Нас уже не беспокоят вопросы погоды, питания или отопления, потому что так или иначе все это решается огромным социальным механизмом. Мы не мерзнем зимой, не слоняемся голыми по лесу в поисках какого-нибудь заблудшего лося. Нам это не нужно. Но с другой стороны, мы испытываем насущную необходимость в том, чтобы окружающая нас великая социальная машина работала без сучка и задоринки и чтобы наше взаимодействие с ней было бы эффективным настолько, чтобы обеспечить все наши нужды. Сейчас мы соотносимся с социальным миром так же, как морской зверь соотносится с морем и его возможностями. Это прекрасный механизм, и он дает прекрасный результат. На нашей планете мы не имеем другого такого примера столь же успешного развития биологического вида.
Кризис как бумеранг ошибок
Существует лишь одна проблема. В середине позапрошлого века социальные тенденции вдруг стали немного выше человека. Они стали над ним доминировать. Давайте попробуем представить себе этот механизм.
Если в тесном пространстве находятся десять человек, один из которых курящий, а остальные – нет, то, вероятнее всего, он своим курением будет мешать окружающим. И курить ему запретят. Или один человек растит цветы, а все остальные бульдогов. Представьте себе этот сюжет, но в гигантском масштабе. С развитием человечества, с развитием социума огромная масса людей начала подавлять отдельного человека.
Это усугубляется тем, что мы с вами – существа все-таки биологические, продукты нашей биосферы. И вы прекрасно знаете, что ум и доброта встречаются значительно реже, чем злоба и глупость. Наш великолепный, наш болыпой-преболыпой механизм общества, который является единственным способом обмена, допустим доставки бананов на север (то есть механизмом, обеспечивающим обмен широчайшим образом), начал немножечко подавлять самого человека по одной простой причине: человек все-таки исходно является биологическим существом. Человеку, как любому другому животному, во всем его величии, во всей его красоте, свойственны и жадность, и глупость, и эгоизм. Несмотря на то, что с этими качествами боролось огромное количество гуманистов, философов, политиков и религиозных деятелей, они все равно встречаются чаще, чем другие, позитивные качества.
И получилась такая вещь: с одной стороны, мы создали прекрасный социальный механизм, который обслуживал и продолжает нас обслуживать, с другой – стали от него зависимы, а с третьей – он совершенно естественным способом явился хранилищем наших ошибок. Ошибок индивидуального мышления человека, его поступков и так далее. Причем человек никак не мог этого избежать. Ведь ему свойственно ошибаться, свойственно не продумывать ситуацию до конца. И все эти ошибки, которые можно вроде бы отложить на завтра, все равно копятся в связях между людьми, в обычаях, в традициях, в социальных механизмах, в законах и в экономических институтах. Копятся они, разумеется, для того, чтобы потом к нам вернуться.
Эта взаимозависимость человека и социума является трагическим моментом, ясно проступившим именно в современном обществе.
Да, кризис является бумерангом ошибок. Ошибки, закинутые в будущее, возвращаются, и весьма метко. И наши взаимоотношения с обществом, которое является хранилищем наших ошибок, ярко проявляется в последнее время. Все дело в том, что сейчас остро стоит вопрос о начале некоего второго этапа эволюции человека внутри уже созданной им социальной среды.
Усредняющий фактор
Создатель и создание вступили в фазу противоречия: создатель больше не может развиваться внутри созданной им оболочки законов, конвенций и правил общежития. Социум перестал идеальной средой для человека. Но в то же время остается единственной формой существования человечества. Противоречие налицо.
Подумайте: высшим и единственным мерилом всего происходящего может выступать только сам человек. Он сам это делает. Сам создал социум, и создал его для себя. Поэтому он является окончательным мерилом. Но… Проблема в том, что окружающий нас социум – это всегда немножечко вчерашний день. А не завтрашний, как принято считать.
Давайте разберемся. Один человек может ошибиться, тысяча человек ошибутся с меньшей вероятностью, миллион человек не ошибутся (другое дело, что это происходит с разной скоростью, миллион думает медленнее единицы). В социуме происходят процессы как бы реструктуризации, переработки этих наших ошибок. К примеру, Советскому Союзу (а вместе с ним и всему человечеству) потребовалось семьдесят лет для того, чтобы понять, что идея коммунизма, несмотря на всю ее теоретическую красоту, оказалась бесплодна. Благодаря такому механизму, с одной стороны, социум потихонечку очищается от ошибок (и поэтому является выражением ошибок вчерашнего дня общества), но с другой – в нем проглядывают новые тенденции. Однако новые тенденции социум не проявит сам: это же понятно, он зависим от человека. Человеку придется думать и, взаимодействуя с ним, самому вынашивать новые тенденции.
Когда-то давным-давно у социума появились собственные интересы. Заметьте, при первобытно-общинном строе или в Средние века, например, создание социума было жизненно необходимо для выживания. На фоне оледенения и других проблем социум человека просто спас. А в настоящее время создалась парадоксальная ситуация. Перерабатывая человеческие ошибки, общество чрезмерно травмирует зависящего от него человека.
Если мы собираем вместе тысячу человек, то ни один из них не сможет вести себя свободно. Каждый из них должен будет в чем-то социуму уступить, поскольку у всех людей тенденции немножечко похожи – в меру жадности, в меру глупости, в меру ума, в меру альтруизма. Характерные ошибки, те ошибки, которые еще не избыты, выражаются в общественных движениях, которые в процессе решения – медленного, социального, подавляющего – травмируют самого человека. Это очень серьезный момент, и светилами в мире науки он расценивается как некий переломный момент для мира, в котором мы живем. Получается, что кризис, над которым мы размышляем, – это не просто финансовые проблемы.
Но вернемся на пару шагов назад. Действительно, социум – это машина, созданная людьми для того, чтобы человеку жилось лучше. Можно сказать, что социум, по сути, является для человека внешней средой. Кроме того, это система, обладающая большой инерцией. В ней накапливаются человеческие ошибки, которые совершаются преимущественно потому, что человек не может знать всего. Разумеется, для этого нужно время, поскольку социум можно сравнить с огромной вычислительной машиной. Та или иная запущенная в нем программа-тенденция, если в ней содержатся ошибки, начинает ломаться. Система входит в противоречие с самой собой, что приводит к обрушению, к кризису. Но сегодняшний кризис только один из многих, которые были, есть сейчас и еще ждут человечество в будущем. Это одна сторона проблемы. Есть еще и другая.
Сам по себе социум обрабатывает ошибки тем быстрее, чем больше они выражены в каких-то очень быстрых, острых движениях. Финансы двигаются быстро – вот в финансах это прежде всего и сыграло. В этом случае кризис относительно неглубокий – но он основан на том, что человечество давно уже живет, имея в качестве экономического средства обмена не нечто материальное, а не имеющую реальной стоимости фикцию, и собственно кризис еще куда как впереди. Проблема в том, что чем дольше созревает ошибка, тем к более серьезному кризису она приводит. Мы можем говорить не об одном кризисе, а просто о кризисном способе развития социума и человека в нем. На самом деле все эти кризисы являются следствием отработки одной большой ошибки, которая неизвестно будет ли когда-нибудь отработана вообще.
Как читатель уже прекрасно понимает, если социум является большой вычислительной машиной, обрабатывающей ошибки, то он же является и машиной, усредняющей те или иные тенденции. Он стремится все эти тенденции сохранить, причем сохранить в некоторых рамках. Если мы возьмем десять (или сто, или тысячу) учащихся, из которых часть получает двойки, часть – тройки, а часть – пятерки, и будем влиять на них с тем, чтобы они все получали средние оценки, то мы уничтожим отличников. Получается, что одна из огромнейших ошибок социума в том, что он мешает человечеству развиваться. Отсюда социальные кризисы.
