Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Он вынул изо рта изжеванную манжету рубашки — он впился зубами, чтобы сдержать тяжелое дыхание, которое иначе бы вырвалось из его груди, и на ткани обозначилась водянисто-розовая полоса.

Через несколько мгновений он стоял, припав губами, словно в жарком поцелуе, ко входной двери.

Осталось совсем немного, и он чувствовал уверенность, что, даже если бы его сердце уже остановилось, а тело начал сковывать холод смерти, у него все равно хватило бы сил довершить начатое. Он был так близок к цели, что даже законы природы не могли бы ему помешать.

Он потянул ручку на себя, и дверь, неуверенным движением отделившись от рамы, открылась перед ним.

Он перешагнул через порог. Споткнувшись, упал на перила крыльца и замер, чтобы отдышаться.

Передохнув минуту, пошатываясь, спустился вниз.

Еще минута понадобилась, чтобы дойти до калитки и упасть всем телом на столб, словно это был стоявший острием кверху меч, пронзивший его насквозь.

Он был спасен.

Он вернулся к жизни.

Ноздри его наполнил забытый аромат — аромат свежего воздуха.

Теперь он шел по тротуару. Тень на земле от яркого солнца пошатывалась в такт его движениям. Перемещаясь так же неуверенно, как и ее хозяин. Ближайшей целью он сам себе наметил растущее на обочине дерево, в нескольких ярдах от него.

Он шел к нему, как младенец, который учится ходить, взрослый младенец. Короткими шажками на прямых ногах; выбрасывая колени вперед, как гарцующая лошадь, вытянув руки прямо перед собой, чтобы схватить приближающуюся цель. А потом, обняв ствол, припасть к нему всем телом.

А оттуда — к следующему дереву.

А потом — к следующему.

Но на этом деревья кончились. Помощи ждать было неоткуда.

Мимо проходили две женщины, неся на руках рыночные корзинки, и он загодя, чтобы они успели его заметить, вытянул руку, обращаясь к ним за помощью.

Они искусно увернулись от него, презрительно сморщив носы, и проследовали дальше.

— Как отвратительно — уже спозаранку! — услышал он слова одной из них.

— А им, пьянчужкам, все равно — что утро, что вечер, — откликнулась другая.

Он упал на колено, потом снова поднялся, кружась на одном месте, как раненая птица.

Какой-то прохожий на мгновение замедлил шаг и с любопытством взглянул на Дюрана. Тот воспользовался этим, чтобы обратить на себя внимание, и, шагнув в его сторону, снова с мольбой простер к нему руки.

— Помогите, умоляю вас! Мне плохо.

Прохожий остановился:

— Что с вами, дружок? Что вас мучает?

— Мне нужен доктор. Где его здесь можно найти?

— Есть тут один, в двух кварталах отсюда. Я как раз сейчас проходил мимо.

— Вы меня туда доведете? Боюсь, что сам я дорогу не одолею… — Человек то двоился у него в глазах, то снова принимал ясные очертания.

Его собеседник с сомнением взглянул на карманные часы.

— Я и так уже опаздываю, — поморщился он. — Но в такой просьбе я вам отказать не могу. — Он решительно повернулся к Дюрану. — Обопритесь на меня. Я вас провожу.

Они засеменили по дороге рука об руку. Дюран двигался, припав к плечу своего спутника.

Один раз Дюран вскинул голову и увидел то, на что другие глядят каждый день.

— Как чудесен мир! — вздохнул он. — Солнце светит так ярко, и все равно всем хватает.

Его спутник бросил на него странный взгляд, но промолчал.

Через некоторое время он остановился: они пришли.

Из всех домов в городе или, возможно, из всех домов, где принимали доктора, только в этом вход находился не на уровне земли, а на втором этаже. Туда вел лестничный пролет.

Это было новым словом в оформлении жилища, и в больших городах вырастали, как грибы, кварталы таких домов, облицованных плиткой шоколадного цвета, в которых первый этаж приобрел название «цокольного».

А то бы он в считанные минуты оказался в приемной у доктора.

Но добрый самаритянин, доставивший его сюда ценой потери десяти минут своего драгоценного времени, глубоко вздохнул, выдавая этим крайнюю озабоченность, и, доставая часы, еще раз вгляделся в циферблат, на этот раз от нетерпения раздувая ноздри.

— Я бы помог вам подняться, — объяснил он, — но я и так уже на четверть часа опоздал. Сами вы, конечно, не справитесь… Подождите, я сбегаю наверх и позвоню. А тот, кто выйдет, спустится и доведет вас до доктора.

Он взлетел вверх по лестнице, надавил на кнопку звонка и спустя секунду был уже внизу.

— Ну как, — спросил он, — теперь я могу вас покинуть?

— Благодарю вас, — прохрипел Дюран, вцепившийся в решетчатые перила у подножия лестницы. — Большое спасибо, я как раз теперь немного передохну.

Его спутник, сорвавшись с места, вприпрыжку побежал по улице, в направлении, противоположном тому, откуда они только что пришли, показывая, что действительно имел веские основания ссылаться на отсутствие времени.

Дюран, снова оказавшись в одиночестве, поднял глаза на дверь. Пока что она оставалась закрытой. Он перевел взгляд на соседнее с ней окно и в нижнем углу заметил картонную табличку, на которую они как-то не удосужились обратить внимание.

РИЧАРД ФРЭЗЕР,

врач

Часы приема: до 1 часа дня

Часы на колокольне какой-то находившейся неподалеку церквушки отбили полчаса. Половина одиннадцатого.

Вдруг сзади на его поникшие плечи опустились две мягкие белые ручки, нежно, но настойчиво сдавив их, а через секунду и сама она вынырнула из-за его спины и возникла перед ним, отрезая ему путь к дому.

— Лу! Лу, дорогой! Что же это такое? Как ты сюда попал? О чем ты думаешь… Я только что обнаружила, что дверь открыта. Посмотрела — в постели тебя нет. Я побежала по улице… И к счастью, увидела тебя здесь, в квартале от дома… Лу, как ты мог так со мной поступить, как же ты меня напугал…

Где-то совсем близко с опозданием открылась дверь, но ее лицо, маячившее у него перед носом, заслоняло от него весь окружающий мир.

— Да? — послышался женский голос. — Чего вы хотели?

Она едва шевельнула головой, повернув ее меньше, чем на дюйм, и ответила:

— Нет, ничего. Мы ошиблись.

Дверь резко захлопнулась. Дверь, ведущая в жизнь.

— Там, — простонал он. — Там, наверху. Мне там помогут.

— Не там, а здесь, — с очаровательной улыбкой возразила она. — Здесь, перед тобой — единственная, которая может тебе помочь.

Он сделал шаг в сторону, чтобы дверь хотя бы была у него перед глазами, раз уж добраться до нее он все равно был не в состоянии.

Она передвинулась в том же направлении и снова встала перед ним.

Тогда он сделал нетвердый шаг в обратную сторону. Она вернулась туда же и по-прежнему стояла у него на пути.

Они словно кружились в вальсе, медленном и леденящем душу танце смерти.

— Наверх, — взмолился он. — Пусти меня наверх. К этой двери. Сжалься надо мной.

Ее голос — он так и сочился медом — выражал живейшее сострадание.

— Пойдем домой, любовь моя. Бедняжка мой. Дорогой мой муженек.

И глаза тоже. И руки, так нежно касавшиеся его, что он их едва чувствовал.

— Пощади, — рыдал он. — Остановись, хватит. Дай мне этот последний шанс…

— Ты думаешь, я способна причинить тебе страдания? Ты доверяешь постороннему больше, чем мне? Ты что, уже вовсе не веришь в мою любовь? Ты в ней так сильно сомневаешься?

Он смущенно покачал головой. Когда иссякают силы телесные, сила ума тоже меркнет. Черное становится белым, белое — черным, а правдой последнее, что слышали уши.

— Ты меня любишь, Бонни? Правда, любишь? Несмотря ни на что?

— Ты еще об этом спрашиваешь? — Их губы слились, прямо на улице, средь бела дня. Никогда она еще не целовала его с такой нежностью, с таким самозабвением. — Спроси лучше свое сердце, — прошептала она. — Спроси свое сердце.

— Мне такие ужасные мысли приходили в голову. Должно быть, дурной сон привиделся. Но он мне казался явью. Я думал, что ты хочешь от меня избавиться.

— Ты решил, что это я… послужила причиной твоей болезни? — Блефовать — так до последнего. Она сделала шаг в сторону, тот самый, желанный шаг. — Вот мои объятия. Вон дверь — там, наверху. Ступай куда тебе больше нравится.

73
{"b":"239660","o":1}