— Ну, взрослая-то ты давно. Как минимум, с момента рождения Машки!

— Давай помолчим, Вадик, ладно?!

— Хорошо, — неохотно согласился Вадим, впервые в жизни оказавшийся в ситуации, когда надо как-то поддержать в горе близкого человека. Честно говоря, ему самому проще было помолчать, поскольку что говорить, он все равно не знал.

Когда подъехали к дому, Вадим с ужасом обнаружил, что стрелка уровня бензина подошла к нулю. Это означало, что и основной заводской бак и запасной, сваренный умельцами и толково вмонтированный в багажник его «жигулей», — пусты. Конечно, в обычной ситуации он мог бы сейчас заехать в гараж, где всегда хранились две-три заправленные канистры, но Вадим вспомнил, что их он опорожнил еще четыре дня назад. Оставалась одна — постоянный неприкосновенный запас. Однако ее даже сегодня Вадим трогать не мог — эна была предназначена на совсем крайний случай!

— Котенок! — Вадим виновато посмотрел на жену. — Мне заправиться надо. Сегодня как раз Катя работает.

— А? Что? — Лена с трудом вынырнула из своих воспоминаний и грустных мыслей об ушедшем детстве. — Какая Катя?

— Моя «королева бензозаправки», — постарался пошутить Вадим.

— Странные у тебя с ней отношения! — начала заводиться Лена. — Что это она так тебя любит? Люди часами простаивают в очередях за бензином, а она тебе и без очереди, и по двести литров, хотя остальным больше сорока не продают, и еще без переплаты! Чем же ты ее так покорил? Или, иначе, чем же ты с ней расплачиваешься?!

— Прекрати! Ты мне сейчас сцену ревности устрой! Тысячу раз объяснял тебе — для них, этих королев, свой адвокат всегда нужен. В смысле, в любую минут может понадобиться. Знаешь, как их ОБХСС пасет?!

Вадим разозлился по-настоящему. Каждый раз, когда надо было ночью ехать заправляться, а днем это было исключено, и не потому, что у него не было времени, а потому, что на всех АЗС паслись тучи ментов и контролеров, Лена устраивала если не скандал, то разбор полетов.

Если до Америки с этой ситуацией еще как-то можно было мириться, то сейчас ситуация бесила и самого Вадима, прожив полгода в стране, где представить себе очередь за бензином было просто невозможно. Было что-то невероятно унизительное в необходимости заправляться в час-два ночи, втихаря, с пятью канистрами, и это не считая запасного бака, и полчаса, пока ждешь, и тебе заливают бензин, травить анекдоты, всячески развлекая двух пэтэушниц, то ли за взятку, то ли своим телом получивших хлебное место на розливе дефицита. При этом улыбаться и всячески делать вид, что приехал-то вовсе не за бензином, а исключительно пообщаться с молодыми интересными особами.

От резкого тона мужа Лена как-то странно ожила, если и не повеселела, то, по крайней мере, перестала грустить, и I юожиданно смиренно произнесла:

— Извини, сорвалась. Я просто за тебя переживаю. Когда же ты выспишься! — улыбнулась, поцеловала Вадима и, ныходя из машины около подъезда, нежно спросила: — Ты, когда приедешь, ужинать будешь?

Вадим поставил машину на ручник, вышел, подошел к Лене, обнял и стал целовать.

— Ленка! Любимая! Ты у меня такая хорошая!

В выходные Баковы приехали к Осиповым-старшим. Надо было как-то поддержать Владимира Ильича, и Илона решила устроить обед. Батый сослалась на недомогание, заявила, что ей лучше побыть одной, она еще не отошла от пятничных похорон, и ехать отказалась. К уговорам присоединилась Лена, затем Вадим. Только Вадиму бабушка Лиза назвала истинную причину: — «Хочу разобрать наши письма, памятные вещи. И вообще давно привыкла горе переживать в одиночку!» Вадим сказал, чтобы к Батыю больше не приставали.

Бабушки Эльза и Аня, накануне вместе просидевшие у овдовевшей Лизы не менее трех часов, чувствовали себя исполнившими долг, и на обед пришли с осознанием собственной значимости в этой жизни.

За столом речь как-то сразу зашла о политике. Толчком послужила причина совсем бытовая — невозможность достать гроб для похорон. Вообще-то к дефициту все привыкли. Но это к дефициту повседневному. То, что гробы могут стать предметом «доставания», у Владимира Ильича в голове не укладывалось. Наталия Васильевна впервые за многие годы столкнулась с тем, что ее муж растерялся, не мог решить проблему, сидел на кухне и, тихо подвывая, плакал. От собственного бессилия, от обиды, оттого, что столько прослужил власти, которая даже для похорон его отца гроб выделить не смогла.

Наталья Васильевна, как бы ей того не хотелось, позвонила Лене и попросила подключить Вадима. Лена отнеслась к просьбе как к совершенно естественной, ведь Вадим мог все, и попросила мужа помочь. Вадим тоже просьбе не удивился. Снял трубку, позвонил Аксельбанту и спросил, есть ли у того знакомые кооператоры, производящие похоронные принадлежности.

В Москве давно уже сложилось неформальное братство нэпманов, как называли себя сами кооператоры. Натуральный обмен услугами между нэпманами в эпоху тотального дефицита и необходимость противостояния чиновникам всех уровней и мастей стали делом и естественным, и очень удобным.

Решение вопроса у Вадима заняло не более часа. Оказалось, что гроб — это не проблема. Можно обычный сосновый, можно из дуба, а можно и канадский с окошком над головой умершего. Последний, снабженный еще и бронзовыми ручками, стоил почти две тысячи долларов, и покупали такие в подавляющих случаях только бандиты для похорон своих безвременно погибших товарищей. Да и простой-то гроб у кооператоров стоил месячной зарплаты среднего москвича. Но эта сумма Вадима мало волновала.

Владимир Ильич, хотя Вадим с Леной и взяли на себя все расходы по похоронам, все кипятился и никак не мог успокоиться:

— Это куда же мы докатились?! Простой человек, простой советский человек даже родственника похоронить не может! Место на кладбище не достанешь, дают где-нибудь на Хованском, у черта на рогах. В ЗАГСе настоишься в очереди до одури. Так ведь даже стульев для посетителей не поставили!

— Это временные сложности, Володя, — бросилась на защиту родной Советской власти Анна Яковлевна. — Вы как коммунист должны понимать, идет перестройка, естественно, где-то какие-то сбои.

— Да у вас перестройка все эти семьдесят лет не прекращается! — встряла Эльза Георгиевна. — Только последнее время как-то вы уж совсем доперестраивались. Раньше хоть еда какая-никакая в магазинах была. А теперь даже водка на похороны по спецталонам!

— Это только в Москве. Потому что Ельцин предал коммунистические принципы! — вспылила бабушка Аня.

Ельцин последнее время был у нее виноват всегда и во всем.

— Да, такого дуболома поискать! — согласился успокоившийся Владимир Ильич.

— А что, Горбачев лучше? — Михаилу Леонидовичу надоела роль пассивного слушателя. — Он просто без яиц. Мычит, туда сюда шатается. Сам не знает, куда страну ведет. И Ельцин ваш не лучше! За год тысячу директоров магазинов посадил!

Вадим наклонился к Лене и шепнул:

— Заинька! Я пойду позвоню. Море клиентов, со всеми надо переговорить. Тут, я думаю, все нормально.

— Да, уж! Жизнь продолжается.

— Для поколения наших родителей разговоры о политике заменяют не только хлеб насущный, но и саму политику, — Вадим улыбнулся.

— Ну с хлебом-то все нормально. Твоя мама сегодня превзошла себя. Ежики аж двух видов — с куриным и с телячьим паштетами.

— И правда! Я забыл, что в стране жрать нечего. Хорошо, что теперь в этом обвиняют кто Ельцина, кто Горбачева, а не евреев! — Вадим громко рассмеялся, чем вызвал крайне недовольный взгляд бабушки Ани, как раз перешедшей к пересказу политинформации, состоявшейся в клубе старых большевиков в четверг вечером.

— А это зависит от того, кто еврей — Горбачев или Ельцин. Соответственно определяется и виновник! — засмеялась и Лена.

В понедельник Вадима ждал на фирме сюрприз. Оказывается, Леша Кашлииский распорядился перенести начало рабочего дня с десяти утра на девять. Соответственно, заканчивать работу надо было не в семь вечера, а в шесть.