Все время, что помню Сурена Арсентьевича, он возглавлял что-то строительно-монтажное и безостановочно продвигался по служебной лестнице вверх, из чего можно предположить, что трудился с пользой не только для себя, но и государства.
Ко тому времени, когда мы стали соседями, наш герой получил очередное повышение, а вместе с ним и служебный ЗИМ, на котором приезжал домой обедать. Обед совпадал с возвращением из школы другого Арсентия, младшего сына Мелкумянов, с ним мы крепко дружили, поддерживаем отношения и поныне, а почему автор изменил его фамилию, станет понятно чуть позже.
Нередко за стол усаживали и меня. Мне льстила близость к семье человека, которого знал весь Ереван как «беззаветно преданного делу партии коммуниста» (распространенная характеристика тех лет) и вообще честного человека, что по тем временам – вы не поверите – признавалось добродетелью.
За обедом Сурен Арсентьевич о школьных делах не спрашивал, но любил порассуждать о возвышенном, призывая всегда и во всем быть правдивым и не кривить душой. Иллюстрировать верность жизненным принципам Сурена Арсентьевича примерами из нашей школьной жизни было трудно, да этого и не требовалось. Покончив с обедом, наш наставник садился в свой лакированный ЗИМ и – на службу! После чего оставалось ощущение некоторой растерянности и желание во всем походить на него.
Очередное повышение по службе настигло нашего героя осенью 1953 года. Сравнительно недавно страна проводила в последний путь товарища Сталина, и расслабляться было нельзя. Кое-что, приравненное к великим стройкам коммунизма, возводили и в Армении: Гюмушскую ГЭС, например, Канакерский алюминиевый завод, новые корпуса завода синтетического каучука имени Кирова (впоследствии «Наирит»). И как следствие, фотографии Сурена Арсентьевича стали появляться в газетах все чаще и чаще, а фамилия нашего любимца оказывалась в одном ряду с высшими руководителями Армении вплоть до первого секретаря ЦК тех лет Яковом Никитовичем Заробяном.
Карьерный взлет Мелкумяна-старшего Мелкумяна-младшего нисколько не испортил, по отношению к нему уместны известные слова из песни «каким ты был, таким остался». Тем более, повторю, что и вошедший в солидные лета Арсентий не изменился по сей день – он и поныне такой же душевный, надежный и порядочный человек.
По-прежнему доброй и отзывчивой оставалась и хозяйка дома. Успехами мужа она, ясное дело, гордилась, но как-то про себя, неслышно, лишь изредка показывая это на людях. Как в случае, когда зачитывала по телефону адресованную мужу телеграмму: «Желаю вам крепкого здоровья, личного счастья и больших успехов в почетной работе строителя. Пусть ваш труд, по достоинству отмеченный высокой правительственной наградой, способствует выполнению соцобязательств и плановых заданий, а коллектив возглавляемого вами управления был всегда передовым».
К высокой награде Сурен Арсентьевич отнесся спокойно (небось не первая и возможно, не последняя) и все у него шло своим раз и навсегда установленным порядком.
…В тот день Сурен Арсентьевич, как обычно, заехал домой пообедать. На лестничной площадке соседки вели неспешный натуральный обмен с торговкой орехами, расплачиваясь, как тогда водилось, отслужившим свое тряпьем.
– Сколько не пожалеешь за эти? – проходя в дверь, неожиданно сказал Сурен Арсентьевич, показывая на свои новенькие штиблеты.
– За такие и триста орехов не жалко, – обрадовалась торговка.
– Тогда отсыпай, сейчас вынесу, – сказал Сурен Арсентьевич и прошел в дом.
Стащил с ног туфли, отложил их в сторону, а из чуланчика вынес точно такие, но надеванные. Отдал женщине. Та, не глядя, запихала их в мешок.
…Накормив мужа, хозяйка дома положила на стол полную миску орехов.
– Подходите попробовать, – позвала она и нас.
Раскалывая орехи, Сурен Арсентьевич снимал с их ядрышек прозрачную шкурку и закидывал одно за другим в рот.
– Попробуйте, какая вкуснятина, – придвинул он миску, со значеньем посмотрев на нас.
«Сейчас произнесет что-нибудь значительное», – подумалось мне. И вот, пожалуйста…
– Люди в жизни должны держать курс по звездам, а не по огням проплывающих мимо кораблей, – хрумкая орехом, изрек Сурен Арсентьевич…
Песни первой любви
Несанкционированное вторжение представителя органов в музыкальные дела, состоявшееся в 1957 году в городе Москве в дни Всемирного фестиваля молодежи и студентов, ожидаемого противодействия не встретило. Напротив, Вано Мурадели, один из главных в могучей кучке советских композиторов того времени, такое вмешательство одобрил и даже благословил.
– Не знаю, товарищ старший лейтенант, дослужитесь ли вы до генерала, но композитор из вас, думаю, получится неплохой, – заметил тогда товарищ Мурадели.
Пройдет еще лет пятнадцать или около того, и счастливую судьбу офицеру советской милиции предскажет великий Арам Хачатурян. Когда он эти слова скажет, вся страна – от Москвы до самых до окраин – будет слушать и петь песни, которые невозможно не слушать и не петь. Песни Алексея Экимяна. Композитора от Бога, генерала по званию и счастливого человека по судьбе. Несмотря ни на что – счастливого.
Человеку, не посвященному в тайны музыкальных историй советских композиторов, а автор определенно из непосвященных, трудно объяснить, почему одни песни подхватывались с полоборота пластинок незабвенного Апрелевского завода, а другие бесследно растворялись в эфире Всесоюзного радио.
Ответить на вопрос, возможно, поможет простенький эксперимент: сейчас автор приведет строчки из нескольких экимяновских песен, и если читатель продолжит их по памяти, то вот вам и ответ.
Не надо печалиться,
Вся жизнь впереди,
Вся жизнь впереди —
Надейся и жди…
Слушаем дальше:
Вот и встретились два одиночества,
Развели у дороги костер.
А костру разгораться не хочется,
Вот и весь разговор!..
И еще:
Я хочу, чтобы песни звучали,
Чтоб вином наполнялся бокал,
Чтоб друг другу вы все пожелали
То, что я вам сейчас пожелал…
Если вы поймали себя и на том, что уже не только слушаете, но и напеваете, то вопросов больше нет. Одни соображения.
К примеру, можете ли вы, уважаемый читатель, представить, чтобы поэты Расул Гамзатов, Виктор Боков или, скажем, Ашот Граши написали стихи (по нынешнему «тексты») типа: «С неба звездочка упала прямо милому в штаны…» или: «Зайка моя…», не говоря уже о «Пуси-муси, тря-ля-ля…», а композитор Экимян переложил такое на музыку? Песен, между прочим, он написал более трехсот – на русском, армянском, украинском, и надо же! – ни одной «муси-пуси»…
Другое. Из генералов песенной карьеры того времени на ум тотчас приходит бессменный руководитель Краснознаменного ансамбля песни и пляски Советской армии, но если у Александрова соответствие генеральской формы с содержанием его творчества слито воедино, то в песнях Экимяна от мундира ровным счетом ничего, все от сердца, на редкость тонкого, чуткого и доброго. Марши определенно не его жанр.
«Мелодии Экимяна удивительно красивы, выразительны, пластичны и всегда естественны. Это живая и искренняя музыка. Живая и искренняя настолько, что, слушая ее, словно участвуешь в каком-то радостном сотворчестве…» – это Арам Ильич Хачатурян, один из классиков музыки XX века.
А вот строки из письма Мариэтты Шагинян, классика литературы: «Честно говоря, я не люблю эстрадной музыки, но, прослушав несколько раз присланное вами, должна признать, что по своему лиризму и по душевной какой-то чистоте звучания они мне понравились – особенно одна армянская, где эстрадный оркестр звучит как сазандары. Очень рада написать Вам о теплом своем впечатлении! И еще раз спасибо».
