Жарден наполнил стаканы, и они оба выпили.
И снова он встал перед Дюраном, глядя на него сверху вниз.
— Что-то случилось, Лу?
— Еще как случилось.
— Куда ты делся? Где ты был все это время? И мне — ни слова. Я даже не знал, жив ты еще или умер…
Дюран, вяло махнув рукой, остановил этот поток вопросов.
— Я снова с ней, — произнес он через минуту. — Я не могу вернуться в Новый Орлеан. Не спрашивай меня почему. Я не за этим сюда приехал. — Потом он добавил: — Тебе ничего не попадалось в газетах?
— Нет, — ответил Жарден, заинтригованный его словами. — Я не знаю, о чем ты.
Он и вправду ни о чем не читал, ничего не знает, спросил себя Дюран. Не лжет ли он? Может, он щадит меня, деликатничает?..
Жарден, заглянув в свой стакан и осушив его до последней капли, продолжал:
— Я не хочу знать ничего такого, о чем ты сам мне не скажешь Лу. У каждого человека своя жизнь.
«У Даунза тоже была своя жизнь, — пронеслось в голове у Дюрана, — пока я не…»
— Ладно, давай вернемся к тому, что меня сегодня привело, — сказал он с бодростью, от которой был весьма далек. Он вскинул голову, чтобы посмотреть Жардену в глаза. — Аллан, сколько стоит на сегодняшний день мое предприятие? Я имею в виду, сколько можно было бы получить за него, если бы…
Жарден побледнел.
— Ты думаешь его продать, Лу?
— Да, Аллан, я думаю его продать. Тебе, если ты выкупишь у меня мою долю. Ты сможешь это сделать? Ты согласен?
Жарден, по-видимому, не в состоянии был сразу дать ответ. Скрестив на груди руки, он начал широкими шагами ходить взад-вперед по комнате. Потом засунул руки в карманы, так что при ходьбе размахивали фалды пиджака.
— Прежде, чем мы продолжим, я тебе еще кое-что хочу сказать, — добавил Дюран. — Я никому, кроме тебя, продать не могу. Тогда мне понадобится обнаружить себя, а это невозможно. Я больше ни к кому не могу обратиться. Нотариус должен прийти к тебе на дом. И все нужно проделать без лишнего шума.
— Ну подожди хотя бы пару дней, — начал уговаривать его Жарден. — Подумай хорошенько…
— У меня нет этой пары дней! — Дюран, словно потеряв терпение, медленно повел головой из стороны в сторону. — Ты что, не понимаешь? Мне нужно тебе все рассказать, как есть?
Еще минута, предупредил он себя, и будет уже слишком поздно, все ему рассказав, я буду полностью в его власти. То, что я прошу его у меня купить, и так отойдет к нему, стоит ему только подойти к звонку и…
Но тем не менее он выложил ему скороговоркой, не останавливаясь, чтобы внять предостережениям своего внутреннего голоса:
— Я — преступник, Аллан. Я скрываюсь от закона. Я потерял все свои гражданские права.
Жарден остановился как вкопанный.
— Боже милосердный! — вырвалось у него.
Дюран полным отчаяния жестом ожесточенно шлепнул себя по бедру.
— Это нужно сделать сегодня, прямо сейчас. Это ждать не может. Я не могу ждать. Я даже теперь рискую, оставаясь в городе…
Жарден наклонился к нему и, крепко взяв за плечи, встряхнул.
— Ты все свое будущее пускаешь под откос, дело всей твоей жизни… Я не могу тебе позволить…
— У меня нет будущего, Аллан. Мне недолго осталось. А дело всей моей жизни, боюсь, уже позади, продам я его или нет.
Его кисти безжизненно повисли между коленями.
— Как нам быть Аллан? — робко прошептал он. — Ты мне поможешь?
В дверь постучали. Послышался детский голос:
— Папа, мама спрашивает: ты скоро? А тот утка совсем пережарится.
— Сейчас, милая, иду! — крикнул Жарден через плечо.
— Иди к своей семье, — решительно произнес Дюран. — Я тебе порчу вечер. Я посижу здесь и подожду.
— Я не смогу есть, когда у меня на душе такое, — возразил Жарден. Он снова наклонился к нему, делая еще одну попытку обрести его доверие. — Послушай, Лу. Мы знаем друг друга с тех пор, когда тебе было двадцать три, а мне — двадцать восемь. С тех пор, как мы клерками, сидя за соседними столами, горбатились на старика Мореля. И вместе получали повышение. Когда он хотел повысить тебя в должности, ты ходатайствовал за меня. Когда он готовил для меня новое место, я просил за тебя. Пока мы, наконец, не созрели и, сколотив деньжат, не начали совместное дело. Не открыли собственный торговый дом. Сначала мы едва сводили концы с концами, даже с учетом тех денег, что я взял, женившись на Августе. Ты помнишь, как мы начинали?
— Помню, Аллан.
— Мы не боялись трудностей. Мы решили, что пускай лучше будем работать сами на себя, даже если у нас ничего не получится, чем богатеть, работая на кого-то другого. И мы стали работать на себя — и разбогатели. Но мы вложили в наше дело то, что теперь оттуда не выбросишь. Это наши пот и кровь, это мечты и надежды двух молодых парней, это лучшие годы нашей жизни. Теперь ты являешься ко мне и хочешь мне все это продать, хочешь, чтобы я это у тебя купил, как будто это мешки колумбийских кофейных зерен, — как я могу это сделать, даже если бы хотел? Как я могу назначить цену?
— Ты можешь сказать, сколько стоит наше дело, можешь посмотреть по книгам, сколько за него дадут чистоганом. И отдай мне половину в обмен на отказ от претензий, на купчую, или что там для этого нужно. Забудь, что я — Дюран. Представь, что я посторонний человек, который владеет пятьюдесятью процентами. Верни мне деньгами приблизительно половину стоимости, вот и все, о чем я прошу. — Он в отчаянии вскинул руки. — Разве ты не понимаешь, Аллан? Я не могу больше участвовать в деле, я никакой роли в нем играть не могу. Для этого нужно быть здесь, а я не могу здесь находиться.
— Но почему? Не мог же ты сделать нечто такое, что…
— Мог. И сделал.
Жарден ждал, глядя на него в упор.
— Если я скажу тебе, Аллан, я отдам себя в твои руки. Тебе не понадобится давать мне ни цента, моя доля и так отойдет к тебе со временем, во всяком случае, ввиду отсутствия….
И он с сокрушением признался себе, что и так находится в его руках, не важно, расскажет он ему, или нет.
Жарден негодующе выпрямился.
— Лу, я могу обидеться. Ведь мы же друзья…
— То, о чем я тебе собираюсь рассказать, положит нашей дружбе конец. Есть определенные границы для дружбы. За ними она даже наказуема и преследуется по закону.
Из-за двери снова раздался стук.
— Мама уже сердится. Она говорит, что мы сядем за стол без тебя. Эту утку специально готовили…
И на этой домашней, семейной фразе Дюрана прорвало, словно он не мог уже больше сдерживаться:
— Аллан, я совершил убийство. Я не могу здесь ждать до завтра. Мне нужны деньги.
И он безжизненно уронил голову на развернутые ладонями кверху руки, словно на шее у него уже затянулась петля виселицы.
— Папа? — послышалось за дверью.
— Подожди, деточка, — выдавил из себя побледневший как полотно Жарден.
Воцарилось гробовое молчание.
— Я знал, что этим все кончится, — наконец проговорил Жарден упавшим голосом. — Она тебе с самого начала не подходила. Августа почувствовала это еще на твоей свадьбе, она сама мне об этом сказала. Женщины в этом быстрее разбираются…
Он налил себе еще стакан, словно это он совершил преступление.
— Ты ее встретил… Ты ее нашел… Ты потерял голову… — Он протянул стакан Дюрану. — Но ты не виноват. Любой мужчина… Давай я найду тебе хорошего адвоката, Лу. Любой суд в нашем штате…
Дюран с сокрушенной улыбкой поднял на него глаза.
— Ты не понимаешь, Аллан. Это… не она. Это тот самый человек, которого я нанял, чтобы разыскать и арестовать ее. Он ее разыскал, и, чтобы спасти ее, я…
Жарден отступил на шаг с возрастающим ужасом, сменившим оттенок мстительного удовлетворения, явственно проступивший в его предыдущей реакции на услышанное.
— Я снова с ней, — признался Дюран. И едва различимым шепотом, словно обращался к своей собственной совести, а не к находившемуся с ним в комнате собеседнику, произнес: — Я люблю ее больше своей жизни.
— Папа, — раздался в ужасающей близости настойчивый тоненький голосок. — Мама сказала, чтобы я не отходила от двери, пока ты оттуда не выйдешь! — Дверная ручка повернулась в одну сторону, потом в другую.
