переход пешком.

За рекой Мухоморной, в устье которой Чекмарев основал поселок Сталино, есть другая река — Ванакуа, которую русские называют «Серная река». Почти все местные жители знают, что на этой реке есть источники, в которых отлагается кристаллическая сера. Ее некогда искал геолог Полевой, но не нашел. Позднее какой-то инженер также пытался отыскать место, откуда чукчи добывают серу. К источникам его привел проводник, но, так как инженер ездил ранней весной, вся долина оказалась покрытой глубоким снегом и инженер вернулся ни с чем. Скляр выяснил, что к серному месторождению летом вообще попасть нельзя: чукчи в эту нору кочуют далеко в горах, следовательно, найти оленей для поездки невозможно. Реки настолько мелеют, что по ним не может пройти даже лодка. К источникам надо ехать в самом начале зимы, когда станет река и образуется хорошая дорога по льду, а в долинах еще не успеет нанести снегу.

Скляр договорился с Чекмаревым, чтобы он подыскал проводника и надежного каюра-переводчика. Попутно с осмотром серного месторождения Скляр хотел объехать возможно большее количество оленных чукчей, чтобы попытаться закупить у них оленей и нарты.

Было начало декабря. Дни стояли короткие, но ждать их увеличения было нельзя: если бы выяснилось, что чукчи не продадут пряговых быков, тогда нужно было бы успеть самим объездить диких. Для поездки необходимо было раздобыть собак, — имеющаяся в отряде упряжка все время была занята подвозом на базу экспедиции дров.

В середине декабря приехал Чекмарев и обещанный каюр-переводчик, неплохо говорящий по-русски. Он охотно соглашался на все условия и, когда договор был подписан, добавил, усмехаясь:

— Ты уж мне, Иван Андреевич, верь!.. Аймет собаку понимает. Аймет хороший каюр и для тебя все сделает.

Наедине Чекмарев сказал:

— Аймет — каюр действительно хороший, но только будь с ним построже и помни, что он на руку слабоват. Сахар свободно не держи!

Оставалось достать собак, в чем также помог Чекмарев. Наутро он собрал общее собрание села, на котором Скляр рассказал о задачах экспедиции и о значении ее работ для экономики края. Собрание постановило дать Скляру две нарты с каюрами Антропом Дьячковым и Алешей Собольковым.

На рассвете другого дня каюры подкатили к базе экспедиции. Алеша проинструктировал Скляра и Марию, как надо сидеть на нартах: спиной к собакам и так, чтобы не мешать каюру, который за дорогу много раз будет спрыгивать с нарты и снова садиться на ходу.

Скляр одел две пары брюк — меховые пыжиковые из шкуры молодого оленя, а поверх них суконные, меховую рубаху, сверх нее свитер и, наконец, поверх всего короткий пыжиковый стаканчик. Теплый малахай, шарф, рукавицы, чижи и торбаза дополнили его достаточно неуклюжий наряд. Алеша внимательно рассмотрел торбаза Скляра.

— Почему это торбаза на тебе худые?

— Что ты, Алеша! Да ведь они совсем новые.

— Однако, летние короткошерстые и на ноге вот как туго сидят. Холодно будет, поморозишь ноги!

На Марии красовалась розовая камлейка, одетая поверх пяти одежд. Из белоснежной опушки малахая чуть торчал только нос, да видны были ее черные глаза.