Армия Карла ворвалась внутрь. Бой продолжался весь день. Император ездил по городу верхом, и под ним убили лошадь. Карл, известный смелостью и хладнокровием, улыбнулся в ответ на предложение офицеров укрыться от смертоносного свинцового дождя и сказал: «Императора еще никогда не брала пуля»[91]. Барбаросса тоже проявлял чудеса отваги, зарубив множество врагов. Но исход битвы был предрешен. В конце концов Синан и Барбаросса сели на верблюдов и бежали в пустыню с четырьмя тысячами воинов, надеясь отыграться в другой раз.
Двадцать первого июля армия Карла растеклась по городу. Три дня благочестивые крестоносцы грабили Тунис. По некоторым оценкам, были убиты семьдесят тысяч жителей, еще сорок тысяч стали рабами. Католические хронисты, описывавшие события, назвали эту резню самым постыдным деянием века — ведь ярость крестоносцев выплеснулась не на людей Барбароссы, а на невинных тунисцев, еще год назад бывших союзниками христиан. Бесчинства прекратились только после того, как крестоносцы и освобожденные христианские рабы начали убивать друг друга, чтобы завладеть трофеями. Евреи не избежали этой вакханалии убийств и грабежей. Как некто написал, «не было евреям спасения в день Божьего гнева». Те, кто «избежал смерти от меча, когда необрезанные захватили город», были взяты в заложники до уплаты выкупа. Те, кто бежал в пустыню, остались ни с чем, когда мусульмане «отобрали у них все, что они взяли с собой»[92].
Для увековечивания памяти о своей победе Карл привез в Тунис хрониста и поэта, а также художника. Последний написал картину, изобразив безуспешную контратаку Синана, и позднее на ее основе был сделан гобелен, который сегодня можно увидеть в одном из музеев Вены.
По возвращении домой двадцать тысяч освобожденных христиан воспели славу своему императору. Они нарекли его защитником слабых, превозмогшим несчастье христианского мира. Репутация Карла как ревнителя истинной веры укрепилась, когда новоизбранный папа выполнил его требование о введении инквизиции в Португалии. Карл давно добивался этого, хотя и не по религиозным соображениям. Просто конверсос Португалии накапливали деньги, которые им передавали на хранение испанские конверсос, тем самым истощая богатства Испании. Желая изменить положение, Карл призвал португальского короля Жуана обратить против конверсос священный огонь. Совместные действия монархов должны были привести к новому исходу конверсос из обеих стран.
Король Жуан нехотя согласился действовать заодно с Карлом. Несмотря на родственные связи — Изабелла, сестра Жуана, была счастлива в браке с Карлом, — португальский монарх не мог себе позволить лишиться талантливых конверсос. Он искал их совета почти в каждом деле, более того, король был в долгах. Конверсос ссудили ему полмиллиона дукатов, и он знал, что может получить еще. Испанские конверсос находились на высоких постах, ранее закрытых для них по причине еврейской религии, и то же самое произошло в Португалии. С 1497 года, когда им пришлось креститься, они связали себя брачными узами с самыми знатными семействами и заняли высшие государственные посты. Число конверсос достигало ста тысяч, они составляли десятую часть португальских подданных. Несмотря на высокий статус, большинство населения не доверяло им — ведь они отвергли крещение в Испании, так что вряд ли насильственное обращение сделало их истинными христианами. Раньше их считали язычниками, теперь — христианскими еретиками.
К середине 1530-х годов Карл пришел к выводу, что, хотя большинство испанских конверсос были христианами только по названию, они не были многочисленны или сильны до такой степени, чтобы угрожать ему. Император ценил их коммерческие способности и умение организовать торговлю, тем самым обеспечив приток наличных в казну, совершенно опустевшую к марту 1536 года. Советник Корбос предупреждал монарха, что тот оказался «на грани банкротства»[93]. Таким образом, следуя политике невмешательства в их присутствие на Ямайке или в других колониях Нового Света, император велел городским властям Антверпена, северной торговой столицы Европы, дать испанским конверсос все права поселенцев и решил проблему Ямайки, отдав остров в их руки.
О «португальцах», нанятых для отправки на Ямайку, известно не так уж много. Но, судя по всему, с ними возникли проблемы, так как Карл, собиравший крестоносное войско, спешно отправил на Ямайку аббата, который должен был следить за религиозными делами на острове. Отец Амадор да Самано прибыл на Ямайку в марте 1535 года. Он так спешил выполнить королевское поручение, что не успел заручиться одобрением папы. Ямайский губернатор отказался признать назначение аббата без соответствующих бумаг из Рима и осыпал святого отца оскорблениями и «всякими грубыми словами, которые невозможно повторить». Карл, узнав о поведении губернатора, «оскорбительном для Бога и неуважительном по отношению к королевским указам», велел губернатору объяснить свои действия перед королевским судом в Санто-Доминго, рассматривавшим все дела Нового Света[94].
Отказ принять аббата на Ямайке стал последней каплей, переполнившей чашу терпения Карла. Несколькими годами ранее он собрал деньги для церкви, все еще строившейся на острове, и для больницы, которую так и не построили. Он получил образцы золотой руды, но не более того. Два его поместья на острове вместе со скотом оценивались в пять тысяч песо, и хотя он владел двумя сахарными заводами, прибыль могла дать только продажа продуктов питания голодавшим колонистам. При этом он был вынужден ссужать им деньги, а если они не возвращали долги, то грозил отправлять провизию в другие колонии.
Ямайка превратилась в убыточное предприятие, а присылаемые губернаторы острова оказывались один хуже другого. Каждый обвинял предшественника в растрате средств и продаже королевской земли «как своей собственности». За десять лет до того эпидемия оспы уничтожила большинство индейского населения острова, и самые амбициозные испанцы отправились пытать удачу в других местах. Соблазн уехать значительно увеличился благодаря слухам о поисках Эльдорадо, распространившихся в 1536 году. Три конкистадора карабкались по горам, стараясь первыми разыскать место обитания «Золотого человека» — индейского вождя, якобы купавшегося в золотом песке. Оставшись с «португальцами», которым он не доверял, но в которых нуждался, и ленивыми испанцами, не покинувшими остров, Карл понял, что много прибыли с Ямайки не получишь. Король решил, что остров должен быть лишь торговым форпостом и стоянкой для судов, следующих в Испанию или возвращавшихся в Новый Свет.
Чтобы решить проблему Ямайки, Карл решил отдать остров наследникам Колумба. Летом 1536 года он начал переговоры с Марией де Толедо, вдовой Диего Колона, которая подала иск, требуя восстановить права Колумба на открытые земли. Она добилась признания соответствующих прав своего восьмилетнего сына Луиса Колона, внука великого путешественника. В январе 1537 года Мария де Толедо согласилась отозвать иск в обмен на Ямайку. Карл не спрашивал, зачем донье Марии этот остров, так как был рад избавиться от Ямайки. Но предложенный черновик соглашения она отвергла, так как договор не давал ее семье контроль над церковью.
Переговоры застопорились на месяц, после чего Карл неохотно уступил[95]. Этот договор, предусматривающий подчинение церкви семье Колумбов, не имел прецедентов. В течение следующего столетия Колумбы удерживали Ямайку вне досягаемости инквизиции. Остров оказался единственной частью Испанской империи, куда та не могла добраться. Решение доньи Марии имело важное значение для «португальцев», с которыми она вела переговоры и сотрудничала, с целью развития торговли на острове. Как придворные евреи поддерживали Колумба в требовании наследственных прав, так «португальцы» воодушевили донью Марию настоять на своем требовании.
