Она с отвращением бросила его на пол.
Снова ее рука залезла в потаенный уголок ящика. На этот раз она извлекла оттуда горсть тонких женских сигар.
Показав их ему, она отшвырнула их от себя.
Ее руки взмыли кверху, словно призывая в свидетели немые небеса.
Замогильным голосом, словно библейская пророчица, она вынесла апокалиптическое суждение:
— В вашем доме жила дурная женщина! В вашей постели спала чужая!
Глава 19
Без шляпы, без пальто, растрепанный, в том виде, в котором его застала минуту назад в комнате внезапно пришедшая в голову мысль, он как одержимый бежал по пустынным ночным улицам, поскольку не смог найти экипажа, а стоять на месте и ждать тоже был не в состоянии. Вперед, вперед, по тому адресу, который он случайно вспомнил и который нужен был ему сейчас больше всего. К дому банкира Симмса, на другом конце Нового Орлеана. Если бы понадобилось, он бы так всю дорогу туда пробежал.
Но к счастью, добежав до перекрестка, освещенного желто-зеленым светом уличного фонаря, он заметил впереди экипаж, неспешно возвращавшийся после вечерней поездки, закричал ему вслед и, не дожидаясь, чтобы он повернулся и подъехал к нему, полным ходом понесся за ним следом, заскочил внутрь и, задыхаясь, назвал адрес Симмса.
У дверей банкира он изо всех сил зазвонил в колокольчик.
Ему открыла темнокожая служанка, обиженно вытянувшая лицо от такой настырности.
— Он ужинает, сэр, — неодобрительно покачала она головой. — Если вы согласитесь сесть и подождать, пока он закончит…
— К черту, — перебил он. — Это ждать не может! Попросите его сейчас же выйти ко мне…
Банкир вышел в прихожую с заткнутой за воротник салфеткой, раздраженно сдвинув брови и еще дожевывая еду. Когда он увидел, кто это, лицо его прояснилось.
— Мистер Дюран! — сердечно воскликнул он. — Что привело вас сюда в такой час? Не желаете ли разделить с нами трапезу? — Но, приблизившись, заметил, в каком тот находится смятении. — Вы так расстроены… Что случилось? Принеси ему бренди, Бекки. Вот стул…
Дюран отрывисто махнул рукой, отказываясь от этих средств поддержки.
— Мои деньги… — едва слышно проговорил он.
— Что такое, мистер Дюран? Что случилось с вашими деньгами?
— Они в банке? Их не трогали? Сколько было у меня на счете, когда вы сегодня закрылись?
— Не понимаю вас, мистер Дюран. Никто не имеет доступа к вашим деньгам. Они же под охраной. Никто, кроме вас и вашей супруги…
Он заметил, как исказилось лицо Дюрана при этом слове, и у него мелькнула догадка.
— Вы хотите сказать… — ужаснулся он.
— Мне необходимо знать… сейчас, немедленно… ради всего святого, Симмс, сделайте что-нибудь, помогите мне… не оставляйте меня в неведении…
Банкир вытащил из-за воротника салфетку и кинул ее в сторону, показывая, что трапеза закончена, по крайней мере на сегодня.
— Старший кассир, — решительно заявил он. — Мой старший кассир должен знать. Это будет быстрее, чем возвращаться в банк; придется поднять документы и просмотреть все сделки за день…
— Как мне его найти? — Дюран уже готов был направиться к двери.
— Нет, нет, я пойду с вами. Подождите секундочку… — Симмс поспешно схватил свою шляпу и шелковое кашне. — Что же произошло, мистер Дюран?
— Боюсь даже говорить, пока не выясню, — скорбно простонал Дюран. — Боюсь даже думать.
Симмс еще на минуту задержался, чтобы найти адрес кассира; затем они поспешили на улицу, забрались в тот экипаж, в котором приехал Дюран, тронулись с места и остановились у маленького скромного домика, приютившегося на улице Дюмен.
Симмс вышел и вежливым движением руки остановил Дюрана, очевидно желая по возможности оградить его от неприятных ощущений.
— Вам лучше будет подождать здесь. Я зайду в дом и поговорю с ним.
Он пробыл там, самое большее, десять минут. Дюрану показалось, что его покинули на целую ночь.
Наконец дверь открылась, и появился Симмс. Дюран, словно распрямившаяся пружина, кинулся ему навстречу, пытаясь прочесть, какие известия написаны на его лице. Вид у Симмса был не очень жизнерадостный.
— Ну что? Ради Бога, скажите — что?
— Мужайтесь, мистер Дюран. — Симмс сочувственно стиснул его руку повыше локтя. — Сегодня утром на вашем текущем счете было тридцать тысяч пятьдесят один доллар сорок центов, а на сберегательном счете — двадцать тысяч и десять долларов…
— Я знаю! Мне это все прекрасно известно! Я не об этом спрашивал…
Вслед за Симмсом из дома вышел кассир. Управляющий тайком подал ему знак, избавляя себя от неприятной необходимости отвечать на вопрос.
— Ваша жена появилась за пять минут до закрытия банка, чтобы снять деньги со счета, — сказал кассир. — К моменту закрытия на ваших счетах было пятьдесят один доллар сорок центов на одном и десять долларов на другом. Чтобы их закрыть, потребовалась бы ваша подпись.
Глава 20
Комната представляла собой натюрморт. Написанный на холсте, который поставили сушиться; написанный в натуральную величину и в точности воспроизводящий малейшие детали и оттенки; но все же это была искусная копия, а не оригинал.
Окно впускало в комнату свет заходящего солнца, как будто снаружи пылал костер, расцветивший сиянием потолок и противоположную стену. Ковер на полу местами вздыбился и сместился, словно кто-то прошелся по нему неровной походкой или даже упал, а после не поправил. В одном месте он был заляпан. Темным пятном в форме краба, вероятно, на него пролили хорошую порцию какой-то густой жидкости.
Широкая кровать, при взгляде на которую когда-то покраснел жених; при взгляде на которую теперь покраснел бы всякий аккуратист, выглядела так, будто ее уже несколько дней не заправляли. Посеревшее белье обнажило ее каркас с одной стороны и сползло до пола с другой. Рядом с кроватью валялся ботинок, мужской ботинок, словно первоначальное намерение, побудившее владельца снять его или надеть его пару, улетучилось прежде, чем успело осуществиться.
На розовых обоях — незабудки; на тех обоях, что были выписаны из Нью-Йорка, о которых она просила в письме, «в розовых тонах, не слишком ярких». В одном месте сквозь уродливые шрамы проглядывала штукатурка; как будто кто-то, взяв ножницы, в ярости искромсал их, пытаясь как можно больше вырезать из памяти.
В центре натюрморта расположился стол. А на столе — три неподвижных предмета. Смердящий стакан, помутневший от многократного использования, бутылка бренди и склонившаяся вперед голова со спутанными волосами. Принадлежащее этой голове застывшее тело сидело на покосившемся стуле, а одна рука властно схватилась за горлышко бутылки.
Послышался стук в дверь, не сопровождаемый звуком приближающихся шагов, словно кто-то давно стоял у порога, прислушиваясь и собираясь с духом.
Ни слова, ни движения в ответ.
Снова стук. На этот раз к нему прибавился голос:
— Мистер Лу. Мистер Лу, отоприте.
Никакого ответа. Голова чуть шевельнулась, открыв взгляду обросшую голубоватой щетиной челюсть.
В дверь еще раз постучали.
— Мистер Лу, отоприте. Уже два дня прошло.
Голова оторвалась от стола, чуть приподнялась, не открывая глаз.
— Что значит «день»? — заплетающимся голосом спросила она. — Ах, пустота между ночами. Никчемная пустота.
Последовала безрезультатная попытка повернуть ручку двери.
— Пустите меня. Дайте мне хоть постель вам заправить.
— Не стоит. Я же теперь один на ней сплю.
— Ну, может, вам хотя бы свет зажечь? Уже темнеет. Давайте я вам лампу сменю.
— Зачем она мне? На что мне глядеть? Здесь, кроме меня, никого нет. Кроме меня и…
Он наклонил бутылку над стаканом. Из нее не вылилось ни капли. Он перевернул ее горлышком вниз. Снова ни капли.
Он поднялся со стула, сгреб со стола бутылку, чтобы отшвырнуть ее к стене, но передумал. Шатаясь, в одном ботинке побрел к двери и, наконец, повернул ключ.
