Эта ситуация неизменно ведет к никогда не прекращающемуся конфликту между требованиями индивида достижения свободы для получения личного удовлетворения и требованиями общества, которые так часто противопоставлены подобным требованиям индивида. Затем Фрейд обсуждает вопрос, столь важный для будущего цивилизации, является ли этот конфликт непримиримым или нет. В этой связи он выдвигает внушительный список ограничений, налагаемых на сексуальную жизнь мужчины: запрещение аутоэротизма, прегенитальных удовлетворений, инцеста и перверсий; ограниченность одним полом и в конечном счете одной супругой. «Сексуальная жизнь культурных людей все же сильно искалечена и производит впечатление столь же деградирующей функции». Эти ограничения взимают тяжелую пошлину в форме широко распространенных неврозов с их страданием и последующим сокращением полезной культурной энергии.
Почему цивилизованное общество не может состоять из пар счастливых индивидов, связанных с другими просто общими интересами? Почему должно такое общество черпать добавочную энергию, проистекающую от отведения энергии из сферы пола? Фрейд находит ключ к этому вопросу, рассматривая заповедь: «Люби ближнего своего как самого себя», которая является не только непрактичной, но также во многих случаях явно неразумной. Такое чрезмерное требование со стороны общества происходит из-за ярко выраженной инстинктивной предрасположенности к агрессии в человеке. «В силу этой изначальной враждебности людей друг к другу культурному обществу постоянно грозит развал… Культура должна мобилизовать все свои силы, чтобы поставить предел агрессивным первичным влечениям человека». Эта наклонность к агрессии, как утверждал Фрейд, является самым могучим препятствием культуре, будучи «особым, самостоятельным, первичным позывом в человеке».
Самый характерный способ справиться с этим влечением к агрессии — это интроецировать ее в часть Я, называемую Сверх-Я или «совестью». Совесть затем проявляет ту же готовность явно выраженной агрессивности против Я, какую Я хотело бы проявлять против других. Напряжение между усиленным Сверх-Я и подчиненным ему Я мы называем сознанием вины. Чувство вины начинается не от внутреннего ощущения греха, а от страха перед утратой любви. И когда Сверх-Я твердо установилось, то страх осуждения этой инстанцией становится даже еще сильнее, чем страх осуждения другими людьми. Простой отказ от запретного деяния более не освобождает совесть от чувства вины, что хорошо известно святым, ибо все еще остается желание. Напротив, лишение и, более того, несчастье усиливают чувство вины, так как они переживаются как заслуженное наказание. В этом месте Фрейд выдвинул новую мысль о том, что это чувство вины является специфическим откликом вытесненной агрессивности. Так как этот отклик по большей части бессознательный, он проявляется как чувство беспокойства, общей неудовлетворенности или несчастья.
Главная цель этой книги может быть выражена словами Фрейда как его «намерение выделить чувство вины как важнейшую проблему развития культуры и показать, что вследствие усиления чувства вины прогресс культуры оплачивается ущербом счастья».
Относительно будущего общества Фрейд всегда писал в духе умеренного оптимизма. «Мы можем ожидать, что с течением времени в нашей цивилизации будут осуществлены изменения, так что она станет больше удовлетворять наши потребности и не будет более вызывать те упреки, которые мы ранее высказывали в ее адрес. Но, возможно, мы также свыкнемся с мыслью о том, что в самой природе культуры наличествуют определенные присущие ей трудности, которые не поддадутся любым нашим усилиям реформы».
В течение первых двух месяцев 1930 года психическое здоровье Ференци было серьезно расстроено, и результатом состояния его повышенной чувствительности стал некий откровенный разговор между ним и Фрейдом, который имел очень благоприятные результаты. Фрейд сказал, что он сочувствует расстройству своего друга по поводу того, как с ним обошлись в Америке, а также его недовольству тем, что его не выдвинули на пост президента, что, как указал Фрейд, имело бы результатом раскол в Международном объединении; но он не может понять, почему Ференци ощущает враждебность по отношению к нему. Ференци начал припоминать прошлое: почему Фрейд не был к нему добрее, когда он был в мрачном расположении духа во время путешествия на Сицилию двадцать лет тому назад, и почему Фрейд не проанализировал его вытесненную враждебность в течение трехнедельного анализа, проводимого пятнадцать лет тому назад?
В течение нескольких лет Ференци скрывал от Фрейда свои растущие научные расхождения и свою точку зрения об «односторонности» Фрейда, частично из-за состояния здоровья Фрейда и частично из-за того, что он боялся реакции на них Фрейда, если последний о них узнает. Дружеские письма Фрейда приободрили его, и когда Ференци нанес ему визит 21 апреля, у них имела место длинная и удовлетворительная беседа, которая убедила Ференци в том, что его страхи относительно неодобрения со стороны Фрейда были сильно преувеличенными. Но его чувствительность осталась. Когда позднее в этом году Фрейд похвалил последнюю работу Ференци за то, что она «очень умная», Ференци жаловался, что вместо этого слова Фрейд не написал «правильная, вероятная или даже правдоподобная».
Было договорено, что Фрейд приедет в Берлин в третью неделю апреля для изготовления нового протеза, но, так же как это случилось примерно три года тому назад, ему пришлось повиноваться медицинским приказам и пройти курс лечения сердца, и кишечника в санатории, состоящем из нескольких разбросанных коттеджей. Он отправился туда 24 апреля и оставался там до поездки в Берлин 4 мая. Он быстро выздоровел, «не вследствие какого-либо терапевтического чуда, а из-за воздействия уединения». Он внезапно стал нетерпим к сигарам и, прекратив курение, почувствовал себя намного лучше, чем чувствовал себя в течение долгого времени. Но такое воздержание продолжалось лишь 23 дня. Затем он позволял себе выкуривать по сигаре в день, а по истечении нескольких месяцев до двух сигар в день. В конце года он мог сообщить, что выкуривает три или четыре сигары в день, «с одобрения моего врача Брауна».
Именно во время этого пребывания в Берлине американский посол У.С. Буллит убедил Фрейда сотрудничать с ним в написании психоаналитического исследования президента Вильсона. Они закончили эту книгу, которая будет опубликована в должное время, и я был единственным лицом, обладающим привилегией ее прочтения. Она является исчерпывающим исследованием жизни Вильсона и содержит некоторые поразительные открытия. Хотя это совместная работа, в ней нетрудно отличить аналитические вклады одного автора от политических вкладов другого.
Посол Буллит рассказал мне об одном замечании, высказанном ему Фрейдом во время этого пребывания в Берлине, которое показывает, сколь огромные надежды он питал тогда на тот счет, что немцы смогут сдержать движение нацистов. «Нация, которая породила Гёте, не может, по-видимому, идти к плохому». Прошло немного времени, как он был вынужден радикально пересмотреть это свое суждение.
В конце июля Фрейд получил «крайне очаровательное письмо», в котором сообщалось о том, что в этом году ему была присуждена премия имени Гёте. Ее размер составлял 10 000 марок, что как раз покрывало расходы Фрейда за время его длительного пребывания в Берлине. По мнению Фрейда, связь этой премии с именем Гёте делала ее особенно почетной, и это доставило ему огромное удовольствие. Фрейду следовало написать речь (по этому случаю), что он и делал в течение следующих нескольких дней, и в этой речи в мастерских строках показано отношение психоанализа к исследованию Гёте. Он высказал убедительный довод, оправдывающий проводимые им интимные психологические исследования великих людей, таких, как Леонардо и Гёте, «так что, если его дух станет упрекать меня в ином мире за принятие такого же отношения к нему, я подобным же образом просто процитирую его собственные слова в свою защиту». Анна Фрейд читала эту речь на очень торжественной церемонии в доме Гёте во Франкфурте 28 августа.
