— А ну, братва, где здесь отдел формирования?
Ответом ему было недоуменное молчание.
— А комната какая?
Новоприбывший этого не знал. Один из партизан поднялся.
— Пошли-ка, дядя, провожу. Вчерась один тут тоже искал.
В отделе формирования (имелся, оказывается, такой отдел, недавно организовали) с новоприбывшим состоялся короткий и решительный разговор:
— Вы назначаетесь командиром стрелкового полка. С вооружением полка помочь не можем. Но к вам вливаются два партизанских отряда. У них хорошее трофейное вооружение. Ваша задача создать настоящую боевую единицу. Предлагается выехать немедленно. Время не ждет…
Слегка ошарашенный командир полка попытался было добиться хоть обещаний насчет снабжения, его прервали:
— Вы намерены выполнять приказ, товарищ? Вам все понятно? (Ух ты, черт, как тут разговаривают!) Подойдите, пожалуйста, к карте. Вам предстоит…
Вниз, к подъезду, командир полка сбегал стремительным, неудержимо скорым шагом, вызвав уважительное замечание бородачей:
— Наскипидарили, видать!
Разговор возобновлялся.
— Эту войну довоюем, и все. На чужую не пойдем.
— А я, братцы, на этой войне выправился здоровьем. Судьба здесь для всех общая, работа веселая. Эта война — как лекарство для меня. Ей-богу!
Среди разнообразных новостей заставляли настораживаться слухи о недавней стычке в Кипарисово. Японцы не переставали вожделенно роиться возле тоннелей. Наши их оттирали. Случился срыв. Убитые были с обеих сторон. У нас в возникшей перестрелке погиб молодой товарищ Кавалеров, приехавший в Кипарисово с секретными инструкциями…
— Парень боевой был. Помню я его. Со смертью круглые сутки вместе.
Появился скуластый кореец, тоже кого-то искал. Его окликнули, — оказался знакомец. Поговорили, выслушали.
— А у Сибирцева не был? Зря. Сходи. Мужик много не говорит, но-о…
— Лучше к самому Лазо.
— А вон идет товарищ Губельман. У-у, башка! Лови, не проворонь.
Внезапно суета внизу стихала, замирание докатывалось и до этажей: приехал сам главком Лазо. Он шагал быстро, развевая полы шинели. Его провожали глазами, не лезли, хотя многие были с ним знакомы, воевали в Забайкалье, прятались в тайге, мыкались после Молчановки, лежали в лазарете. Едва он проходил, те, кто знал главкома, рассказывали тем, кто впервые его видел. Отчаянностью не красуется, но и не отсиживается за чужой спиной. С народом управляться любит и умеет. Там, где иных ораторов тащили за полы и скидывали с трибуны, главкома слушали с раскрытыми ртами, боялись пропустить хоть слово; мало-помалу загорались тысячи глаз, в груди сам собой вспухал ликующий крик, сотрясая окрестности, многоголосо раскатываясь, в воздух летели шапки, малахаи, вокруг трибуны кипел водоворот, каждый норовил протиснуться поближе, чтобы подхватить главкома на руки и от избытка чувств запустить его повыше вверх, под самое небо: «Ур-ра, Лазо!» Свидетели подтверждали: правда, правда… Сейчас на Лазо забот свалилось сверх головы — вся война, по существу, на нем.
…С приближением тепла в коридорах становилось слякотно. Вывозить грязь оказалось некому. Штабные мятой бумагой вытирали испачканную обувь. Кое-кто начинал брюзжать… А вечерами, когда над заливом вполнеба разливался оранжевый закат, штабные щеголи брали барышень под локоток и везли туда, где можно было отдохнуть издерганному человеку. (Адреса таких подпольных мест передавались по секрету.) Там, в зашторенных наглухо комнатах, при свечах, можно было раскинуться по-довоенному. Старые лакеи узнавали гостей по сохранившимся замашкам. Подавался крюшончик подозрительной крепости, подавались позабытые за военным временем яства, и клиенты, которым надоели комочки каши и чай с сахарином в столовой для сотрудников, завивали горе веревочкой. Блестели глаза барышень, блестели проборы на головах мужчин, поблескивали гигиеничные целлулоидные воротнички «Монополь» — мечта холостяка (оботри утром тряпочкой и надевай), обволакивала, как трясина, атмосфера уюта, сытости, тепла, и забывалось унизительное существование, пропадал страх перед тем, что завтра с утра придется прятать под взглядом Луцкого красные глаза и унизительно врать, а он будет каменно молчать, видеть всего насквозь и уж конечно иметь свое мнение о таком сотруднике. Все-таки в следующий раз лучше собираться где-нибудь в квартире, по-семейному… И вот квартира, старорежимный уют, за столом учтивые проверенные люди. Здесь властвовали разговоры о тревожном мире, о событиях в России, за Уралом. Как это ни странно, Америка все-таки уходит с Дальнего Востока (известия совершенно точные), и, вообще, большевики мало-помалу отвоевывают себе место среди мировых держав. Брестский мир, как его не срамили, явился для них спасением… Обсуждали Луцкого, — вроде бы свой, но своих заметно сторонится и все больше забирает влияние и власть. А недавно появился какой-то тип, был на приеме у самого главкома и, представьте, получил сразу полк, выбил себе начальника штаба и помощника по оперативной части, — сам-то едва умеет расписаться… Завидовали двоим специалистам, уехавшим в Благовещенск. Там большевики намерены спешным порядком пустить патронный завод. И вот поехали, счастливчики, на хорошие оклады, забрали жен, детей… Кто-то по секрету докладывал, что скоро владивостокское житье кончится, всем на колеса. А куда, куда? А неизвестно. Кому в Хабаровск, кому в тот же Благовещенск. Там из партизанских отрядов в срочном порядке, но в глубокой тайне от японцев формируются свежие бригады и даже дивизии. Но японцы-то? Или ослепли, потеряли нюх? Э, батенька, недавно большевики так трепанули их возле Кипарисовского тоннеля, а они хоть бы хны, хоть бы обозлились!
— Вы меня удивляете! — завладевал вниманием вальяжный спец, постукивая довоенной папиросой в выхоленный ноготь на мизинце. — Большевики не так слабы, как можно думать. Японцы имеют самые проверенные сведения обо всех наших приготовлениях. Создается настоящая армия. Да, да, регулярная. И на днях главком с Губельманом отправляются в поездку по краю. Настоящая инспекционная поездка. Спецвагон, как раньше. Прицепляется к поезду. На остановках все системы вагона немедленно включаются в городскую сеть. Настоящий штаб, — замечаете?
От таких новостей становилось неспокойно.
Не скинув шинели, Лазо прошел в кабинет Всеволода Сибирцева. Там он застал приехавших из Спасска Игоря Сибирцева и Сашу Фадеева. Молодые люди вскочили на ноги. Всеволод, договаривая, настойчиво просил младшего брата съездить на 26-ю версту, к матери. Она там жила на даче.
— Поезжай сегодня же, немедленно. Ты же знаешь, она прихварывает. Надо ее успокоить. Я приеду, как только освобожусь.
Сергей Георгиевич стал расспрашивать ребят о новостях. Спасск ближе к Хабаровску, и там больше слухов о приготовлениях японцев. Вот где скоро начнутся горячие денечки! Японцы ведут себя вызывающе. Во Владивостоке они куда скромнее. Поговаривают, что скоро из Токио прибудет какое-то высокопоставленное лицо. Одни говорят — военный, другие — дипломат. Зачем? Предположения высказывались самые разнообразные. Высокопоставленное лицо будто бы во Владивостоке не задержится и сразу же проследует в Хабаровск…
Неразлучные друзья, Игорь и Саша, обратили на себя внимание Лазо еще во Фроловке. Ребята были настоящими тружениками подполья. Юный Саша, такой смешной в своей ребячьей непосредственности, тайком пописывал стихи. Об этом рассказывал Ильюхов.
Всеволод принялся выпроваживать ребят.
— Итак, мы обо всем договорились. Ишка, не забудь о даче. Съезди.
Оставшись одни, Сергей и Всеволод пытливо посмотрели друг другу в глаза. Обстановка тревожила обоих. Лазо проговорил:
— Как ты знаешь, мы послали американским коммунистам информацию об американских солдатах на нашей земле. Я надеюсь, что советский представитель в США товарищ Мартене доведет эту информацию до сведения американского правительства. Думаю, что нам надо быть готовыми к тому, что американцы предпримут какой-то шаг. Но — какой?
