Вы же неглупый человек, — понизил он голос и заговорил интимно-доверительным тоном. Хозяин кабинета при этом превратился весь в слух и внимание, — и я вам скажу по большому секрету, что мы только, как вы говорите, испытываем на прочность человека, искушая и соблазняя его, а уж остальное, извините, он делает сам… Как писал ваш известный баснописец: «Чем кумушек считать трудиться, не лучше ль на себя, кума, оборотиться?» А вместо того чтобы в самих себе немного покопаться и разобраться, вы все время одержимо надеетесь на какие-нибудь сверхъестественные силы…

Согласитесь со мной, что народец все же сам должен задуматься о том, как обустроить свою жизнь таким образом, чтобы почти все были довольны, и уж в первую очередь, конечно, чтобы были сыты.

— Конечно, никаких сомнений, — уверенно кивнул головой Шумилов.

— Это, по-моему, очевидно, — продолжал убежденно и невозмутимо гость, — и без решения этого кроссворда вообще ничем, чтобы не предвидеть в дальнейшем печальных последствий, заниматься нельзя… Можно сказать, что это вопрос номер один. Так ведь? Хотя должен заметить, что затронутая нами тема относится к ведению уже совсе-ем другого ведомства. Но вы, уважаемый, представьте себе: ведь если я не буду заботиться о своих помощничках и кормить их, как вы думаете, что тогда может произойти? И не ломайте долго голову, любезнейший, конечно же, будет бунт!!! — проговорил он почти шепотом.

— Как… и у вас тоже возможно?.. — выдохнул крайне удивленный Валерий Иванович.

— Ну а чему же здесь удивляться, — отреагировал «Воландин», — законы мироздания едины. Для любого движения, как вы понимаете, нужна энергия в той или иной форме, и для понимания этого некоторая часть человечества уже как будто доросла…

А в то же самое время, пока собеседники касались этой трудной и интересной темы, Валентина Александровна, секретарь Валерия Ивановича, выйдя из заводской проходной, спешила, как вы догадываетесь, на заранее обусловленную встречу. По быстрым, торопливым движениям и выражению лица можно было без труда догадаться, что определенные мысли и эмоции ну просто переполняли ее. Но в то же самое время маленькая черная капля непонятной и смутной тревоги, сидящая где-то внутри, словно мелкая и неприятная заноза, изредка упрямо напоминала о себе, пытаясь настойчиво отравить прилив ее чувственного благоухания.

Тут в воздухе внезапно посвежело, а по макушкам больших деревьев грозно промчался ветер.

Она заспешила на противоположную сторону улицы… и в тот же самый момент где-то слева раздался внезапный нервный сигнал автомобиля и резкий, душераздирающий скрежет тормозов. Взгляды находившихся поблизости мгновенно потянулись в направлении трагических звуков.

Бедную женщину будто окатила холодная волна. Она повернула голову и увидела, как на нее с пронзительным визгом неумолимо надвигается большая черная машина и искаженное страхом отчаяния лицо усатого водителя. Валентина Александровна мгновенно попыталась отпрыгнуть назад, но предательские ноги как будто онемели. Она растерянно крутнула по сторонам головой и, закрыв от ужаса глаза, так и застыла на месте, ожидая свою внезапную и скорую погибель…

Но этого не произошло. Водитель каким-то чудом успел затормозить и отвернуть от женщины автомобиль, который буквально в полуметре остановился перед ней. Насмерть перепуганный, побелевший шофер выскочил на дорогу и с перекошенным диким лицом исступленно заорал:

— Какого черта!.. Ты что, дура (нелитературное выражение), куда прешь, не глядя (очень нелитературное выражение)? На свидание, что ли, (крайне нелитературное выражение) тебя черт несет? Совсем ополоумела (совершенно нелитературное выражение)!!!

И несколько других вулканических фраз в этом же роде…

Тут же послышались возгласы прохожих: «Вот сумасшедшая!..», «Ты смотри, ведь чуть под машину не угодила…», «Благодари бога, что живой осталась…»

Красивые и резвые ноги Валентины Александровны тут же подкосились, а руки, враз онемев, повисли плетьми. Внутри нее все ужасно задрожало. Что было дальше, она уже помнила с большим трудом, но ни на какое свидание, понятно, она идти теперь не могла. Да и, откровенно говоря, это было напрасно… А, оказавшись через некоторое время дома и сбросив лишь модные туфли на высоком каблуке, она в изнеможении, нервно вздыхая и заламывая руки, так прямо в одежде и завалилась на диван…

Но вернемся в сверкающее большими окнами светлое десятиэтажное здание, где на четвертом этаже в просторном кабинете за интереснейшей беседой мы оставили наших знакомых.

Густой и пестрый поток заводских служащих, ежедневно после шестнадцати сорока на удивление дружно покидавших свое дневное убежище, уже заметно поредел. Лишь большие начальники, как всегда, не были солидарны с выплеснувшейся на улицу толпой. И не от того, что не имели большого желания расстаться с объятиями этого бетонного исполина, а потому, что еще не сказали сегодня свое «последнее слово».

Ровно в семнадцать ноль-ноль в их кабинетах привычно оживали хрипловатые селекторы, и знакомые голоса начальника производства или его заместителя устраивали вечернюю перекличку в виде селекторного совещания. Но и после того как пластмассовые ящички замолкали, руководящий состав не имел обыкновения тотчас же покидать свою «родную» территорию. Дневная жизнь предприятия получала вечернее продолжение. И в первую очередь для тех, кто этого пожелал. Но главным и негласным сигналом к убытию или расслаблению обычно бывал отъезд с предприятия «папы». Вот уж после этого можно было не опасаться, что по какому-то неотложному делу тебе придется срочно лететь на шестой этаж.

Присутствие секретаря парткома на селекторной оперативке было необязательным, потому как сугубо касалось вопросов производства. Но негласный закон соблюдался и здесь.

Часы показывали шестнадцать пятьдесят шесть.

— Гарпия, давай лети к Филомене и передай, что спектакль пора начинать, — весело посмотрел сначала на птицу, а потом на Шумилова «Воландин», — а потом вместе с остальными жди нас на набережной у бывшего губернаторского дома. Мы скоро будем…

— Слушаюсь, один момент… Петрр Перрович, — живо ответила птица и тут же бесшумно вылетела в открытую форточку.

— Ну вот, любезнейший Валерий Иванович, — улыбнулся, вставая, могущественный собеседник, — и нам пора отбывать… Не хотите ли составить компанию и вместе с нами прогуляться по вашему древнему городу? Подышать, побродить по вашей замечательной набережной? Сегодня вечером, мне думается, там будет много интереснейших событий, очевидцем которых вы можете оказаться… Не упустите возможность. Все равно ваш благоухающий капитан уже поспешно покинул свой заметно опустевший корабль и возвращаться обратно, как мне кажется, совсем не намерен… Не так ли, Аллигарио? — посмотрел он на своего помощника.

— Шеф, вы, как всегда, на удивление правы, — заулыбался развязно мальчишонка и в тон «Воландину» проговорил: — Капитан этого ведомства не в лучших чувствах только что отбыл в направлении дома и возвращаться, как вы справедливо заметили, уж точно не собирается…

Хозяин кабинета поспешно поднялся:

— Петр Петрович, так, может быть, на автомашине… Прямо до самой набережной и докатим?.. Я мигом, сейчас позвоню…

— Нет-нет, уважаемый, — запротестовал гость, — отчего же, в городском транспорте куда приятнее… Ощущаешь себя в самой гуще событий. От народа не следует надолго отрываться. Да и спешить нам, откровенно говоря, незачем… Мы никуда не опоздаем. А сколько иной раз дополнительной информации здесь можно почерпнуть… Вы этого не замечали?.. В тесноте да не в обиде… — улыбнулся он как-то загадочно, и зеленый глаз его снова полыхнул огнем. — А ты, Аллигарио, займись-ка пока регулировкой транспорта, а то на улице столько машин развелось, столько от них шуму да дыма. А иной раз и всякие неприятности чуть не случаются… — намекнул он о чем-то туманно и многозначительно.

И действительно, тут же на проезжей части дороги произошли удивительные изменения.