— А мы уже стали волноваться, — сказал Мурад.

— Всё хорошо, — Азат похлопал его по плечу, — подготовь машину. Завтра в Файзабад я с Батыром поеду.

Азат шел широкими шагами, маленький Ата еле успевал за ним. Через полчаса на столе у Ромашова лежала шифровка следующего содержания:

«Операция прошла успешно. Хафиза передал лично Халесу. Место дислокации — крепость, заложники у него. Санкционируйте встречу с Дустумом. Сходка завтра в Файзабаде. Таджик».

Как только Ромашов получил радиограмму от Азата и, прочитав ее, обрадовался успешному продвижению операции. Зазвонил телефон. Это генерал Малков вызывал Ромашова в кабинет. Ромашов взял шифровку и направился в кабинет к шефу. Малков сидел угрюмый, явно было видно, что он не в настроении.

— Заходи, Сергей Трофимович, садись, — сказал генерал, как только Ромашов открыл дверь кабинета.

— Вижу, у Вас сегодня нет настроения, — пошутил Ромашов.

— Будет тут настроение: из Москвы каждый день одни только пинки. Когда вы с Бурхой с этими бандами покончите? Житья никакого нет.

— Ну, вы даете, Иван Николаевич, — это змий многоглавый — одну голову отрубил, тут же две появились.

— А если серьёзно, как идут дела с поисками заложников?

— Обрадую, есть подвижки.

Ромашов положил на стол радиограмму. Малков долго и внимательно вчитывался в текст.

— Знаешь, — Малков приподнял очки на лоб, — санкцию на встречу с Дустумом я дать не могу. Азат человек Москвы, он свою задачу выполнит и уедет. Мы же с тобой не знаем, куда они его планируют послать. Засветится, а потом что? Звони в Москву.

— Не буду через голову прыгать. Звоните Вы. Тем более, есть чем порадовать начальника управления.

Вздыхая, генерал взял трубочку ВЧ.

— Москва, генерала Каменщикова, — сказал он телефонистке.

Через минуту он услышал в трубке мужской голос.

— Слушаю тебя, Иван Николаевич, мы же с тобой только что говорили. Стряслось что?

— Нет, ничего особенного. У меня сидит Ромашов, сообщает, что Хаджаев внедрился в банду, заложники находятся у Халеса. Хаджаев планирует встретиться с Дустумом, просит вашего разрешения.

— Я гляжу, твой Ромашов большой выдумщик — всё многоходовки разные разыгрывает. Ему бы в Голливуде остросюжетные сценарии писать, а не в органах служить. Хвост ему надо накрутить, старика проморгал, а теперь с Дустумом встречу затеял. Разрешаю, пусть встречается.

Каменщиков положил трубку.

— Можешь передать Азату, — сказал Малков, — Москва даёт добро.

Ромашов встал и собрался выходить.

— Э, подожди, подожди, — остановил его Малков, — я тебя по другому вопросу вызывал. Надо лететь тебе в Герат, с одним капитаном побеседовать.

— Что за капитан?

— Простой опер, капитан Чебров.

— Ну почему я, Иван Николаевич, — сказал возмущенный Ромашов, — у меня сейчас с этими заложниками дел невпроворот. Где Герат и где Кабул — это же в другом краю Афганистана.

— Ты что не понимаешь? Это не просто капитан, — ответил Малков, — он племянник заместителя председателя КГБ. Москва планирует его твоим заместителем.

— Товарищ генерал, это должность полковника, предусматривает опыт, а что этот капитан сможет посоветовать заместителю Бурхи.

— Слушай, Сергей Трофимович, бери трубку и звони в Москву кадровику. Что ты мне глупые вопросы задаешь?! Это они кадрами ворочают, а не я — тут от нечего делать сижу и выдумываю. Ему по сроку майором быть, уже послали в Москву бумаги.

Ромашов зашёл в свой кабинет, громко хлопнув дверью, и сел писать радиограмму Азату. Открылась дверь, в кабинет зашёл сослуживец.

— Сергей Трофимович, одолжи двести чеков до получки. Жена в Союз уезжает, барахлишко надо прикупить, немного не хватает. Её сестры, племянники заказов прислали. Дублёнки, джинсы, рубашки. Они думают, что дядя здесь лопатой чеки гребёт. Новый анекдот слышал?

Ромашов отрицательно покачал головой.

— Партийные советники поехали на кабульский рынок дублёнки покупать. Услышали там, что афганцы плохо выговаривают по — русски слово дублёнка и произносят дуб лёнька. Они доложили Леониду Ильичу, что афганцы плохо учат русский язык и говорят такую мерзость. Брежнев тут же отправил в Афганистан сто тысяч учителей в серых шинелях.

Ромашов промолчал, достал из кошелька деньги и бросил на стол.

— Ты чего такой злой?

— А ну их, к «бениной маме»: операция «заложники» отменяется, выполняем операцию «племянник». Лечу в Герат, к своему заместителю на приём, к его превосходительству капитану Чеброву.

— А, знаю такого, работал я с ним.

— Ну и как он?

— Никакой! Куда пошлёшь туда и пойдет, что скажешь то и будет делать, без инициативы: одним словом «чего изволите». Зато дядя — зам Андропова. Будь помягче с ним, глядишь, скоро нами будет командовать. Говорят, дядя пойдёт на место Андропова.

— А Андропов куда?

— Леонид Ильич плох. Ты, что не слышал? Болтают, что скоро «того» — прикажет долго жить. Юрия Владимировича пророчат на его место.

— Так вот почему кадровики так прогибаются?!

— Тебе же лучше. Начальство не будет ругать, твой отдел теперь хвалить будут.

Ромашов стал уточнять, когда вылетает вертолет. В это время зазвонил телефон из Кундуза, звонил Бурха.

— А я хотел тебя искать, — обрадовался Ромашов, — ты, зря сидишь в Кундузе, свадьбы там не будет, жених застрял в Файзабаде, нашего парня тоже туда пригласили. Всё получилось: люди, там, где мы и думали. Придется снова к нему ехать парад принимать.

— Тогда я выезжаю в Файзабад, — сказал Бурха.

— Ты им не мешай, спугнёшь нечаянно, но подстраховать нашего парня надо.

Ромашов дописал радиограмму Азату и отнёс её шифровальщику. Возвращаясь назад, в коридоре встретил парторга.

— Зайдите ко мне Сергей Трофимович.

— Если партийное поручение, я не могу, — Ромашов черкнул большим пальцем себя по шее, — дел по самое «не балуйся». Сейчас вертолетом в Герат лечу, шеф приказал.

— Нет, это совсем по другому вопросу.

Круглые поросячьи глазки партийного функционера бегали, не задерживаясь ни на одном предмете. Ромашов всё старался поймать его взгляд, но было тщетно. То ли от натуги, то ли от неприязни к людям, при разговоре лысина парторга всегда краснела, его круглые щёки надувались, через ремень свисал большой живот. Он был похож на персонаж детской сказки, что от «дедушки ушел и от бабушки ушел». Колобок катился к своему кабинету, семеня своими маленькими ножками, за ним шёл Ромашов, то и дело, поглядывая на свои часы. Через час отлетает вертолёт в Герат, а следующий будет только завтра. Времени было совсем в обрез, а этому шествию казалось, не будет конца. Наконец колобок вкатился в свой кабинет и вскарабкался на высокое кресло.

— Нам стало известно, что вы живёте один, — сказал парторг.

— Да один, — Ромашов с удивлением посмотрел на парторга. — А вас, почему это должно беспокоить?

— Ну, знаете, моральный облик чекиста, — заявил парторг.

— Вы лучше о своём облике беспокойтесь. Что, у вас заявление моей жены есть? Где у Маркса или у Ленина написано, что партийные чиновники обязаны лезть в личную жизнь члена партии. Моя жена жила здесь, уехала на Родину. Не переносит она жаркий климат. Знаете, как у Александра Сергеевича Пушкина — «но дорог север для меня». Вы удовлетворены ответом? Простите, мне некогда, через час вертолет улетает.

Вертолёт дребезжал, словно старый ленинградский трамвай, тужась изо всех сил, еле оторвавшись от бетонной полосы. Наконец он набрал высоту, и мотор уменьшил свой рёв. Ромашов сидел, задумавшись, прокручивая в голове возможные варианты освобождения заложников. Монотонный гул навевал дремоту, невольно закрывались глаза

— Ты с ребятами нашими виделся, как там у них дела? — услышал Ромашов голос соседа. Он открыл глаза и понял, что обращаются не к нему.

— Нет, Витя, — ответил второй, — я и дома — то толком не был.