Крылом «кобры» я задел хвостовое оперение «рамы». От удара меня бросило вперед. Грудью натолкнулся на ручку управления, головой ударился о прицел.

Мой самолет с одним крылом (второе отломилось), переворачиваясь, падал к земле. От резких движений при падении я очнулся. Правой рукой сильно нажал на аварийный рычаг. Дверцу словно вырвало ветром. Попробовал продвинуться к отверстию, помешали ремни. Освободившись от них, я вывалился на крыло. Струёй воздуха меня смело с него.

Чтобы ускорить спуск парашюта, натянул несколько строп и, наматывая их на руку, перекосил купол.

Уже взорвались оба падавших самолета. Уже «кобры» моих товарищей растаяли в синеве...

Родная земля принимала меня не так, как я рассчитывал. Я падал слишком быстро и мог покалечиться. Пришлось выпустить из рук стропы. И тут же услышал, как мимо просвистела пуля — она прострелила купол. Мне сдавило горло. Я закашлялся, ртом пошла кровь. Наконец почувствовал под ногами мягкую землю. Парашют немного протащил меня. А затем несколько гитлеровцев схватили меня и поволокли в траншею. Навалились, придушили, обезоружили, начали обыскивать.

Рядом, громко переговариваясь, немецкие солдаты сминали, сжимали белое полотнище моего парашюта.

Потом услышал над собой властный голос, и цепкие руки, державшие меня, разжались. Один из гитлеровцев взял меня за плечо, помог подняться.

Офицер подтолкнул меня, солдаты расступились. Я догадался, что надо идти.

Тяжко идти, не ведая куда. Продвигаясь по узкой траншее, я боялся выстрела в затылок, боялся, что не успею бросить в лицо врагу свое проклятье».

После долгих допросов и побоев военнопленного Лавриненкова переводят в пересыльный пункт в Днепродзержинске. Там он подружился с бывшим летчиком капитаном Виктором Карюкиным.

Виктора Карюкина судьба не баловала. Летом 1943 года он на «кукурузнике» вез в штаб армии секретные документы. Самолет попал в туман, пилот сбился с курса, потерял ориентировку. Гитлеровцы обстреляли беззащитный самолет, и он упал в расположение противника. Летчик погиб, а Карюкина, раненого, окружили фашисты. Отстреливаясь, он зубами рвал документы, и все же некоторые из них попали в руки врага.

Несколько раз в день его вызывали на допросы. Избитого, после допроса, волокли в камеру и швыряли на пол.

Доставалось на допросах и Лавриненкову. Когда почти все было готово к побегу, их двоих поездом повезли в Берлин в ставку Гитлера. Где-то в районе Фастова им удалось выпрыгнуть с идущего поезда. Бежали всю ночь. Утром зарылись в стоге соломы, проспали почти сутки. Благодаря местным крестьянам нашли партизан. Партизаны вели себя осторожно, не сразу приняли их в отряд.

Лавриненков воевал в партизанском отряде имени Чапаева, пока Советская Армия не освободила Переяслав-Хмельницкий. Он тепло отзывался о партизанах, их смелости, боевой дружбе. Особенно отмечал партизан Ломака, Ткипко, Процько.

Прошу читателя запомнить последнюю фамилию.

Так завершился трудный воздушный бой Героя Советского Союза старшего лейтенанта В. Д. Лавриненкова. Вскоре он вернулся в свой полк и продолжал сбивать немецкие самолеты.

Читатель, наверное, ждет развязки этой истории. Зачем же генерал прилетал в город Коростень? Оказывается, что несколько месяцев назад В. Д. Лавриненков узнал об аресте партизана Ильи Артемовича Процько, работавшего в то время директором фарфорового завода в Коростене. Генерал долго пытался попасть на прием к прокурору республики Панасюку. Удалось только при содействии Александра Ивановича Покрышкина.

Разговор с прокурором был нелицеприятным. Не выслушав генерал-лейтенанта Лавриненкова, прокурор заявил: «Если бы у вас было б еще две золотые звезды, генерал, и тогда бы я не освободил жулика и расхитителя».

Лавриненков возразил прокурору: «Процько — честный человек, он не пойдет со своей совестью на сделку, приписанная ему недостача товаров на сумму 60 тысяч рублей — это блеф. Я буду бороться за него до конца».

В эти дни в Коростене судили директора фарфорового завода Процько. В. Д. Лавриненков прилетел в Коростень, чтобы выступить на суде. Он рассказал, что обратился к суду с просьбой не лишать Процько свободы, что он был смелым разведчиком, пролил кровь за Родину, награжден правительственными наградами. «Степень вины установит суд. Я знаю его как честного человека. Если виновен, то пусть возместит ущерб. Прошу не лишать его свободы».

Однако суд приговорил партизана Процько к длительному сроку заключения. Генерал сказал, что будет бороться за свободу партизана и не оставит его в беде.

Правда восторжествовала. Процько освободили, сняв с него все обвинения, благодаря неустанному ходатайству Владимира Дмитриевича.

Я был знаком с Ильей Артемовичем. Он посещал нашу часть. Пополнял иногда солдатскую столовую приличной посудой.

После освобождения мы с ним встретились. Он был надломлен. С болью рассказывал, как над ним издевались в тюрьме. Подсаживали к нему в камеру «уток». Но своей вины не признал. Он благодарил Владимира Дмитриевича Лавриненкова за его благородство, за то, что не забыл партизанскую дружбу.

И к моей судьбе генерал Лавриненков не остался равнодушным.

Где-то поздней осенью 1973 года вечером звонит мне домой командир дивизии генерал Яковлев. «Сегодня член Военного Совета армии Стопников, в связи с войной между Египтом и Израилем, приказал тебя уволить. Я ему ответил, что в Донецке на такой же должности служит подполковник Бондарь. Он на год старше Гофмана. Давайте в этом году уволим Бондаря, а в будущем году — Гофмана. Стопни-ков стал настаивать, чтобы уволили тебя. Тогда я ему сказал, что Бондарь тоже еврей, и получил команду уволить вас обоих».

Я стал уговаривать генерала, чтобы он не беспокоился. Пенсию я уже заслужил, мне надоели наскоки на меня. Пусть увольняют.

«Нет. Я тебя выслушал, теперь ты выслушай меня. Командующий армией завтра утром улетает в Москву на операцию. Я ему утром позвоню домой. Он тебя знает. И попрошу тебя не увольнять. Почему завтра, а не сегодня? Сегодня Стопников его уговорит. А завтра, когда Лавриненков улетит, я позвоню Стопникову, что командующий армией приказал Гофмана не увольнять. Не будет же он звонить в госпиталь о такой фигуре, как Гофман».

Так и было. Лавриненков дал указание меня не увольнять. Я еще три года служил.

Владимир Дмитриевич перенес очень сложную операцию. Все прошло удачно. Выдающийся военачальник, справедливый человек генерал-полковник Лавриненков прожил еще 14 лет. Это Всевышний продлил ему жизнь за все его добрые дела. Пухом ему земля. Светлая память о Владимире Дмитриевиче будет жить, пока живы все, кто его знал, их дети и внуки.

Еще была одна встреча. Я о ней забыл. А вспомнил, когда читал интервью Евдокии Петровны газете «Комсомольская правда в Украине».

Корреспондент спрашивает:

— Что предпочитал из еды генерал дома?

— Да так, непритязателен. Щи — такие, чтоб ложка стояла. Ну и селедочку к водке. Всякие там виски не любил.

И тут я вспомнил приезд генерал-полковника Лавриненкова в Полтаву.

Позвонили из штаба армии (это было где-то в середине 70-х): в Полтаву прилетит командующий армией, по личным делам. Ответственный за встречу и организацию отдыха в течение двух дней полковник Гофман. Командир был в отпуске.

Сразу же доложил начальнику гарнизона генерал-лейтенанту Василию Сидоровичу Образу. У нас с ним были добрые отношения. О нем можно и нужно писать книги. Это был умнейший генерал.

К приезду командарма все было готово. По моей просьбе генерал Образ на 2 дня дал свою служебную «Волгу». В нашей части были только «газики». Продуман маршрут экскурсии. Подобран самый эрудированный экскурсовод. В банкетном зале гарнизонной столовой накрыт стол. Армянский коньяк, вино, конфеты. Вроде все предусмотрено.

В 14.00 генерал-полковник и его попутчики подъехали к столовой. Все сели за столы. И тут командарм обращается ко мне:

— А нет ли в Полтаве простой русской водочки?