Арнольд Цвейг предпринимал еще одну из своих тщетных попыток — последнюю из столь многих! — обеспечить Фрейду Нобелевскую премию, что Фрейд всегда осуждал как потерю времени.
Не слишком трудитесь по поводу химеры Нобелевской премии. Слишком очевидно то, что я никогда ее не получу. У психоанализа есть различные очень сильные враги среди тех людей, от которых зависит присуждение этой премии, и никто не может рассчитывать, что я продержусь до тех пор, когда они изменят свое мнение или умрут. Поэтому, хотя было бы желательно иметь деньги после того вымогательства, которому меня подвергли нацисты в Вене, и из-за бедности моего сына и зятя, Анна и я согласились, что одному человеку нельзя иметь все, и пришли к решению, что я отказываюсь от этой премии, а она — от поездки в Стокгольм, чтобы ее привезти… Возвращаясь вновь к Нобелевской премии: вряд ли можно ожидать, что официальные круги пойдут на такой провокационный вызов нацистской Германии, каким явилось бы присуждение мне этой премии.
Среди тех посетителей, которые заходили к нему в первые дни его пребывания в новом доме, можно упомянуть Г. Уэллса, профессора Йегуду, известного еврейского историка, который умолял Фрейда не публиковать книгу о Моисее, принца Левенштейна, Арнольда Хольригеля, Р. Берманна, Стефана Цвейга, профессора Малиновски, хорошо известного антрополога, и особенно желанного посетителя Хайма Вейцманна, знаменитого сионистского лидера, к которому Фрейд относился с огромным уважением. Малиновски сообщил Фрейду о решении Социологического института выразить ему приветствие, которое было принято на собрании этого института 17 июня. Затем, 23 июня, имел место особый визит, который до этого наносился лишь одному королю. Три секретаря Королевского общества — сэр Альберт Сиворд, профессор А. В. Хилл и м-р Гриффит Дэвис — принесли с собой официальную книгу записей этого общества, чтобы Фрейд поставил в ней свою подпись. Фрейд наслаждался этим событием. Они подарили ему копию этой великой книги, в которой среди прочих были подписи Исаака Ньютона и Чарльза Дарвина.
19 июля Стефан Цвейг привел с собой к Фрейду Сальвадора Дали, и великий художник сразу же сделал набросок Фрейда, утверждая при этом, что с точки зрения сюрреализма череп Фрейда напоминает змею! Он описал позднее этот визит в своей автобиографии и напечатал две картины, изображающие Фрейда, которые сделал во время этого визита. На следующий день Фрейд писал Стефану Цвейгу:
Поистине мне следует благодарить Вас за то, что привели ко мне вчерашних посетителей. Так как до сих пор я был склонен считать сюрреалистов, которые, по-видимому, избрали меня своим покровителем, абсолютными (скажем, на 95%, как говорится об алкоголе) дураками. Юный испанец с доверчиво-фанатичными глазами и бесспорным техническим мастерством склонил меня к иной оценке. Было бы в самом деле очень интересно аналитически проследить возникновение такой картины.
Что же касается другого посетителя[193] то я бы хотел создать кандидату затруднения, чтобы испытать степень его заинтересованности и добиться с его стороны большей жертвенности. Психоанализ как женщина, желающая быть покоренной, но знающая, что ее не будут уважать, если она не окажет сопротивления. Если Ваш Дж. будет слишком долго раздумывать, он же может позднее обратиться к кому-нибудь другому— к Джонсу или к моей дочери.
Мне говорят, что Вы, уходя, что-то здесь забыли, перчатки и т. п. Вы знаете, что это обещание вернуться.
1 августа был проведен Международный психоаналитический конгресс в Париже; это был последний ежегодный конгресс, за которым последовала пауза в течение нескольких последующих лет. Именно на нем возникло резкое расхождение во взглядах, особенно по вопросу непрофессионального анализа, между европейскими и американскими коллегами. Был создан комитет из представителей каждой стороны, чтобы найти подходящее решение. Европейский комитет собрался в присутствии Фрейда в его доме 4 декабря, где Фрейд высказал свои хорошо известные взгляды. Этот комитет собрался вновь, также в присутствии Фрейда, 20 июля 1939 года, хотя в этот раз Фрейд был слишком болен, чтобы принимать в обсуждении активное участие. К счастью, вся эта программа была отложена в связи с началом войны, после которой отношения между этими двумя континентами были превосходными. Это был последний конгресс, на котором присутствовал Эйтингон; он приехал в Лондон, чтобы нанести, как оказалось, свой последний визит Фрейду, а затем возвратился в Палестину.
По прибытии Фрейда в Лондон комитет Научного института новоеврейского языка (Y.I.V.O.) выразил свое желание оказать ему почести[194]; Фрейд немедленно ответил:
Мне было очень приятно получить ваше приветствие. Вы, несомненно, знаете, что я охотно и с гордостью признаю свое еврейское происхождение, хотя мое отношение ко всякой религии, включая нашу, критически негативное.
Как только я немного оправлюсь от недавних событий в Вене и от усталости после утомительного для меня путешествия, я буду рад вас видеть.
Он несколько раз пытался устроить эту встречу, но лишь 7 ноября 1938 года здоровье позволило ему это сделать. Фрейд долго говорил о своих взглядах по поводу работы «Человек Моисей и монотеистическая религия», и о тех предупреждениях, которые он получил от еврейских источников, не публиковать ее. Но для него истина священна, и он не может отказаться от своего права ученого высказывать правду. В этой связи он написал одно письмо: «Мы, евреи, всегда знали, как уважать духовные ценности. Мы сохранили наше единство через идеи, и именно из-за них мы уцелели до наших дней».
В следующий август, за месяц до смерти, Фрейда пригласили заменить д-ра Моисея Гастера, который умер, на посту президента лондонского филиала Y.I.V.O. Он ответил: «Из-за активной оппозиции, которую моя книга „Человек Моисей и монотеистическая религия“ возбудила в еврейских кругах, я сомневаюсь, будет ли в интересах Y.I.V.O. выставлять мое имя перед публикой в таком качестве. Я оставляю решение за вами».
К концу этого года Фрейд настолько выздоровел, что мог проводить четыре анализа ежедневно, и продолжал это делать, с небольшими перерывами, почти до самого конца. Даже английская погода не оправдала своей плохой репутации той осенью и усилила тот теплый прием, который был оказан Фрейду по его приезде в Англию. В ноябре стояла июньская температура в 68 градусов по Фаренгейту, и я помню, как Фрейд в своем саду сказал с удовольствием: «Это очень смахивает на май». Однако в конце декабря температура упала до 23 градусов, и наступили старинные «белые» рождественские праздники.
Фрейд успел добавить окончательные штрихи к третьей части своей книги о Моисее до операции, и она была напечатана в Амстердаме к августу этого года; к лету следующего года было продано примерно 2000 экземпляров немецкого издания этой книги.
Другая работа этих последних лет, «Очерк о психоанализе» так и не была закончена. Фрейд годами намеревался написать короткое изложение подобного типа, но когда в 1928 году появилась моя небольшая брошюра «Психоанализ», Фрейд был настолько ею доволен, что поблагодарил меня, сказав, что она избавила его от необходимости написать подобную. Теперь, однако, он возобновил свое намерение, но в основном с целью занять свободное время. Он начал писать эту книгу во время дней ожидания в Вене и к сентябрю написал 63 страницы. Он продолжал говорить, насколько стыдно ему писать одно и то же, без какой-либо новой идеи, и считал, что это будет мертворожденный плод. Она была опубликована год спустя после его смерти и на самом деле представляет значительную ценность.
Была еще одна работа, которая также появилась год спустя после его смерти, «Расщепление Я в процессе защиты», которая была написана во время рождественских праздников в 1937 году. Она была короткой, но важной. Фрейд утверждал, что будет ошибочным рассматривать эго как единый синтез; существуют различные пути, которыми эго может быть расщеплено в раннем детстве в отношении к реальности, и такое расщепление может усиливаться с годами. Он описал эпизод одного случая заболевания, чтобы проиллюстрировать, как это может происходить.
