интервью), что он не считает «Хезболлу» партией. «Это террористы. Обыкновенная

террористическая группировка, настаиваю», — говорит он.

Рассказывает: на фабрике, где он работает, много арабов. «Ахлян, хабиби — доброе утро, друг», — приветствует он коллег. «Шалом, Виктор», — говорят они. В Назарете есть целые

арабские кварталы и пригородные районы. Арабы на территории Израиля живут в основном

обособленно. Они — граждане страны и пользуются теми же правами, что и евреи. В одном

доме с Виктором живет две арабские семьи.

— Мы не ссоримся, — говорит мужчина, — но я им не доверяю. Арабы готовят очень

вкусно, и я частенько заезжаю в арабский квартал, могу и поздно вечером, чтобы купить

любимое лакомство — фалафели (овощная лепешка со специями), а вот ребенка туда не

отпущу, даже днем.

Из окна дома Виктору видна «арабская деревня», там живут мусульмане.

— Они радуются каждой ракете! Понимаешь?! Они не стесняются петь, и включать громко

музыку, и пускать петарды, когда «их» бомба попадает в «нашу» цель! А ведь они на

территории Израиля! И их никто здесь не притесняет! — он нервничает, заводится.

Я обычно провоцирую собеседника на эмоции, а тут боюсь задавать уточняющие вопросы. У

него и так дрожат руки. Пытаюсь «вывести» его из арабской деревни.

— Тебя могут призвать?

— Теоретически да.

— Пойдешь?

— Однозначно. Да.

Виктор не служил на территории Израиля, он переехал уже после тридцати и не подходил по

возрасту. Сейчас призывают тех, кто в запасе. Служить в израильской армии престижно, утверждает он, молодежь стремится попасть на «передовую». Отбор строгий.

— Почему престижно? — спрашиваю.

— И патриотизм, и мальчишеская романтика, и даже выгода в какой-то степени. После

службы можно бесплатно учиться в любом вузе страны.

— Какая романтика?! — не выдерживаю я. — В чем? Девятнадцатилетние пацаны учатся

убивать!

— Не убивать, а защищать. Защищать свою Родину. Это называется патриотизм.

— Скажи мне честно, ты чувствуешь вину, когда видишь по телевизору тела детей? Не

важно, с какой стороны. Что ты чувствуешь?

— Понимаешь, у них непонятно, кто мирное население, а кто «Хезболла».

И поэтому война кровавая. И поэтому дети гибнут. Мне жаль их детей, я тебе клянусь, но у

них в каждом доме оружие. Почти каждый дом — это военная база. Мы не уничтожим эту базу

— завтра из этого оружия выстрелят в моего ребенка!

Он снова заводится. У меня еще много вопросов. Но я задаю последний.

— Что для тебя будет окончанием войны?

— Если они отдадут наших пленных солдат, примут наши законные границы и перестанут

стрелять в нашу сторону.

Через несколько часов иду на другую встречу. На кардинально другую. Противоположную.

Нервничаю. Впервые в жизни прячу «могендовид» (кулончик на шее — Звезда Давида), который ношу много лет — подарок. Не то чтобы страшно, а вдруг… Вдруг кто-то с такой же

шестиконечной звездой на шее убил его ребенка?! Знаю, драматизирую. А вдруг...

Мухаммеду 41 год. Десять из них он живет в Харькове. Он родился и вырос в Бейруте. Там

его Родина, там его дом. Он тоже говорит с акцентом, но, по-моему, стесняется этого. Он

учился в медицинском. Женился. Остался. В Ливан ездит часто, там мама, братья, сестры, друзья. Там бомбят.

— В 300 метрах от меня взорвалась ракета. Я упал, мне было страшно. А потом увидел тела

людей.

Я в шоке. Воспоминания о первой ракете. Совпадение до метра!

— Какие слова ты произнес, когда понял, что жив?

— Хамдул Алла — слава богу.

Мурашки по телу. Ощущения, слова, жесты — похожи, как братья.

Он только что звонил домой. Вертит в руках карточку для международных переговоров.

Утром в новостях узнал, что бомбили его улицу. Погибло 70 человек.

— Как дома? — спрашиваю абсолютно искренне.

— Все живы, — коротко отвечает он.

Он показывает мне фотографии семьи, снятые на мобильный телефон. Они в

бомбоубежище. Это брат, его жена, их дети. В маленьком экранчике мобильника улыбающаяся

девчушка. Они играют. Играют в бомбоубежище.

— Сирены нет, — рассказывает Мухаммед, — говорят в громкоговорители, предупреждают

о бомбежках: «Сейчас тут будут бомбить, чтобы уничтожить боеприпасы, выходите из домов».

Предупреждает израильская сторона. Мухаммед уверен, что это делают специально.

— Люди начинают выходить, а они их бомбят.

— Ты их ненавидишь, евреев? Ты делишь их на хасидов и…

Он не дает мне договорить. Он понимает хорошо вопрос.

— Я ненавижу евреев. (Пауза.) Смотрит мне в глаза. Уточняет: — Евреев — израильтян.

Каждый раз, когда он говорит о евреях, он извиняется и повторяет, как присказку:

— Я не хочу никого обидеть.

Я проверяю кулончик. На месте. Под волосами.

— Что для тебя «Хезболла»?

— «Хезболла» переводится как «партия Аллаха». Это духовное сообщество верующих

людей. Это партия. Ее поддерживают в каждой шиитской семье. Я не знаю семьи в Южном

Бейруте, где хотя бы один человек не был членом «Хезболлы».

Не успеваю задать вопрос о терроризме. Мухаммед продолжает:

— Понимаешь, нас путают с террористами, потому что Бен Ладан создал такой имидж

всему арабскому миру. Я осуждаю поступки «Аль-Каиды», я не хочу, чтобы нас путали. Вот я

сейчас в Харькове, и я знаю, где находятся еврейские общества, «Сохнут» и другие, но я не

пойду туда с бомбой. Я не террорист. Мы — патриоты. — Мухаммед просит меня подчеркнуть

в записях: — Мы защищаем Родину.

— От кого?

— Как от кого? — теперь заводится Мухаммед. Я не хотела провоцировать, так получилось.

Он говорит почти скороговоркой:

— Мы дома не чувствуем себя дома! Их самолеты летают по нашему небу. Моего знакомого

рыбака чуть не застрелили за то, что он просто рыбачил, а мимо границы вообще пройти

нельзя, даже приближаться! Сразу предупреждают, что будут стрелять!

И стреляют. Они тут везде как хозяева, а это наша территория, понимаешь?!

— Зачем им вас убивать?

— Хобби у них такое, ненавидеть мусульман. Они считают себя избранным народом. Если

ты не еврей — умирай.

Я не хочу спорить. Не хочу уточнять. У меня нет цели разобраться в конфликте.

Я пришла увидеть войну глазами тех, кто там был. В конце концов, они могут врать. Оба. А

могут свято верить в то, что говорят, но это не обязательно истина. У Мухаммеда дрожат руки.

— Ты стрелял в людей?

Он не отвечает прямо. Он отвечает так:

— Я не знаю взрослого мужчину у себя на родине, который не держал бы в руках оружие.

Мухаммед сказал, что их не призывают в армию. Воюют только добровольцы. Он сказал, что

воевать престижно. Сказал, что мужчина, который не воюет, — не патриот.

— Вы учите детей в школах обращаться с оружием?

— Нет. У нас нет таких уроков. Как у вас в Украине НВП. Нет такого.

Он сказал, что в Украине есть народ и есть армия. Сказал, что в Ливане это одно и то же. Он

так сказал. «Если в стране есть ребята, которые готовы отдать за нее жизнь, то это хорошая

страна».

В центре Бейрута работают банки и ходит транспорт. Бомбят южную часть города, где

живут в основном шииты. Дом, где живет его семья, теперь «с видом на море», шутит

Мухаммед. Деревни, которая разделяла море и его дом, больше нет. В их бейрутской квартире

сейчас живет около тридцати человек, приютили родственников, которые остались без дома.

— Что для тебя будет окончанием войны?

— Конец войны… Пусть вернут всех наших пленных и часть Израиля, хотя в глубине души я

хотел бы забрать весь, и выведут войска, и отдадут карты наших земель. И пусть не нарушают

наши воздушные пространства и не стреляют в людей. Тогда, может быть, война закончится.

Я ухожу. Ухожу, чтобы не спать ночь и думать о двух мужчинах, почти ровесниках, которые