Фрейд опубликовал лишь часть своих текущих исследований по продолговатому мозгу; к тому времени, когда они были закончены, он перешел к более сложным клиническим проблемам.
Первая из трех его работ, посвященных корешкам и связям слухового нерва, появилась в «Neuwlogisches Centralblatt» в июне 1885 года. Материалом являлся продолговатый мозг эмбрионов от пяти до шести месяцев, когда слуховые волокна уже миелинизированы. Вторая работа была опубликована в том же периодическом журнале в марте следующего года. Ее целью было проследить (сверху вниз) нижнюю мозжечковую ножку.
Третья работа была напечатана в августовском и сентябрьском номерах специального отологического журнала за 1886 год и снабжена несколькими иллюстрациями. Она давала детальное описание происхождения связей слухового нерва, но основной смысл этой работы заключался в показе Фрейдом того, что ядра пятого, восьмого, девятого и десятого (чувствительных) черепномозговых нервов с их тройными корешками на всем протяжении являются гомологичными задним корешкам ганглиев спинного мозга. Он даже обсуждал маршрут, выбираемый этими ядрами в их движении наружу, достигаемом спинными ганглиозными клетками, и детально иллюстрировал это в случае слухового нерва.
До 1886 года отношения Фрейда с Мейнертом оставались все еще дружелюбными. Времена научного расцвета последнего уже миновали, поэтому для него было довольно трудно свыкнуться с новыми методами и идеями в анатомии мозга, особенно в силу того, что его собственные интересы переключились на клиническую психиатрию, и, возможно, он завидовал молодому Фрейду, который легко владел этими методами и явно был подающим надежды ученым. Реакция Мейнерта на эту ситуацию была жестом покорности. Он приговаривал себя к психиатрии, а Фрейд должен был заменить его в анатомии. «Однажды Мейнерт, который ранее предоставил мне доступ в его лабораторию, даже в тот период, когда я по-настоящему не работал под его руководством, предложил, чтобы я определенно посвятил себя анатомии мозга, и обещал передать мне свою лекторскую работу, так как чувствовал себя слишком старым, чтобы справляться с новыми методами. Я отказался от этого в тревоге от величественности задачи; возможно, также, что я уже догадывался, что этот великий человек никоим образом не был столь дружески расположен ко мне». Очевидно, Фрейд опасался этого предложения также потому, что тогда он должен был бы возобновить бесполезную академическую карьеру, от которой он недавно отказался, и ожидать маловероятной очередности на пути к профессорскому креслу в университете; обжегшись, дуют на воду.
Затем осенью 1885 года состоялась Поездка Фрейда к великому Учителю Шарко, который находился в зените своей славы. Никто до него или после него не оказывал такого влияния на неврологический мир, и быть его учеником считалось знаком отличия. «Сальпетриер» можно было справедливо назвать Меккой неврологов. Шарко шествовал через старые палаты больницы для хронических случаев, комментируя каждый случай болезни нервной системы и давая ему название в ярко выраженной патриархальной манере. Он был великой личностью: любезный, добродушный, остроумный, но выделяющийся среди других своим врожденным превосходством. Оценивая значение Шарко, о котором Фрейд писал после его смерти в 1893 году, он говорил о том волшебном влиянии, которое излучалось его внешностью и его голосом, о его благородной прямой манере общения, о готовности, с которой он предоставлял своим ученикам в их распоряжение все возможное, и о его дружелюбности по отношению к ним на протяжении всей его жизни. «Как преподаватель Шарко был просто великолепен: каждая из его лекций по своей композиции и конструкции представляла собой маленький шедевр; они были совершенны по стилю, каждая фраза производила глубокое впечатление на слушателей и вызывала отклик в уме каждого из них; лекции Шарко давали пищу мысли на весь последующий день».
Фрейд привез с собой рекомендательное письмо от Бенедикта, венского гипнотизера, и, возможно, Шарко мог запомнить его имя через Даркшевича, бывшего ранее учеником Фрейда, который подарил Шарко много печатных трудов Фрейда за год до этого. Шарко принял его очень вежливо, но более не оказал ему какого-либо личного внимания, пока Фрейд, который неуютно чувствовал себя в Париже и по этой причине был готов вернуться в Вену, не послал ему следующее письмо, которое составила по его просьбе мадам Рикетти.
Уважаемый профессор,
Так как в течение последних двух месяцев я нахожусь под впечатлением от Вашего красноречия и так как меня в высшей степени интересует предмет, который Вы трактуете столь совершенным образом, мне пришло в голову предложить Вам свои услуги для перевода на немецкий язык третьего тома Ваших «Лекций», если Вам все еще нужен переводчик и если Вы согласны воспользоваться моим трудом. Относительно моей способности проделать эту работу нужно сказать, что во французском языке у меня имеется только моторная афазия, а не сенсорная. Я дал образец своего немецкого стиля в моем переводе тома эссе Джона Стюарта Милая.
Посредством перевода первой части третьего тома «Лекций», которая охватывает те новые вопросы, которые были подняты и разъяснены Вами, сир, я хочу оказать услугу своим соотечественникам, для которых эта часть Ваших исследований является менее доступной, чем другие, и с выгодной точки зрения представить себя немецким врачам.
Мне остается только объяснить Вам, сир, почему я позволил себе написать Вам, в то время, когда мне столь повезло, что я имею возможность разговаривать с Вами, имея разрешение присутствовать во время Ваших посещений больницы «Сальпетриер». Я написал Вам для того, чтобы избавить Вас от неприятности при отказе мне, к чему — сознаюсь откровенно — я почти что готов, так как весьма вероятно, что Вы уже наделили этими полномочиями, которые я позволяю себе просить у Вас, кого-либо другого, или Вы можете решить отказаться по какой-либо другой причине. В этом случае Вам придется только ничего не сообщать мне, и я надеюсь, что Вы радушно извините эту просьбу и будете считать меня испытывающим неподдельное восхищение,
искренне преданным Вам, д-ром Зигмундом Фрейдом.
Пару дней спустя Фрейд написал письмо, говоря, что переполнен радостью сообщить, что Шарко дал согласие на перевод им лекций, которые уже появились на французском языке, а также тех, которые еще не опубликованы. Четыре дня спустя он договорился о публикации их у Дойтике в Вене, а месяц спустя послал Шарко часть перевода. Фрейд всегда был очень способным переводчиком и быстро закончил данный том. В своем предисловии от 18 июля 1886 года он выразил удовлетворение тем фактом, что перевод на немецкий появится на несколько месяцев раньше французского оригинала. Он появился в 1886 году под заголовком «Neue Vorlesungen uber die Krank-heiten des Nervensystems, insbesondere uber Hystehe» («Новые лекции о болезнях нервной системы, в частности об истерии»). Шарко выразил ему свою благодарность, послав в подарок собрание всех своих работ, в кожаных переплетах, со следующим посвящением: «A Monsieur le Docteur Freud, excellents souvenirs de la Salpetriere. Charcot»[75].
В своих письмах Фрейд дает живое описание внешности и манеры поведения Шарко. Он противопоставляет его теплоту и огромный интерес к пациентам «холодной поверхностности» венских врачей. Уже спустя неделю после прибытия в Париж Фрейд мог говорить, что ни в одном месте не смог бы научиться столь многому, как у Шарко. Фрейд должен был многому научиться в неврологии на богатом и на самом деле уникальном клиническом материале, представленном в «Сальпетриере», освещаемом крайне содержательными высказываниями Шарко. Но незабываемые впечатления оставили у Фрейда высказывания Шарко на тему истерии, тему, которую мы вскоре будем подробно обсуждать.
Фрейд привез из Парижа литографию, на которой Шарко изображен величественно стоящим перед своими ассистентами и студентами. Пациентка, чей случай демонстрируется им, стоит в полубессознательном состоянии, поддерживаемая за талию рукой Бабински. Вот что пишет об этом старшая дочь Фрейда: «В детстве эта литография необыкновенно меня привлекала, и я часто спрашивала отца, что случилось с пациенткой. Я всегда получала ответ, что пациентка была „слишком сильно прибита“ своей глупой моралью. Взгляд, с которым он глядел на эту картину, оставлял в моем сердце впечатление, несмотря на то что я была в то время очень маленькой девочкой, что она вызывала у него счастливые или важные для него воспоминания и была дорога его сердцу».
