— Вы хотите, чтобы мы поняли из ваших показаний, что Геринг был потрясен и чувствовал себя оскорбленным тем, что произошло с евреями в ночь с 9 на 10 ноября? — уточняет судья Джексон.

— А известно ли вам, — спрашивает далее судья Джексон, — что 12 ноября, через три дня после этих ужасных погромов, Геринг подписал приказ о конфискации у еврейского населения миллиарда марок и об исключении их из деловой и государственной жизни?

Свидетель молчит.

Во время перекрестного допроса Боденшатц проговорился, что адвокат Штамер подготовил его к допросу и даже сообщил ему некоторые факты, о которых он должен был дать показания.

«Боденшатц: Вы спрашиваете, присутствовал ли Далерус? На сто процентов я не могу сказать, что он там присутствовал. Я знаю только, что когда я говорил с г-ном адвокатом, он сказал мне, что Далерус присутствовал там. Но присутствовал ли он там действительно, я не могу утверждать... Далерус, очевидно, устроил это совещание. Однако впервые я узнал об этом из беседы с защитником г-ном Штамером...»

Аналогичный случай произошел при допросе свидетеля Лаутер-бахера, вызванного на допрос по ходатайству адвоката Заутера — защитника подсудимого Шираха.

Свидетелем защиты выступает гитлеровский фельдмаршал Мильх. Этот организатор налетов на мирные города, автор варварского словечка «ковентрировать», происходящего от мирного английского городка Ковентри, почти целиком уничтоженного гитлеровской авиацией, этот эксплуататор миллионов невольников и военнопленных, мечтавший «ковентрировать» всю Европу.

Главный обвинитель от Соединенных Штатов судья Джексон несколькими меткими ударами сразу срывает с физиономии Миль-ха остатки благообразного грима.

Ему предъявляют подлинник документа, в котором он просит Гиммлера помочь его представителю доктору Рашеру производить в широких масштабах свои палаческие опыты над живыми людьми в концентрационных лагерях. Он не знал, что в Германии в гигантских масштабах военнопленные используются в военной промышленности и даже на подсобной службе в армии? Ему показывают протоколы многочисленных совещаний, где записаны его речи, в которых он требует для этой цели военнопленных тысячами, десятками и сотнями тысяч.

И он вынужден признать:

— Да, знал.

Он ничего якобы не знал об ужасах гестапо. Этим занимался Гиммлер, и никто в Германии, даже он, фельдмаршал, боявшийся гестапо, ничего об этом не знал. Ему предъявляют протокол совещания фашистских чиновников, в котором записана его собственная речь, где он требует применить по отношению к «лодырям» из иностранных рабочих «особые меры» и привлечь для этого дела гестапо и СС, которые, как он знает, отлично справляются с такой работой. Свидетель с трудом выдавливает из себя:

— Да, знал,— а потом под общий смех в зале добавляет: — Знал и забыл многое.

Вот этого матерого фашистского волка, ближайшего сподвижника Гитлера и Геринга во всех их преступлениях, и вытащила защита на свидетельскую трибуну для того, чтобы его лжепоказаниями обелять фашизм.

Когда Руденко спрашивает Мильха, как же он, фельдмаршал, может объяснить, что, с одной стороны, война, по его словам, была вызвана якобы намерением Советского Союза напасть на Германию, а с другой стороны, уже в 1940 году генштаб разрабатывал планы нападения на Советский Союз, Мильх, совершенно прижатый к стене, опустив голову, вынужден сам опрокинуть воздвигнутую защитой концепцию о превентивной войне.

Тем, кто присутствовал на процессе, запомнился допрос ближайшего помощника Гиммлера, обер-группенфюрера СС Бах-Зелевски. После нападения на Советский Союз он был назначен высшим руководителем СС и полиции в тыловом районе центрального направления действий войск, а со временем — начальником всех войск по борьбе с партизанами. Он из личного опыта знал об убийствах миллионов ни в чем не повинных людей.

Бах-Зелевски заявил, что еще в начале 1941 года Гиммлер в Ве-зельсбурге заявил: «Целью похода на Россию является истребление тридцати миллионов славянского населения».

Вот как вспоминает эпизод перекрестного допроса Бах-Зелевски помощник главного обвинителя генерал-лейтенант М. Ю. Рагин-ский:

«Казалось, для защитников при данных обстоятельствах самым благоразумным было бы молчать. Понукаемые подсудимыми, адвокаты снова пошли в «атаку». Но тут сработал бумеранг, который, как известно, после броска, описав замкнутую кривую, возвращается к метателю».

Адвокат Экснер: Знаете ли вы, что донесения, которые вы посылали Гиммлеру относительно мероприятий, проводимых вами, Гиммлер передавал непосредственно фюреру?

Бах-Зелевски: Разрешите мне ответить на этот вопрос более подробно (и он очень обстоятельно рассказал о постоянном контакте между его штабом и военными инстанциями, включая генеральный штаб сухопутных сил, о взаимном обмене донесениями и т. д.).

Экснер, не оценив ситуации, продолжал задавать вопросы. На один из них он получил такой ответ.

Бах-Зелевски: Господа из верховного главнокомандования вооруженными силами сами мне здесь подтверждали, будучи уже в плену, что они получали эти донесения во время обсуждения обстановки.

Бумеранг завершил свой полет. Во время перерыва Геринг неистовствовал:

«Это грязная вероломная свинья! Он ведь самый кровавый убийца, продающий свою душу, чтобы спасти свою вонючую шею».

Штамер: Известно ли вам, что Гитлер и Гиммлер особенно хвалили вас за жестокость мероприятий, которые вы проводили в отношении партизан и за которые вас и наградили?

Бах-Зелевски: Все мои награды, начиная от пряжки к железному кресту, я получил за действия на фронте от военного командования.

Тома. Считаете ли вы, что речь Гиммлера, в которой он потребовал, чтобы 30 миллионов славян были уничтожены, отражала его личное мировоззрение, или это мировоззрение, по вашему мнению, являлось вообще национал-социалистским мировоззрением?

Бах-Зелевски: ...Я считаю, что это явилось логическим следствием всего нашего национал-социалистского мировоззрения.

Тома: Сегодня?

Бах-Зелевски: Сегодня.

Тома. А какое мнение у вас было в то время?

Бах-Зелевски: Тяжело прийти немцу к такому заключению. Мне многое потребовалось для этого.

Когда Бах-Зелевски, закончив показания, проходил мимо Геринга, тот прошипел, но так, что услышали все: «Швайнехунд!» (Паршивая собака. — Прим. авт.)

Кровь бросилась в лицо фон Бах-Зелевскому, но он ничего не ответил. После этого инцидента свидетелей уже не водили мимо скамьи подсудимых. Теперь их путь лежал через дверь, которой обычно пользовались переводчики. А Герингу начальник тюрьмы полковник Эндрюс прочел нотацию и в наказание лишил на неделю табака.

Однако Геринг оказался недалек от истины, применив к Бах-Зелевскому эпитет «швайнехунд». Этот эсэсовец действительно был кровавым палачом. Тем не менее, позднее, оказавшись в Западной Германии, он с легкостью сумел избежать ответственности за свои преступления во время войны. Лишь по прошествии 15 лет его арестовали и судили в Нюрнберге. Но не за убийство сотен тысяч славян и евреев, а за то, что при подавлении так называемого путча Рема («ночь длинных ножей». — Прим. авт.) в 1934 году он расстрелял восточно-прусского помещика фон Хоберга (который сам был эсэсовцем, но в отношении его у Гитлера имелись какие-то подозрения). Бах-Зелевского осудили всего на четыре с половиной года, зачли предварительное заключение и вскоре выпустили. И даже назначили солидную пенсию.

До сих пор публикуются лживые утверждения, что на Нюрнбергском процессе ограничивали в правах немецкую защиту.

Исследование и обсуждение обстоятельств дела осуществлялись на основе оправданного многовековой практикой принципа состязательности.

Другое дело, что часто усилия адвокатов по причинам, от них не зависящим, не достигали цели, а подчас приводили к противоположным результатам.

Терпимость судей, их стремление избежать ограничений в защите исключали всякую возможность подвергнуть сомнению объективность ведения Международного военного трибунала.