России, потребляющей в пять раз меньше первичной энергии, чем экспортируемой, приходится поддерживать ТЭК «на плаву», в том числе за счет субсидирования энерготарифов – при перспективе «исчерпания разведанных и доступных нефтяных ресурсов в ближайшие 20–30 лет» и перехода основных потребителей ископаемого топлива к «низкоуглеродной экономике». Российская экономика, уже далеко с недешевой энергией, является «одной из самых энергоемких в мире»: энергоемкость ВВП в 1,5–2,5 раза выше, чем в Западной Европе, где среднедушевое потребление энергии больше на 15–30%. Главные потребители ресурсов – это энергоемкие отрасли европейской части России, где ежегодно теряется 100 млрд долл. потенциальных экспортных доходов. По оценкам ПРООН, ТЭК и государство, занятое перераспределением «природной ренты», являются в то же время главными источниками проблем с экологией. Доля отрасли в выбросах промышленных отходов занимает 56%, твердых веществ – 58%, сбросе сточных вод – 23%, превышая выбросы металлургии. Площадь «нарушенных земель» только в результате нефтедобычи выросла с 94 тыс. га в 2004 г. до 114 тыс. га в 2007 г., рекультивировано отраслью в 2007 г. только 10 тыс. га. С того периода ситуация не только не улучшилась, но серьезно ухудшилась.

Главный вывод Доклада ПРООН представлен в так называемом показателе скорректированных чистых накоплений. Он разработан экономистами Всемирного банка как альтернативный ВВП инструмент измерения благосостояния общества: фактически накопленный доход корректируется на динамику истощения природных ресурсов и загрязнения окружающей среды. Если в 2007 г. официальный ВВП РФ вырос на 7,4%, то скорректированные чистые накопления составили минус 13,8% – это указывает на реальное сокращение благосостояния населения страны.

Когда-то Великий Рим пал, и его падение обозначилось на самом верхнем пике его могущества. И не потому что он потерпел поражение от персов, гуннов Аттилы или германских варваров – вестготов. Все это произошло позже, после начала мощного наступления чиновничества на трудовые слои Рима, когда ржавчина коррупции стремительно вела к обеднению народ. Рим погубило всесильное римское чиновничество, его мародерствующая власть над обществом, чванливость и чрезмерная самонадеянность цезарей. Эти процессы развивались исподволь в недрах мировой империи, когда, казалось, Рим приобрел власть над Миром. И не было силы, равной цезаристской «вертикали власти» – все трепетало перед ним. А население нищало, обираемое полицией, фискальными службами, судами, местными правителями, мириадами их чиновников. Некогда процветающие города и села приходили в упадок, толпы оборванцев бродили повсюду, сколачиваясь в бандитские армии, шайки разбойников нападали на караваны, разрушая вековые торговые пути, ремесленничество разорялось, аграрные хозяйства (фермы) приходили в упадок, пашни не обрабатывались. Некогда могущественные римские армии оказались разбитыми под натиском варваров. Рим пал.

Повторим мысль: процветание политического режима и его всесилие не есть процветание общества, государства. Это – два разных процесса, не всегда совпадающие, но почти всегда вводящие в заблуждение правителей.

Вскоре после ликвидации СССР и воцарения Ельцина в Кремле в трактовках большинства западных обозревателей это событие стало рассматриваться как абсолютно позитивное явление в мировой и российской истории. Этот подход занял доминирующие позиции в определяющей мере под влиянием борьбы Ельцина с Российским парламентом и особенно после его уничтожения. Последний рассматривался как якобы сила, стремящаяся «восстановить СССР». Основываясь на таком совершенно искусственном методе (скорее в пропагандистских целях), американский президент-демократ Б. Клинтон вместе с германским канцлером Гельмутом Колем дали «добро» Ельцину на жестокую расправу с Российским парламентом.

При этом недавние еще восторги Запада по поводу демократических реформ Горбачева (1985–1991), так же как и непомерное «восхищение» перед российскими парламентариями, одолевшими путч ГКЧП, были преданы забвению. Было забыто и то, что Рональд Рейган, назвавший в 1981 г. СССР «империей зла», отказался от этого клейма в ходе визита в Москву, стоя рядом с Горбачевым в Кремле, у Царь-пушки. Им же было объявлено о конце эпохи «холодной войны» и стремительном продвижении СССР к демократическим ценностям. Помнится, читая рейтинги мировых политических деятелей в конце 1997 г., я был поражен тем обстоятельством, что Горбачев – «дружественный Горби» – как стали называть его на Западе, опережал по популярности ведущих государственных деятелей Запада, в том числе Рейгана в Америке. А СССР по праву стал восприниматься как современное государство, вполне демократическое, избавляющееся от остатков тоталитаризма мирным образом, через волеизъявление его народа (ныне вся официальная и неофициальная российская пропаганда «забыла» горбачевский период истории СССР и всякое упоминание Советского Союза отождествляет со «сталинщиной», сталинским тоталитаризмом, игнорируя его слом, осуществленный Никитой Хрущевым.).

И вдруг, после декабря 1991 и октября 1993 г., всю советскую историю, включая горбачевскую эпоху, которая восхваливалась на Западе как демократический прорыв, и в российской, и в западной печати, вопреки исторической правде, стали представлять как «семь десятилетий сурового и безжалостного полицейского государства». (См.: Обзор «После распада»//Мир перемен, 2006, № 4, с. 17.) Так, возвеличивая Ельцина, его вклад в разрушение СССР, уничтожение парламентарной республики, сотрудник центра Гувера при Стэндфордском университете М. Макфолл пишет в The Washington Post, что кончину самого жестокого режима, который являлся величайшей угрозой для западной цивилизации, можно назвать «предотвращенным Армагеддоном». (Там же, с. 22.) Это – предельно грубая ложь, но отметим – Макфолл всего лишь заимствовал эту «идею», которая ежедневно внедряется в массовое сознание в самой России.

Американские аналитики в своей основной массе, поддерживая такой «усеченный», весьма ограниченный подход к этим двум событиям, видимо, исходят из той посылки, что он позволяет им очень просто объяснить сложнейшие процессы, связанные с двумя величайшими трагедиями (1991 и 1993 гг.), и оправдать позиции правящих кругов западных держав, поддержавших действия Ельцина в обоих событиях. Реформы же Горбачева, которые реально ликвидировали всесилие коммунистической партии и дали возможность нам, Российскому парламенту, выдвинуть Ельцина своим лидером, защитить его в 1990–1991 гг., не дать свергнуть Союзным властям и т.д., – все это стали называть «химерами». Крайняя ограниченность такого подхода всегда бросалась в глаза даже при самом простом анализе – выходило, что Ельцин, как древнеегипетский фараон, сам себя породил – вне демократических норм, порядков и процедур, которые быстро вводились в тот период и в СССР, и в Российской Федерации. Разве мог Ельцин действовать вне Российского парламента, всенародно избранного на самом пике развития демократического процесса в СССР в 1990 г. (как следствие горбачевской демократической революции)? Конечно, нет – его немедленно «сожрали» бы союзные власти – без мощной поддержки Верховного Совета России, который и породил Ельцина.

И соответственно, авторы таких крайне обедненных идей стали утверждать, что «Советский Союз умер от «отсутствия альтернатив» и «невозможности его реформирования». В то же время ряд других представителей научно-экспертного сообщества, более фундаментальные, задают такие вопросы, как: «Даже в свете последовавших в 90-е годы человеческих трагедий большинство специалистов не задавалось вопросом о том, не мог ли реформированный Советский Союз стать самой лучшей надеждой для посткоммунистического будущего России. Большая часть обозревателей не задавалась также вопросом о том, не могло ли сохранение Советского Союза быть более полезным для международных дел. Напротив, они пришли к выводу, что все советское необходимо уничтожить, «разрушив до основания всю систему политических и экономических отношений». Такое твердое мнение, безусловно, является сегодня единственным политически корректным в американской (да и в европейской) политике, средствах массовой информации и научных кругах». (См.: Обзор «После распада» // 2006, № 4, с. 17.) То есть одна-единственная точка зрения, появившаяся первоначально, кстати, в кругах группы депутатов – маргиналов Союзного парламента, стала абсолютно доминирующей на Западе.