Моя жизнь превратилась в сплошную муку.

И тем не менее я закончила школу Малалай. И несмотря на то что русские преподаватели считали меня бунтаркой, мне была предложена стипендия в Московском университете. Однако я так ненавидела все русское, что отказалась от нее.

Мои родители были в ужасе: мало того, что их тревожило мое поведение, они были крайне огорчены тем, что их младшая дочь не получит медицинского образования.

Помимо всего прочего, папа дружил с послом Кубы в Афганистане, и тот предложил устроить мне стипендию в Гаванском университете. Я очень обрадовалась этому, пока родители не объяснили мне, что Куба является марионеточным советским государством и мне предстоит там получить коммунистическое образование.

Я могла бы учиться и в Кабульском университете, но мои родители твердо вознамерились удалить свою непокорную дочь из Афганистана. Они понимали, что если я останусь, то моя ненависть к режиму рано или поздно прорвется наружу и я окажусь в тюрьме.

Меня привлекала мысль об учебе в Индии, где все еще получала образование Надия, но это было невозможно. С момента советской оккупации все поездки в некоммунистические страны, за исключением официально спонсируемых визитов, были запрещены.

Тысячи афганцев нелегально покидали страну пешком и на машинах, пересекая границу с Пакистаном и даже с Ираном, но подобные путешествия были опасны. Многих ловили, возвращали в Кабул и казнили как предателей. Поэтому мои родители говорили, что такая возможность даже не обсуждается.

Было решено, что ближайший год я проведу дома, изучая английский язык, поэтому я записалась на курсы английского. А затем по прошествии нескольких месяцев после совершенного мною преступления папа сообщил мне, что я являюсь образцом примерного поведения и, поскольку раскаялась, мне будет позволено самостоятельно ходить в кафе на ланч.

Я так устала от постоянного надзора, что даже эта поблажка вызвала у меня невероятную радость. Я вышла из папиного офиса и отправилась в ближайший ресторан «Ситра», где готовили восхитительные кебабы и бургеры. Никогда еще я не получала такого удовольствия от одиночества. Поев, я неторопливо двинулась обратно к папиному офису и в какой-то момент обратила внимание на два припаркованных русских автомобиля. Движимая необъяснимым инстинктом, я, как робот, подошла к машинам, открыла сумочку и достала из нее швейцарский военный нож, который всегда носила с собой. Оглянувшись и удостоверившись, что за мной никто не наблюдает, я проколола шины со стороны тротуара.

Сладкое удовлетворение от выхлестнувшейся ярости омыло мою душу. И я, напевая что-то себе под нос, вернулась в папин офис.

Я была не одинока в своих чувствах. С каждым днем ситуация в Афганистане все больше накалялась. В феврале 1979 года был похищен и убит американский посол в Афганистане. В марте взбунтовались афганские солдаты, размещенные в Герате. В августе началось вооруженное восстание в крепости, расположенной неподалеку от Кабула; против восставших были направлены правительственные войска, и дело закончилось крупномасштабным сражением. В сентябре беспорядки усилились, в результате переворота был смещен президент Тараки. Президентом стал Хафизулла Амин, заявивший, что его правление будет отмечено установлением более совершенного социалистического порядка.

В конце сентября была объявлена всеобщая амнистия. Правительство надеялось, что это успокоит недовольных, ненавидевших социалистический режим, но оно ошибалось. Афганский народ уже был сыт по горло и не намерен был больше терпеть коммунистов. Именно в это время наши мусульманские друзья и соседи — Пакистан и Саудовская Аравия — начали помогать афганским повстанцам оружием. Поскольку в разгар «холодной войны» Америка являлась противником Советского Союза, оказалось, что Соединенные Штаты также готовы оказывать нам помощь, впрочем как и Англия, и Китай. Узнав, что такие крупные и могущественные страны готовы встать на нашу сторону, мы плакали от радости.

Я была в восторге и молилась о скорейшем начале войны, так как лишь она могла очистить мою родину от коммунистов.

В это же время стали происходить перемены и в моей семье.

В конце октября 1979 года новый президент Хафизулла Амин объявил, что позволит некоторым выехать в Индию для лечения. Публичное заявление так и не было опубликовано, так что речь шла об избранных. Всем, кто был действительно болен, он предоставлял возможность уехать. Надо было только заплатить правительству 25 тысяч афганских долларов (500 американских).

Нам позвонил один из кузенов, который все еще работал в правительстве. Он знал, что все члены семьи с ужасом ждут моей очередной выходки, в результате которой вся родня по линии Хаиль и Хассен будет уничтожена. Кроме того, ему было известно, что я проявляю интерес к обучению в медицинском колледже в Индии. Поэтому он посоветовал: «Воспользуйтесь инцидентом с Мариам в Индии, когда она сломала ногу» — и назвал имена двух своих родственников, которые были близко знакомы с представителями власти.

— Попросите их проводить завтра Мариам в администрацию президента, чтобы она могла подробно рассказать о своем несчастном случае и заполнить документы для поездки в Индию, — посоветовал он.

На следующий день мои кузены отвели меня в штаб президента Амина, где мне дали бланк заявления, который я должна была заполнить, указав причины поездки в Индию. Описав свои несчастья, я вернула заполненный бланк и стала ждать. А в два часа дня предстала перед президентом Афганистана. Как это ни невероятно, глава правительства персонально беседовал со всеми, кто подавал заявление на получение медицинской визы.

Я сообщила президенту, что необходима еще одна операция для выправления лодыжки. Я отдала ему деньги и медицинскую справку, подписанную индийским хирургом-ортопедом, которая хранилась у меня уже несколько лет. К счастью, на справке не было даты, и в ней лишь сообщалось, что Мариам Хаиль перенесла несколько операций после автокатастрофы и, возможно, будет нуждаться в последующих. Кроме того, я просила о том, чтобы моему отцу было дозволено сопровождать меня, поскольку находилась в юном возрасте, а ни одна афганская семья не позволила бы женщине путешествовать в одиночку.

Завершив свою речь, я взглянула на президента Амина и обнаружила, что он хитро улыбается. Я так ненавидела Амина за то, что он сделал с моей страной, что была изумлена, поняв, что он обладает исключительной красотой и обаянием. У него оказались большие карие озорные глаза. Он был безупречно одет, а его густые седые волосы аккуратно пострижены.

В его взгляде промелькнуло восхищение, и он принялся заигрывать со мной:

— А, Мариам Хаиль! Ты действительно хочешь поехать в Индию для того, чтобы лечь на операционный стол? Или ты хочешь сниматься в Болливуде?

Я была ошарашена. Мне не было еще и двадцати лет. Для меня он был стариком, хотя и весьма привлекательным. Я выжала из себя улыбку:

— Вряд ли я готова к тому, чтобы сниматься в кино, господин президент.

Он хохотнул и без каких бы то ни было препирательств подписал мое заявление.

— Вы поедете в Индию!

Я вышла из кабинета сразу, как только заявление оказалось в моих руках.

— Когда вернешься в Кабул, навести меня, — крикнул президент мне вдогонку, когда я закрывала за собой дверь.

Наш президент вел себя неприлично, и я не стала ему отвечать.

Несмотря на то что я была переполнена радостными ожиданиями отъезда, порою меня захлестывало чувство грусти при мысли о том, что мама останется в Кабуле одна. Кроме меня заявления на выезд из Афганистана подали еще несколько наших родственников, хотя лишь одна моя кузина Лейла получила разрешение. Моей другой двоюродной сестре Моне было отказано. Так что многие наши близкие были вынуждены оставаться на многострадальной родине.

Нас ждало еще несколько испытаний. Мы с папой должны были пройти проверку в криминальной полиции, но это нас не тревожило, так как мы находились под защитой наших министерских друзей. Через месяц мы получили в Индийском посольстве паспорта и визы и купили билеты на самолет.