За эти годы между отцом и дочерью установились особо близкие отношения. Оба испытывали крайнее отвращение ко всему, напоминающему сентиментальность, и были в равной степени сдержанны в проявлении любви. Между ними царили глубокое молчаливое понимание и симпатия. Это взаимное понимание, по-видимому, было громадным, между ними существовала почти телепатическая молчаливая коммуникация, когда глубочайшие чувства и мысли могли быть переданы едва заметным жестом. Преданность дочери была столь же абсолютной, как и понимание этой преданности со стороны отца и та благодарность, которую она рождала.
Существовало много способов убить тоскливое время ожидания. Фрейд просмотрел свои книги, отобрал те из них, которые желал взять с собой в Лондон, и избавился от тех, которые более не были ему нужны. Несколько лет тому назад эти последние книги были найдены в одном книжном магазине, и Нью-Йоркское общество приобрело их, чтобы увеличить свою библиотеку. Фрейд внимательно изучал карту Лондона и справочники по нему. Он и Анна закончили перевод книги Мари Бонапарт «Топси», которую Анна начала переводить около полутора лет тому назад. Затем Анна Фрейд перевела книгу под названием «Бессознательное», написанную Израилем Берлином, а Фрейд лично перевел главу о Сэмюэле Батлере. Это была первая работа такого вида, которую Фрейд делал со времени перевода им работ Шарко и Бернгейма, сделанного столь много лет тому назад. Затем была еще корреспонденция. Мне он написал:
Сегодня от Вас прибыли два письма, Анне и мне. Они наполнены столь живительной добротой, что я испытываю желание написать Вам сразу же, не ожидая какого-либо внешнего повода, а по внутреннему побуждению.
Меня иногда беспокоит мысль о том, что Вы можете думать, будто мы считаем, что Вы просто хотите исполнить свой долг, без нашей высокой оценки тех глубоких и искренних чувств, которые выражаются в Ваших действиях. Я уверяю Вас в том, что это не так, что мы знаем о Вашей дружелюбности, ценим ее и отвечаем на нее полнейшей взаимностью. Это первое выражение моих чувств, ибо между преданными друзьями многое должно быть очевидным и не нуждающимся в выражении.
…Я также работаю по часу в день над своим Моисеем, который мучит меня как «злой дух». Хотелось бы мне знать, смогу ли я когда-либо закончить третью часть этой книги, несмотря на все внешние и внутренние трудности. В настоящее время я не могу в это поверить. Но кто знает?
В мае, когда шансы на получение разрешения на выезд стали более обнадеживающими, Фрейд писал своему сыну Эрнсту в Лондон:
В эти черные дни нас ободряют две перспективы: соединиться со всеми вами и — умереть на свободе[191]. Иногда я сравниваю себя со старым Иаковом, которого в преклонном возрасте его дети привезли в Египет. Остается надеяться на то, что результат не будет тем же самым, — исходом из Египта. Пришло время, чтобы Ahasuerus[192] нашел себе где-то пристанище.
Остается еще увидеть, насколько мы, старики, сможем справиться с трудностями по устройству нового дома. Ты поможешь нам в этом. Ничто не гнетет так сильно, как задержка отъезда. Для Анны такой переезд, несомненно, не представит большого труда, а это главное, ибо все это предприятие не имело бы иначе никакого смысла, так как троим оставшимся из нас от 73 до 82 лет.
Первым членом семьи, которому разрешили выехать, была Минна Бернайс, которую Дороти Берлингэм взяла из санатория и сопровождала до Лондона; они покинули Вену 5 мая. Старший сын Фрейда, Мартин (жена и дети которого уже были в Париже), и дочь, Матильда Холличер (со своим мужем), смогли уехать до отъезда своих родителей.
Фрейд сохранял ироническое отношение к тем сложным формальностям, через которые следовало пройти. Одно из условий разрешения ему визы на выезд заключалось в том, что он должен был подписать документ, в котором говорилось следующее: «Я, профессор Фрейд, настоящим подтверждаю, что со времени аншлюса Австрии германским рейхом германские власти, и особенно гестапо, относились ко мне со всем уважением и вниманием, как того требует моя научная репутация, что я мог жить и работать в абсолютной свободе, что я продолжал свою исследовательскую деятельность без каких-либо ограничений, что я получал всестороннюю поддержку в этом отношении от всех имеющих к этому отношение лиц и что у меня нет ни малейшего основания для какой-либо жалобы». Когда нацистский чиновник принес этот документ, Фрейд, конечно, не испытывал какого-либо угрызения совести, подписывая его, однако спросил, не может ли он добавить сюда одно предложение, которое гласило: «Могу от всей души рекомендовать гестапо кому угодно».
Даже в такое тревожное время забота Фрейда о других людях не покидала его. Когда Ханна Брейер, вдова Роберта Брейера, старшего сына Йозефа Брейера, обратились к нему с просьбой помочь им эмигрировать, он сразу же попросил ее дочь Марию зайти к нему. Он был к ней очень добр и поручил Бриллу выдать этой семье все необходимые американские аффидевиты.
Тревожное ожидание наконец подошло к концу 4 июня, и, имея на руках все необходимые документы и разрешения на выезд, Фрейд, его жена и дочь в последний раз простились с городом, в котором он прожил 79 лет и с которым он был так связан. Вместе с ними были две служанки. Одной из них была Паула Фихтль, замечательная личность, которая начиная с этого времени вела хозяйство для этой семьи. На этом кончается рассказ о многих годах, прожитых Фрейдом в Вене. В три часа утра следующего дня они пересекли границу Франции на «Восточном экспрессе» и с облегчением вздохнули при мысли о том, что больше им никогда не придется сталкиваться с нацистами. Д-р Шур, врач Фрейда, не смог сопровождать их из-за внезапного приступа аппендицита, но д-р Жозефина Штросс, одна из подруг Анны, отлично заменяла его на время этого утомительного путешествия. В Париже их встретили Мари Бонапарт, посол Буллит, Гарри Фрейд и Эрнст Фрейд, который должен был сопровождать их на последнем отрезке путешествия. Они провели двенадцать чудесных часов в прекрасном и гостеприимном доме Мари Бонапарт, и она сообщила Фрейду о том, что его золото находится в безопасности. Пережив тяжкий опыт тотальной инфляции, во время которой деньги полностью обесценились, Фрейд благоразумно сохранил некоторое количество золотых монет в качестве меры предосторожности против любой возможной катастрофы в будущем. Мари Бонапарт не могла без риска вывезти их из Австрии, поэтому она попросила греческое посольство в Вене переслать эти деньги курьером королю Греции, который немного времени спустя переправил их греческому посольству в Лондоне.
К ночи они проплыли на пароме до Дувра, и так как лорд де ла Ворр, который тогда владел малой государственной печатью, устроил так, что они были наделены дипломатическими привилегиями, то их багаж не осматривался ни здесь, ни в Лондоне. Он также договорился с управлением железной дороги, что поезд на вокзале Виктория прибудет на особую платформу, чтобы избежать многочисленных фоторепортеров, толпы встречающих или любопытных прохожих. По прибытии их приветствовали управляющий Южной железной дорогой и начальник вокзала Виктория. Старшие дети Фрейда Матильда и Мартин и, конечно, я с женой также ожидали их прибытия, и встреча была очень трогательной, мы быстро уселись в мою машину, и прошло некоторое время, прежде чем газетные репортеры нас догнали. Эрнст и Анна остались на платформе, чтобы собрать большой багаж. Я ехал мимо Букингемского дворца и Белингтон-Хаус до Пикадилли-сёкэс и вверх по Риджент-стрит, Фрейд с большим интересом узнавал каждое памятное место и указывал на него своей жене. Первую остановку мы сделали у дома № 39 на Элсуорти-роуд, где Эрнст Фрейд арендовал дом на время поисков постоянного места жительства.
Сердце Фрейда перенесло это путешествие лучше, чем он ожидал, хотя для того, чтобы поддержать его во время путешествия, потребовалось несколько доз нитроглицерина и стрихнина.
