Свирепая Лючия, улыбающаяся Грета, страшная Эмма.

Воистину достопамятный день. Это надо было отметить. Спорить вдруг оказалось не о чем. И они не стали спорить. Они повернулись спиной к звонку, звавшему на урок, и бросились от него прочь, туда, где непредсказуемый ветер нес весеннюю пыльцу неведомо куда. Они тоже чувствовали себя непредсказуемыми. И бежали за ветром, охваченные беспричинной радостью, пока не нашли парк и в нем деревянную скамейку.

— И что мы теперь будем делать с этой кассетой? — спросила, усаживаясь, Эмма.

— Нам нужна аппаратура, на которой ее можно посмотреть. Как в детективных сериалах, знаете? Компьютеры там, все такое… — принялась взволнованно объяснять Лючия.

— Да-а-а-а, как в сериалах… — скептически прокомментировала Грета и перевела взгляд на виллу Боргезе, такую красивую, что казалась декорацией к фильму. Фильму из лучших времен, когда сериалов еще не было.

Паиньку вдруг озарило:

— Давайте спросим у моего брата Чезаре! Он обожает возиться со всякими такими вещами на компьютере.

Очень неглупая мысль.

— Когда?

— Я спрошу у него сегодня вечером, после школы…

Лючия посмотрела вокруг и вдруг осознала, что она не в школе, где должна бы быть.

— Мы ведь никому об этом не расскажем, да? — спросила она, глядя на Эмму глазами, полными ужаса.

— Никогда.

— Если мои узнают, мама будет плакать. Я ее знаю.

— Они не узнают: мы подделаем подписи в объяснительных, и никто не будет плакать, вот увидишь.

— А ты умеешь?

— Я суперпрофессионал, — похвасталась Эмма.

— Грета, а ты что будешь делать?

Грета молчала, склонившись над телефоном.

— Грета?

— Мм.

— Что ты будешь делать с объяснительной?

Зеленые глаза оторвались от экрана телефона и уставились куда-то далеко, мимо подруг, как будто они были прозрачными.

— Ничего.

Грета сказала это так, точно ей было абсолютно все равно. Точно во всей Вселенной не осталось ничего, что имело бы для нее хоть какое-то значение. Эмма знала почему:

— А где Ансельмо?

Зеленые глаза наполнились слезами. Грета загнала их обратно одним глубоким вдохом:

— Я не знаю. Он исчез.

— Как это?

Грета рассказала об открытом окне, о видео в коробке на кровати и о записке.

— Ты звонила ему?

— Четыре раза. Все время занято.

Последовало молчание, тяжелое, как скала. Большое, как человек. Человек, которого сейчас не было. «Что ты будешь делать?» Вопрос Лючии по-прежнему висел в воздухе, становясь все более невыносимым.

— Я знаю, что мы сделаем, — сказала Эмма.

Она сказала «мы», как будто ее и Лючии это тоже касалось. Скала тут же показалась немного легче.

— Мы пойдем его искать? — выкрикнула Лючия, точно прочитала первое задание в игре «Охота за сокровищами».

— Да, — решительно поднялась со скамейки Эмма, — мы пойдем в веломастерскую.

— Но ты… ты же не хотела туда возвращаться, — недоумевала Лючия.

Грета посмотрела на подругу снизу вверх, и ей показалось, что, встав, Эмма приподняла скалу, а вместе с ней и небо над ними.

— Сегодня все наоборот! — весело сказала Эмма, совсем не ощущая на своих плечах вселенской тяжести. — Вы еще не заметили?

Сколько пыли. Сколько же в этом гараже пыли! Эмилиано никогда не замечал, как тут грязно: он часами сидел среди труб, кранов и унитазов, покрытых толстым слоем серой пыли, и прекрасно себя чувствовал. Ему никогда не приходило в голову навести в гараже отца порядок. Но мать-то могла бы это сделать. Дома она вечно надраивала плитку, вытирала пыль, мыла пол. В гараж же и шагу не хотела ступить. Эмилиано еще и поэтому превратил его в свой офис. И годами вел здесь дела среди пыли и грязи.

Но сегодня у него в руках была раненая ласточка, и он не знал, куда ее положить, потому что во всем гараже не нашлось ни одного чистого угла, в котором можно было бы устроить ей гнездо. Он не мог оставить ее в пыли. Ей стало бы еще хуже. Наконец Эмилиано выбрал полку, на которую падал луч солнца из маленького окна, исполосованного застывшими струями дождя.

«Тут ты хотя бы будешь видеть небо», — хотел он сказать ласточке.

Но не сказал. Какой смысл? Она бы все равно не поняла. Эмилиано нежно переложил птицу в одну руку. Она вся умещалась в его ладони. Другой рукой он взял небольшой мешок, в котором среди белых волокон лежал моток тонких проводов, похожих на длинные рыжие волосы.

На какое-то мгновение в темном гараже вдруг возник образ той иностранки с медными волосами. Словно красный уголек догоравшего костра. И тут же исчез. Его место заняла этикетка на мешке: пенька. Он понятия не имел, в каких сантехнических целях могли использоваться эти волокна, но, надежно укрытые в целлофановом пакете, они казалось единственной чистой вещью во всем гараже.

Эмилиано вынул из мешка медную проволоку, прихватил пучок пеньки, освободил полку и стал стирать с нее пыль. Под слоем пыли осталась липкая черная грязь. Он поплевал на нее и дочиста оттер новым пучком волокон. Потом вынул все, что оставалось в мешке, и разложил на полке. Придавил ладонью и большим пальцем сделал в центре небольшое углубление.

Эмилиано посмотрел на свою работу: не то гнездо, не то колыбель. Он положил в бороздку ласточку и снова спросил про себя: «Так пойдет?»

Ласточка молчала и смотрела в небо за маленьким окном. «Пойдет», — подумал Эмилиано.

— Командир, — позвал голос из-за двери гаража.

Мао. Как всегда вовремя. Они договаривались встретиться, чтобы загрузиться на выходные. Эмилиано совсем забыл об этом. Сейчас и второй подвалит. Он не хотел, чтобы эти двое видели ласточку.

— Подожди там, — крикнул командир за дверь.

Потом подвинул унитазы к шкафу и добрался до своего тайника. Открыл ящик, приподнял двойное дно и взял небольшой пластиковый пакет, заполненный разноцветными таблетками. Он должен был сделать это до прихода друзей, но увидел всю эту пыль… Теперь надо было торопиться. Эмилиано разделил содержимое на две части и упаковал в пакеты поменьше. Быстро сунул их в карман и вышел из гаража.

— А почему мне нельзя внутрь? — спросил Мао, дымя сигаретой.

Эмилиано не ответил, подошел ближе и бросил один из пакетов за пазуху клетчатой рубашки Мао. Тот вынул пакет и быстро переложил в карман.

— Сколько?

— Две тысячи.

— Мао, — сказал Мао.

Его поэтому прозвали Мао. Никто точно не знал, что он имел в виду, когда выговаривал это свое «мао». Он произносил его не часто и, казалось, следовал какой-то логике, представляя значение этого высказывания и используя его осмысленно. Но оно всегда выскакивало в самый неожиданный момент, и никто никогда не спрашивал у Мао, что значит его «мао». Даже его лучший друг Штанга. Он тоже подъехал к гаражу, взял свою партию на две тысячи и спросил:

— Сегодня вечером?

— Амфитеатр, — ответил Мао. — Ты?

— Тоже.

— Командир?

— Меня не будет.

— А где ты будешь?

— Недалеко.

Эмилиано повернулся спиной и скрылся за дверью гаража. Двое других попрощались кивком головы, не произнеся больше ни слова. Они и так сегодня разболтались. Мужчины не сорят словами.

Вокзал Термини, восемь тридцать утра. Гвидо и Ансельмо вынырнули из метро, покрытые потом, в толпе других вспотевших пассажиров. И пошли вместе со всеми к выходу на перрон, не двигая ногами. Людской поток нес их мимо берегов роскошных витрин, в которых безголовые манекены выставляли напоказ лавину платьев, туфель и сумок, которых хватило бы, чтобы одеть обитателей целого континента на пару лет вперед. А между тем за три месяца все это будет распродано, чтобы уступить место новой коллекции. Ансельмо попытался представить, сколько пар обуви должно быть в арсенале у каждой женщины, чтобы заставить работать этот дьявольский механизм.