Иной характер носит концепция происхождения неоантропа, выдвинутая П.П.Ефименко (1934а, 1938, 1953, с.414 и сл.) и поддержанная А.В.Арциховским (1947, 1955, с.36). „Можно думать, — писал первый, — что превращение неандертальца с его примитивным физическим строением в тип современного человека, — протекавшее, насколько мы знаем, в сравнительно не такой большой промежуток времени, поскольку оно, очевидно, было подготовлено предшествующим развитием палеолитического общества, — явилось, в основном, результатом перехода от эндогамии к экзогамии, от размножения „в себе", в маленьких, замкнутых, кровнородственных ячейках, к широкому обновлению крови в экзогамных объединениях первобытных охотничьих общин" (1953, с.414).
Ценным в работах П.П.Ефименко является попытка связать проблему происхождения неоантропа с проблемой возникновения экзогамии и рода. Однако, выдвинув положение о связи между появлением экзогамии и возникновением неоантропа, П.П.Ефименко сколько-нибудь конкретно его не развил. Он вообще в своей работе не дал сколько-нибудь ясного ответа на вопрос, почему и как возникла экзогамия. Можно лишь догадаться, что, по мнению П.П.Ефименко, причиной возникновения экзогамии явилось стремление избегнуть вредных последствий кровосмешения. А.М.Золотарев (1936, 19396, с.112), выступивший с поддержкой мысли П.П.Ефименко о связи происхождения неоантропа и появления экзогамии, совершенно справедливо указал, что „автор обходит социальную сторону проблемы, совершенно не привлекая данных этнографии. В связи с какими материальными и экономическими сдвигами возникает экзогамный запрет? В какой форме он появляется и какой круг лиц охватывает? Распадается одна и та же орда на экзогамные половины или вновь установленный запрет охватывает целую орду, в силу чего каждая орда вступает в тесные брачные связи с соседней ордой и превращается в род? Все эти вопросы автор замалчивает, ограничиваясь утверждением, что введение экзогамии повлекло за собой прилив свежей крови и превращение неандертальца в биологически более совершенный тип, Homo sapiens. Не решив проблемы возникновения экзогамии и рода, П.П.Ефименко не решил и вопроса о происхождении неоантропа. Как совершенно правильно отметил М.Г.Левин (1950, с.13–14), экзогамия сама по себе не может объяснить тех изменений физического типа человека, которые характеризуют переход от неандертальца к современному человеку.
Большинство советских антропологов является сторонниками теории происхождения неоантропа, выдвинутой и обоснованной Я.Я.Рогинским (1936, 1938, 1947а, 1951). Глубокий анализ фактического материала привел Я.Я.Рогинского к выводу, что различие между неандертальцем и неоантропом не может быть сведено к различию их морфологических типов. Сущность различия между ними состоит в том, что неоантроп был существом полностью общественным, готовым человеком, в то время как неандерталец не был существом до конца общественным, был человеком формирующимся. „Только Homo sapiens, — писал Я.Я.Рогинский (1947а, с. 13), — до конца разрешил задачу построения общества, чем и завершил тот „разрыв" с животным миром, начало которого было сделано питекантропом".
Эти положения легли в основу созданной Я.Я.Рогинским теории двух скачков, которая в достаточной степени полно охарактеризована в предшествующих главах. Исходя из этих же положений, Я.Я.Рогинский сделал попытку набросать свою концепцию происхождения неоантропа. „Дикий животный эгоизм, — писал он, — который в общем царит в Обезьяньей стае, конечно, оставался еще весьма силен и у первобытных людей. Развитие техники само по себе еще не охраняло орду от взрывов животной анархии, но, наоборот, делало эти взрывы неизмеримо опаснее. Оно расшатывало орду изнутри, так как последняя еще не умела достаточно хорошо предохранить себя от тех истребительных сил, которыми техника снабжала ее отдельных членов… Орудие в руках людей, привычных к убийству животных, не только усиливало смертоносность ударов, но и обостряло возможность конфликтов" (1938, с. 129–130). В результате „развитие техники… в какой-то момент стало угрозой для целостности человеческих объединений" (с. 129). Это произошло в мустьерскую эпоху. „Опасность самоистребления, — указывает Я.Я.Рогинский (1947а, с.20), — должна была принять острую форму с того периода, когда в результате совершенствования техники и более успешной охоты мустьерские орды стали делаться все более многолюдными и были, наконец, вынуждены вступить во взаимное соприкосновение".
На данном этапе развития возникла настоятельная необходимость преодоления сохранявшихся еще в первобытной орде животных отношений, формирования новой, более высокой формы социальных связей. Но возникновение подлинного общества было невозможно без появления человека, обладавшего свойствами, позволявшими ему построить такое общество. Таким человеком и явился неоантроп. В возникновении человека современного типа большую роль сыграл межгрупповой отбор, поощрявший выживание орд, в которых успешно преодолевались конфликты между членами и крепли социальные связи (1938, с.135; 1947а, с.20).
Если данную Я.Я.Рогинским характеристику сущности различия между неоантропом и предшествовавшими ему гоминидами нельзя не признать в основных чертах правильной, то с предложенной им гипотезой происхождения человека современного типа согласиться, на наш взгляд, невозможно. Нельзя, по нашему мнению, согласиться с лежащим в основе данной концепции положением, что на протяжении всего раннего палеолита развитие техники увеличивало опасность самоистребления формирующихся людей и расшатывало человеческие коллективы и что в конце этого периода оно стало прямой угрозой для целостности первобытных человеческих стад, для самого их существования.
Фактические данные, имеющиеся в распоряжении археологии и палеонтологии, свидетельствуют о том, что на протяжении всего раннего палеолита в общем и целом шел процесс не расшатывания человеческих коллективов, а их сплочения и укрепления, процесс возрастания их единства, что опасность самоистребления формирующихся людей в течение всего этого периода в общем и целом не только не возрастала, а, наоборот, уменьшалась, что коллективы мустьерцев были не только не менее сплоченными, чем коллективы шелльцев, а, наоборот, несравненно более крепкими и монолитными. И это закономерно. Возникновение производства сделало необходимым появление коллектива более сплоченного, чем стадо животных предшественников человека, дальнейшее развитие производства делало необходимым все более тесное сплочение коллектива и было невозможно без повышения степени сплоченности коллектива.
В первобытном человеческом коллективе, несомненно, имело место противоречие, которое имел в виду Я.Я.Рогинский, когда говорил о противоречии между ростом техники и отношениями людей, но результатом развертывания этого противоречия, которое точнее, на наш взгляд, можно было бы охарактеризовать как противоречие между развитием производственной деятельности и уровнем сплоченности первобытного стада, было не расшатывание коллектива и увеличение опасности самоистребления, а возрастание единства коллектива. Производственная деятельность, развиваясь, неизбежно должна была вступать и вступала в противоречие с существующим в стаде уровнем его сплоченности и требовала повышения этого уровня. Разрешение этого противоречия открывало возможность дальнейшего развития производственной деятельности и тем самым возможность возрождения этого противоречия на более высоком уровне. Весь период первобытного стада был эпохой постоянного возникновения и постоянного разрешения противоречия между развитием производственной деятельности и уровнем сплоченности человеческого коллектива и тем самым эпохой возрастания уровня сплоченности коллектива формирующихся людей. Без прогрессирующего возрастания единства первобытного стада было немыслимо развитие производства вообще, техники в частности.
Наше несогласие с предложенной Я.Я.Рогинским гипотезой происхождения неоантропа ни в коем случае не означает отрицания наличия в ней ценных моментов. Такие моменты в ней безусловно имеются. Помимо отмеченного выше положения о существовании в первобытном стаде противоречия между развитием техники и отношениями людей, заслуживает, на наш взгляд, серьезного внимания предпринятая Я Я.Рогинским попытка развить выдвинутую Ч.Дарвином мысль о междугрупповом отборе. Необходимо отметить, что дарвиновское положение о роли группового отбора в становлении человека не получило признания в советской литературе по антропогенезу. Кроме работ Я.Я.Рогинского, мы встречаем его лишь у С.Н.Давиденкова (1947, с.117–118) и В.П.Якимова (1950а, с.29).
