В то время как ученый беспечно рылся в толстых фолиантах, беда уже нарастала. Служба связи а пустыне функционировала безотказно. Скоро стало известно, что Барт христианин, «неверующая собака» — неслыханная сенсация в этих хранимых господом стенах! Днем и ночью осаждали Барта жители, непрерывно вынуждая его принимать подозрительно относящихся к нему гостей.
Христианин в Тимбукту! Пусть его схватит шайтан! Чем он занимается? Что он постоянно записывает? Он шпион гяуров; чтобы не погибла страна, его необходимо убить. Так перешептывались в узких улочках и хижинах города.
Время было очень тревожное. С севера пришло известие, что французы все дальше продвигаются в пустыню. Скоро христиане будут на Нигере! Эти события, разумеется, еще более ухудшили положение ученого, который один-одинешенек очутился в чужом мире. Ему приходилось вести бесконечные религиозные диспуты, и вел он их хорошо. Святые старцы, всю жизнь просидевшие над кораном, были поражены, встретив в этом чужеземце достойного противника в ученом споре о том, как надлежит толковать слова Магомета. Его мужественное поведение и смелые умозаключения заставили их высоко уважать этого христианина. Но осе же многие тайно выступали против него, опасаясь, как бы чужеземец не навлек на них беду.
Барт узнал, что могущественная партия фульбе решила убрать его с дороги. Постоянные лишения и волнения подточили его здоровье; заболев лихорадкой, он слег как раз тогда, когда прошел слух о готовящемся нападении. Сиди Алауте оказался предателем, постоянно поддерживавшим конспиративную связь с недоброжелателями Барта. Даже ночью ему не давали покоя. Барт и немногие, кто оставался ему верен, в том числе слуга Мохаммед, сопровождавший исследователя с самого начала экспедиции, круглосуточно несли вахту.
К счастью, были у немца не только враги, но и друзья. В числе их — Эль-Бакай. В конце концов Барт переселился в его палатку — вне черты города. Прошли месяцы…
Оправившись от болезни, Барт, охраняемый лейб-гвардией шейха, стал предпринимать дальние экскурсии в пустыню с целью изучения жизни кочевников и их истории.
Но не мог же он вечно оставаться под защитой шейха, не говоря уже о том, что с тех пор, как он начал в Триполи свое путешествие, прошло более четырех лет — четырех долгих лет в чужом мире. Нужно было подумать о возвращении. Значит, снова предстоял долгий путь, полный опасностей, приключений, лишений. Хорошо, если бы можно было из Тимбукту направиться прямо в Триполи! К сожалению, этого сделать нельзя, ибо предварительно нужно снова побывать в Куке. Там остались багаж Барта и записи. И кроме того, на пути от Куки до Триполи он опять будет под защитой шейха Омара. Итак, в путь! Но, прежде чем тронуться из Тимбукту, Барт решает сделать нечто необычное, такое, что отпугнет его недоброжелателей, только и ожидающих случая схватить его. И вот однажды Барт собрал всех в лагере я продемонстрировал им стрельбу из своего шестизарядного кольта. Арабы, знавшие только неудобные кремневые ружья, были глубоко потрясены. Никто и ранее не отваживался усомниться в храбрости Абд эль-Керима; теперь же все убедились еще и в том, что ему подвластны сверхъестественные силы.
Удовлетворенный этой демонстрацией, Барт отметил в своих путевых записках:
«Это оказало громадное влияние на мою дальнейшую безопасность. Люди думали, что я ношу с собой много оружия и могу стрелять столько раз, сколько заблагорассудится».
Вскоре после этого в лагере появилась группа вооруженных людей. Их вожаком был Али Хамед — араб, сын шейха Хамеда, которому приписывали участие в убийстве майора Ленга[353]. Как-то распространился слух, будто Барт сын убитого англичанина. Совершенно ясно, стало быть, зачем Али Хамед появился в лагере: он ищет повода к немедленной ссоре с ненавистным европейцем. Проходят дни, полные драматического напряжения. Но внезапно Али заболевает. В палатках начинают шептаться, а на следующий день араб Али Хамед лежит мертвым. Теперь всем ясно: Абд эль-Керима защищает непобедимое волшебство, он неуязвим, и лучше отпустить его невредимым, чем навлечь на себя несчастье.
Так оно и было. 8 апреля 1854 года, после 7 месяцев пребывания в Тимбукту, Барт начал марш обратно в Куку; несколько недель его сопровождал Эль-Бакай.
…Европа долго ничего не слыхала про Генриха Барта. Его считали пропавшим без вести; некоторые газеты даже поспешили опубликовать некролог. Когда Барт возвратился в Средний Судан, до него дошли слухи, будто бы на его розыск направлена спасательная экспедиция. Но он не придал особого значения этой болтовне. Однако случилось нечто невероятное. В конце 1854 года караван вошел в глушь девственных лесов Буиди, расположенных в нескольких сотнях километров от Куки, и тогда произошло следующее:
«В сопровождении моего верного слуги Мохаммеда я, едучи верхом, опередил караван примерно на три мили, когда вдруг увидел приближавшегося ко мне необыкновенно выглядевшего молодого человека. У него был белый как снег цвет лица, показавшийся мне после долгих лет, проведенных в Африке, почти болезненным. Я увидел, как один из сопровождавших его чернокожих, мой бывший слуга Мади, очень растерянный, бросился к белому и шепнул ему несколько слов. Европеец — это был посланный искать меня доктор Фогель[354] — немедленно пришпорил коня и быстро подъехал ко мне. Ошеломленные неожиданностью, мы приветствовали друг друга, не сходя с лошадей. Никто из нас не мог предположить, что мы встретимся здесь, в девственном лесу. Тут же, в гуще дикого леса, мы спешились. Из седельного вьюка я достал небольшой мешок с запасом еды и приказал сварить кофе. Все было совсем как дома! Более двух лет я не слыхал ни немецкого, ни вообще какого-либо европейского слова, и для меня было величайшим наслаждением побеседовать на родном языке. Но скоро наш разговор коснулся темы, которую никак нельзя было считать радостной. С величайшим огорчением я узнал, что в Куке для меня ничего не приготовлено и то, что привез с собой доктор Фогель, уже израсходовано.
Впрочем, это сообщение не было так неприятно, как другое, а именно, что у Фогеля не оказалось ни одной бутылки вина. Уже более трех лет я оставался без капли какого-нибудь тонизирующего средства, кроме кофе, и, часто страдая от лихорадки и дизентерии, чувствовал непреодолимую потребность в укрепляющем, живительном виноградном соке, благотворное влияние которого я уже раньше, во время длительных путешествий, испытал самым приятным образом.
После двухчасовой беседы мы вынуждены были расстаться. Отыскав меня, доктор Фогель снова занялся порученным ему заданием, а я должен был спешить, чтобы догнать опередивших меня спутников».
Для Фогеля это была последняя встреча с европейцем — он никогда не вернулся на родину…
Тысяча, две тысячи километров марша в пустыне; обжигающее солнце, пылевые бури, жажда; ежедневно в течение месяца все тот же терзающий нервы вопрос, удастся ли дойти до следующего пункта; час за часом пребывание в постоянной готовности, чтобы на финише не стать жертвой бродящих вокруг номадов… И все же в августе 1855 года Барт, наконец, прибыл в Триполи. Глубоко взволнованный, он записывает в своем дневнике:
«Когда мы приближались к оставленному пять с половиной лет назад Триполи, город показался мне воротами к покою и безопасности, и сердце преисполнилось радости. После долгого путешествия по глухим пустыням впечатление, произведенное богатой растительностью садов, было необыкновенным, и я стремился к ним, потрясенный до глубины души».
Через Лондон, где исследователя осыпали почестями, Барт проехал в свой родной город Гамбург, а оттуда в Берлин.
…Луизенштрассе, 22. Круг замкнулся. Прошло почти шесть лет с тех пор, как доктор Барт оставил этот дом. Здесь ничего не изменилось, и все же все ему кажется странно чужим. Даже всегда приветливо кланявшийся портье не узнал его. Но когда он очутился у дверей своей квартиры, все вдруг стало опять близким и привычным: скрипящие половицы, эмалированная табличка с надписью: «Доктор Генрих Барт»… Он снова дома!
