«Кто предавался безудержной фантазии юношеской мечты и позже осуществил задуманное, тот легко может представить себе одолевавшие меня чувства, когда я с берега смотрел на раскрывшийся предо мной речной пейзаж. Охваченный безмолвным восхищением, смотрел я на этот богатейший край. Таким, каким создала его природа, еще не тронутый искушенной рукой человека, простирался он предо мной — поле деятельности будущих поколений.
То было одно из счастливейших мгновений моей жизни. Будучи рожденным на берегу большой судоходной реки, в торговом центре, полном деятельной энергии и жизненной силы, я с детства полюбил речной ландшафт[350]. Для меня было наслаждением наблюдать течение вод и видеть, как они в истоках превращаются в ручьи, следить, как ручьи вздуваются в реки и исчезают, наконец, в океане».
Через три года, проведенных в девственных лесах Нигерии, исследователь окончательно решил возвратиться на родину. Сообщение Барта об этом походе после множества приключений дошло, наконец, до Лондона и вызвало там соответствующую реакцию: англичане немедля снарядили винтовой пароход «Плеяда», чтобы изведать предложенный Бартом маршрут.
…До Барта очень мало было известно о том, как народы Центральной Африки представляют себе географию своего континента, его очертания и расположение. У Барта были широкие возможности изучить взгляды и обычаи арабов Центральной Африки. В одной из деревень он воспользовался добрым отношением к нему вождя этого поселка Маллема.
«Это был почтенный, приветливый старик, в старой, полинявшей рубахе и с тесно облегавшей голову зеленой «львиной пастью» — баки-н-саки, которая старикам очень к лицу. Маллем и его окружение были не только поражены моими инструментами, но проявили большое любопытство и по поводу разложенной перед ними карты Африки. Существование гигантских просторов континента на юге, о чем они не имели ни малейшего представления, было для них совершенно ново».
Арабы этого передового форпоста арабской культуры знали о своей части света несравненно меньше, чем знал когда-то их земляк Ибн-Баттута. Они считали себя стоящими бесконечно выше негров. Торговля рабами была их важнейшей профессией. Арабы Борну, чьим гостеприимством долго пользовался Барт, тоже занимались отвратительным промыслом похищения людей, предпринимая большими вооруженными отрядами разбойничьи набеги на южные районы страны.
Чтобы лучше узнать край, Барт примкнул к одному из отрядов. Во время одной из схваток, когда негры издевательски смеялись, отражая пули старинных мушкетов арабов своими щитами, взбешенные мусульмане потребовали, чтобы Барт сразил насмешников своим дальнобойным орудием. Решительно отказавшись от этого, он тем самым развенчал себя в глазах немудрствующих мусульман. Они стали называть его «Феда-нсе-баго» — «бесполезный человек» — и, конечно, не подозревали, как Барт расценивал их жестокое поведение:
«Незадолго до полудня мы, захватив довольно скромную добычу, повернули обратно; в руки моих друзей попало всего около 15 человек, большей частью несчастных старух, не сумевших или не пожелавших оставить родные хижины. На этих-то хижинах арабы и выместили свою ярость. Всюду, где бы мы ни проходили, богатые уютные селения негров стали жертвой огня. Сжигались также зерновые склады, и это было особенно жестоко.
Таким образом, перечисляя печальные последствия охоты за людьми, нельзя забывать о том, что, кроме угона рабов и убийства пожилых пленных, после набегов наступал голод, уносивший множество жертв».
Из двух тысяч пленных, захваченных правоверными в походе против язычников, до Куки дошли только 400 человек, которые и были там проданы на невольничьем рынке. Остальные погибли во время марша из-за нечеловеческих лишений и жестокого обращения.
Возвратившись в Куку, Барт напомнил шейху Омару о заключенном с ним договоре, согласно которому Англия обязывалась покупать у шейха местные продукты, если он прекратит торговлю людьми. Но, чтобы осуществить это, нужно было время. Помимо того, шейх понимал, что у медали есть еще и обратная сторона.
Барт повсюду, где бы он ни был, старался бороться с работорговлей. Но что мог сделать одиночка против множества похитителей людей!
И он вынужден был примириться с тем, что в ближайшем будущем все останется по-старому.
Ему предстояла опасная дорога до Тимбукту, и нужно было заручиться чьим-либо покровительством. Шейх мог его оказать.
«Мессия близится!» Этот клич, опережая маленький караван, словно волшебное заклинание, сдерживает всякую враждебность против чужеземцев. Недоверчивых скептиков не слушали. Угнетенный народ не хотел утратить веру в близкое избавление. Барт использовал эту веру. Его не трогали.
В Зиндере некий араб вручил ему 1000 талеров, спрятанных и доставленных доверенными людьми в ящиках с сахаром.
Лишенный в течение многих месяцев всяких средств, Барт снова обрел бодрость духа: значит, его не забыли в далекой Европе.
От Зиндера дошли до Катсены. Здесь на две тысячи каури он купил женскую одежду, шали, шелковые юбки и много других пользующихся спросом товаров, привезенных через пустыню с севера на вьючных верблюдах. Барт уже три месяца в пути, но пройдена едва половина дороги до Тимбукту…
Наконец в середине июня 1853 года он стоит на берегу Нигера[351]; эту реку видели лишь немногие европейцы. Встает вопрос: может быть, отсюда до Тимбукту лучше добираться водным путем? Барт почти поддается искушению избавиться от изнурительных сухопутных маршей. Но, как видение, встает перед его глазами ужасная участь Мунго Парка, загнанного рыскавшими на берегах туарегами и утонувшего в реке. Поэтому он решает пересечь излучину Нигера и пойти через владения могущественного племени фульбе.
Здесь еще не ступала нога белого. С точностью часового механизма Барт каждые пять минут отмечает по компасу пройденный путь, делает зарисовки; вечером он садится за дневник… Все это очень уж подозрительно в глазах примкнувших к каравану туарегов (как обычно в этих широтах, не спросивших на то разрешения). Они опасные попутчики. Не зря в этих местах в ходу поговорка: «Слово тарги — вода, пролитая на песок: ее больше не найдешь». Барт вынужден быть начеку.
Наконец снова Нигер! Караван грузится на баржи. Скоро перед ним предстанет силуэт легендарного города, до которого добрались всего лишь двое белых: англичанин Ленг и француз Кайе. Но живым оттуда ушел только один из них — француз. С тех пор минуло 25 лет; за это время сюда не отважился проникнуть ни один европеец. Не станет ли «царица пустыни» и для Барта роковой? Сколько он ни думает об этом в часы, когда его судно плывет по мелководью в Кабра (порт Тимбукту), ответа он не находит.
Утром 7 сентября 1853 года, погрузив вьюки на спины ослов, двинулась кафла по улицам Тимбукту. Барт застал все таким, каким описал Кайе: поникшие глинобитные хижины без окон, невообразимая грязь, насыщенный пылью горячий, душный воздух. Ничего хорошего прибытие не предвещает. Сиди Алауте, проводник, ведший караван начиная от Кукавы, уже успел разузнать, что его брата, шейха Эль-Бакай, в городе нет. А именно на его содействие больше всего рассчитывал Барт. Все же он расположился в доме шейха и сразу же принялся за изучение запутанной истории народов этого древнего центра торговли и науки.
…Целыми столетиями владели пришедшие некогда из страны фараонов сонгаи южной окраиной Сахары, от побережья до далекого Борну. Затем султан Марокко послал через пустыню своих вооруженных мушкетами всадников на верблюдах. После первой же стычки огонь из мушкетов привел сонгаи в панический ужас, и. не сопротивляясь, они погибали тысячами. Затем с юго-востока на страну надвинулись племена фульбе, а с севера — туареги[352]. Последним даже не пришлось сражаться. Взяв под контроль дороги, оба могущественных племени с тех пор держали жизненные нити города в своих руках. В Тимбукту мог властвовать только тот, кто был в хороших отношениях с этими хозяевами пустыни. Так было уже во времена Кайе, так оно и осталось, когда в Тимбукту пришел Барт, И очень скоро он должен был это почувствовать…
