Он положил руки на набалдашник трости и внимательно посмотрел на хозяина кабинета.

— Это ведь только, Валерий Иванович, так кажется, что достаточно изъясняться на одном языке — и успех в понимании обеспечен. Далеко не так, уважаемый, и могу вас в этом заверить. Как историк с большим стажем могу сообщить, что у других народов точно такая же история, независимо от того, на каком языке они говорят. Уж вы мне поверьте… Если бы было все так просто, то, наверное, давно бы уж смогли людишки между собой договориться. А так говорят на одном языке, но совершенно не понимают друг друга… Вы же, — закинул он нога на ногу, — сами, наверное, не раз в этом убеждались? — и, видя согласное покачивание головой Шумилова, продолжил: — Не зря же небезызвестный и уважаемый вами писатель Ремарк, писал, что все недоразумения возникают из-за того, что люди просто не понимают друг друга. Да и как же, буду откровенным, можно понять, когда в вас, в людях гораздо больше различий, чем сходства. Надеюсь, что это для вас не новость?

Он понизил голос и чуть наклонился вперед.

— Я вам должен сказать по секрету: есть у меня одна слабость, слабость на дискуссии по различным вопросам, — и «Воландин» удовлетворенно откинулся на спинку кресла. — Вы должны согласиться, где, как не в дискуссиях, оттачивается острота мысли и меткость языка? Конечно, при одном непременном условии — когда есть достойный собеседник. А если этого нет, то совершенно пустая трата времени. Все равно, что вы со стеной разговаривать станете. Ни взаимопонимания, ни удовлетворения, ни острых вопросов и проблем. Ну а чтобы поддерживать достойную беседу, надо все же в этих вещах разбираться, а не только для приличия рот открывать…

Уж сколько разных собеседников у меня побывало, — зажмурил он глаза и покачал головой, — счету нет. С кем только не приходилось мне вести длительные словесные поединки… Всех трудно и перечесть! А отсюда, как вы, наверно, успели заметить, появилась и эта, раньше не свойственная, склонность к философствованию… Да… С кем поведешься, как говорится… Но для того чтобы управлять серьезным ведомством, согласитесь, — вновь наклонился он и, взглянув на своих помощников, интимно прошептал: — Надо быть убедительным… — и он расплылся в довольной улыбке.

Валерий Иванович только что хотел что-нибудь вставить от себя, как затихший было мальчуган, уставившись в потолок куда-то напротив окна, неожиданно заговорил:

— В первый раз вижу, чтобы руки мыли цветочным одеколоном…

Хозяин кабинета, не понимая, о чем идет речь, удивленно посмотрел на пионера. А тот, нажав на какую-то кнопку, отчего загорелся красный огонек, подал бинокль Шумилову:

— Очень занятно… взгляните сами, сейчас все повторится…

— Оччень занятно, — глухо подтвердила Гарпия, слегка растопырив черные крылья.

Валерий Иванович с любопытством прильнул к окулярам и тут же узнал кабинет генерального директора и его самого, сидящего за столом. Директор открыл дверцу стола, достал оттуда флакон с каким-то одеколоном, поиграл губами и, отвинтив красную крышку, плеснул пахучею жидкостью в согнутую левую ладонь. Затем, поставив пузырек, тщательно вымыл руки, вытер их куском пестрой материи и зачем-то понюхал. На его лице выразилось полное удовлетворение, и он трескучим голосом тихо запел:

— Не кочегары мы, не плотники, и сожалений горьких нет, как нет… Мы — генеральные высотники, да, и с высоты вам шлем привет, шлем привет!.. — и он, довольно улыбаясь, сделал обеими руками широкий артистический жест кому-то невидимому, словно посылал приветствие.

— Очень любопытно, — тут же оживился «Воландин», — не правда ли, любезнейший Валерий Иванович? Какой артистизм, какие способности? Ну прямо прирожденный актер! А актерам уж пренепременно нужны и зрители… И как вы думаете, уважаемый, для чего ваш драгоценный и такой наивнимательнейший к себе, мой тезка по отчеству, — проговорил он с явно издевательской ухмылкой, — проделал такую редкую процедуру?

Зеленоглазый мальчишонка при этих словах тоже скривился в ехидной улыбочке, а птица даже крыльями взмахнула.

Шумилов, удивленный увиденной сценой и неизвестной интерпретацией довольно известной песни, неуверенно предположил:

— Ну, наверное… чтобы… продезинфицировать их, то есть руки. А также, чтобы… они хорошо пахли… может быть… Другое пока ничего в голову не идет…

— Зачем же дезинфицировать-то, — не унимался гость, — если от него только что вышел его… единомышленник и соучастник по борьбе за драгоценный металл Григорий Абрамзон? А инфекция, как вы знаете, у них одна и та же — патологическая жадность к деньгам. Нет, от нее одеколоном не избавишься, здесь, уважаемый, нужно более радикальное лечение… А к тому же, как говорят, ведь деньги не пахнут…

— Ну тогда уж и не знаю, Петр Петрович, — пожал плечами, недоумевая, секретарь, а оживившийся гость задумчиво произнес:

— М-да, а что, очень интересное и своеобразное предположение… Борьба с инфекцией… за чистые руки… Сейчас самое время эту инициативу, эти простые человеческие устремления поддержать, — глянул он весело на Аллигарио, — и, не останавливаясь, пойти чуть дальше… Давайте продезинфицируем тогда и некоторые другие места у вашего чистоплотного, — сделал он ударение на этом слове, — руководителя. Пусть и они хорошо пахнут. Зачем же их обижать?..

И тут Валерий Иванович увидел, как, закручивая крышку пузырька, Орлов сделал неловкое движение и выронил его прямо себе на брюки. Отчего содержимое флакона моментально и разлилось. На самом видном и известном месте тут же проступило большое темное пятно.

Благодушное выражение с лица директора словно ветром сдуло. Он резко дернулся, и, подхватив коварный пузырек, растерянно поставил его на стол. А сам, морщась и вздыхая, принялся промокать душистую жидкость той же материей, которой только что вытирал и руки.

— Вот ведь черт какой неумелый! — заругался он громко, глядя на неожиданный результат. — Что наделал… Ведь надо же такому… Ну что за дьявольщина!..

— Ну вот, — хитро улыбаясь, проговорил гость, — сам виноват, а опять на меня сваливает. Разве ж это справедливо, Валерий Иванович? Вы же сами только все видели… Плевого дела — крышу на пузырек навернуть — и того-то не смог… а еще генеральным директором называется…

— Соверршенно неспрраведливо! — тут же отреагировала Гарпия.

Шумилова весь этот «одеколонный конфуз», реакция Орлова и сарказм «Воландина» явно развеселили, и он, раскрасневшись и энергично сотрясаясь телом, фыркал и буквально давился от смеха.

— Конечно же, Петр Петрович, — хлопая зелеными глазами, иронично откликнулся пионер, — абсолютно согласен с Валерием Ивановичем — даже очень смешно свою неуклюжесть в таких пустяках сваливать на кого-то другого…

— Ты верно заметил, Аллигарио, — несколько посерьезнел гость, — некоторые люди так и привыкли поступать: все свои просчеты сваливать на кого-то другого. То на светлые силы, что недостаточно вдохновляли и освещали их праведный путь, то на темные силы, что дорожка у них чересчур уж извилистая и ничего им в дороге не было видно. Ну точь-в-точь, как ваш благоухающий Лев Петрович, — поморщился «Воландин». — А ведь надо просто иметь в виду: существуют день и ночь, которые в единстве и составляют сутки. День и ночь, светлое и темное — две неотъемлемые стороны одного и того же. Как две половинки яблока. Ведь просто так, как вы догадываетесь, ничего не создано. Все находится в единой гармонии и равновесии. Неужели это так сложно понять? А человек все время пытается бороться с темной стороной, что совершенно бессмысленно!.. Бороться за то, чтобы все время был день и не было ночи. Извините, но это же полный абсурд. И все, что в вашей жизни происходит плохого, вы непременно пытаетесь списать на темные силы, а сам человек здесь как будто бы совсем ни при чем… Но ведь это, любезнейший, абсолютно неправильно и крайне несправедливо!.. Надо все же знать предназначение каждого ведомства и научиться понимать природу вещей и процессов. Для чего, как не трудно догадаться, нужно их просто изучать. И изучать серьезно… А так, конечно же, можно все валить на нас…