Открыв глаза, Такео внимательно всмотрелся в кусок ткани, которым был покрыт алтарь. Его расписала Юки, когда приезжала к ним в последний раз, — это ее дань духам предков. На ткани она изобразила букет ирисов — синих, но разных оттенков. Одни были скорее фиолетовыми, другие отливали зеленью. Любимые цвета Шидзуко, подумал Такео, когда внучка заканчивала работу. Сейчас, глядя на эти ирисы, он снова чувствовал уверенность: у Юки все сложится удачно. Откуда такая убежденность, он и сам не знал и не мог бы ничего объяснить толком жене, которая вечно беспокоилась о девочке. Как только Юки показала ему этот кусок ткани, расписанный в любимые цвета ее матери, Такео понял: внучка найдет свой путь в жизни и место под солнцем. Судя по всему, она начала избавляться от тягостных, мучительных воспоминаний.

Такео медленно поднялся, оставив ароматическую палочку догорать, и пошел к входной двери. Жаркая погода принесла облегчение его ногам. Он снова мог ходить, не опираясь на трость, хотя и не так быстро, как раньше. Нужно пооолыле двигаться. Пойти, скажем, в курятник. собрать яйца. Плетеная корзина для яиц, освещенная солнечными лучами, висела на гвозде у двери, отбрасывая на стену кружевную тень.

В саду хлопотала над своими фиалками Маса. Такео, помахав ей рукой, пошел в курятник. Земля пахла дождем. Старик почувствовал, что день выдастся жарким. К полудню от земли, пропитанной вчерашним ливнем, будет подниматься пар и в деревьях запоют цикады.

Куры в это утро вели себя на удивление спокойно. Не шарахались от него и не пытались клюнуть в руку, пока он доставал из соломы теплые яйца. Его сын Сабуро во время приезда Юки зарезал петуха, который почему- то озлобился и кидался на всех, как бешеный. Юки на полном серьезе попросила своего дядю отпустить забияку на волю. Маса объяснила внучке, что ничего хорошего из этой затеи не выйдет: петух склюет все цветы, но домашний очаг не покинет. Пока дядя расправлялся с петухом, Юки спряталась в доме и долго не выходила. Вспомнив этот эпизод, Такео улыбнулся.

Хотя Маса считает, что у внучки появились странности, Юки в сущности мало изменилась. Когда ей было лет восемь и они с матерью приехали летом погостить у них, Сабуро как-то пошел на рыбалку и вернулся с двумя ведерками окуней. Маса приготовила рыбу на ужин. Юки, видевшая, как дядя чистит окуней, отказалась их есть. Вместо этого сделала себе сэндвич с салатом-латуком и арахисовым маслом. Сабуро сказал, что такой сэндвич отвратительней дохлой рыбы. «Но зато латук не бьется, когда его чистят», — парировала Юки. А сейчас, в этот приезд, она заявила, что стала вегетарианкой. «Мой приятель помог нескольким фермерам зарезать свиней, — рассказала она. — Он сделал это специально. Решил, что если ест свинину, то должен не бояться собственноручно заколоть поросенка. В этом есть свой смысл. А я вот не могу никого убить. Значит, не буду есть ни мяса, ни рыбы».

В этом вся Юки. Она до сих пор ест сэндвичи с латуком и арахисовым маслом. Однажды она пыталась угостить этим «блюдом» Такео. Он отказался, заметив, что находит такое сочетание странноватым. «Дедушка, эти сэндвичи тебе полезны», — урезонивала внучка, словно он был маленьким мальчиком, а она — заботливой мамашей. Такео даже расхохотался.

Забрав последнее яйцо, старик вышел из курятника. Маса говорит, что после того как петуха зарезали, одна из куриц стала кукарекать. Чепуха какая-то, подумал Такео, надо же такое придумать.

Идя к дому, Такео заметил, что жена срезает циннии. Они в этом году удались. И оттенки необычные: жемчужно-розовые, блед- но-лиловые, персиковые. Войдя в коридор, он выждал несколько секунд, пока глаза привыкнут к полутьме. В ушах снова зазвенели детские голоса — немного громче, чем утром. Из коридора на открытой террасе была видна деревянная детская горка, которую он смастерил в тот год, когда родилась Шид- зуко. Это было сорок шесть лет назад. Значит, если бы она была жива, сейчас ей бы исполнилось сорок шесть. Такео опечалился: ведь он так хотел дожить до того времени, когда его дочь стала бы жаловаться на седину в волосах, на глубокие морщинки вокруг рта. Но ей не было суждено состариться, и ему не приходится вместе с ней шутить о приметах возраста.

Старик прошел на кухню, поднял корзину с яйцами, чтобы поставить ее на стол, и в этот миг его пронзила боль: чья-то невидимая маленькая рука царапала изнутри его грудь. Он замер, остановив взгляд на корзине. Боль усиливалась. Возникнув где-то между грудной клеткой и животом, она стала расползаться вверх и вниз.

За его спиной открылась дверь, вошла Маса. Он хотел обернуться, но в груди резануло еще сильней. Пришлось не двигаться, чтобы не провоцировать эту нестерпимую боль. Не беспокойся, Маса, не огорчайся, хотел он сказать, но не мог вымолвить ни слова.

Медленно наклонившись, Такео все же поставил корзину на стол и выпрямился, взглянув на ее содержимое. Восемь яиц. Когда буян-петух был жив, Такео просвечивал яйца, поднося их к пламени свечи. Это было красивое зрелище.

Маса что-то проговорила, но слов он не разобрал. Детские голоса зазвучали в ушах еще громче и парализовали его слух. Маса бросила на стол букет цинний. Некоторые из них упали и легли поверх корзины с яйцами. «Эти цветы предназначались для алтаря, — подумал Такео, пытаясь улыбнуться. — Спасибо, Маса, что ты решила преподнести их мне. Они так прекрасны».

Юки уже облачилась в форму официантки и собралась уходить, когда зазвонил телефон. Ее приятель Исаму заехал за ней на мотоцикле, чтобы довезти ее до ресторана, где она подрядилась работать. Юки попросила его подождать в комнате, а сама побежала в коридор ответить на звонок. Других жильцов пансиона дома не было.

Первое, что она услышала, — У дедушки был сердечный приступ.

Юки онемела: никаких «Алло! Юки, это ты?» Ведь к телефону мог бы подойти кто-то другой. Значит случилось что-то ужасное.

— Но он в порядке? — спросила Юки.

— Нет... — и молчание в трубке.

— Что значит «нет»?» — закричала Юки, пугаясь своего громкого голоса.

— Когда ты сможешь приехать на похороны?

В трубке затрещали помехи: Юки слишком сильно сжала телефонный провод, скрутив его в несколько колец.

— Так ты сможешь приехать?

— Приеду завтра первым же поездом, — Юки показалось, что она слышит еще чей-то голос. — Прямо сейчас я ухожу на работу, а потом буду свободна до послезавтра. Может, и на послезавтра отпрошусь.

— А почему не сегодня?

— Я же сказала: ухожу на работу. Сейчас поздно отпрашиваться.

— Не понимаю: у нас такое горе...

Юки подумала: что за спешка? Что изменится?

— Приеду утром первым поездом. Прости, бабушка, но я не могу отпрашиваться в последнюю минуту меня просто уволят. Как смогу, тут же побегу на вокзал. Жди меня, ладно?

Юки вспомнился телефонный разговор с бабушкой шесть лет назад, она позвонила ей сразу после смерти матери. Связь была плохая, приходилось повторять одно и то же несколько раз. Наконец, бабушка спросила:

— Это что — твой очередной глупый розыгрыш?

— Какой розыгрыш? — Юки была в шоке. — Такими вещами не шутят! Мама умерла. — И она положила трубку.

Бабушка вскоре перезвонила: «Мы с дедушкой уже выходим. До полуночи приедем. Я только позвоню твоей тете Айе, чтобы она тоже приехала как можно скорее. Жди нас».

Их поезд опоздал, и пока они добрались до Кобе, Юки уже заснула. Встретились они с бабушкой на следующее утро на кухне — бабушка готовила завтрак.

...В коридоре показался Исаму.

— Что-нибудь случилось?

— Дедушка только что умер. Завтра утром надо ехать в деревню.

— Твой дедушка?

— Ну да. Я ездила к ним в июне.

— Прими мои соболезнования. Ты как?

— Не поняла еще. — Юки направилась в комнату, чтобы захватить свою сумочку и форменные туфли официантки. — Просто не верится... Мне следовало бы почаще с ним видеться.

Исаму положил ей руку на плечо, пытаясь остановить:

— Может быть, тебе не стоит сейчас выходить на работу?