— Ты забыла сумку. Наверное, потому что рассердилась на меня и заторопилась. Как у тебя настроение? — Голос Исаму звучал мягко. — Прости, если что не так. Я ни в коем случае не хотел тебя обидеть.
— Все нормально.
— Ты не обиделась? Я боялся, что ты больше не позвонишь.
— За что обижаться? — Помолчав, Юки спросила: — Ты сейчас занят?
— Нет.
— Можешь встретить меня в парке? — Юки вздохнула, унимая волнение. — Я хочу с тобой поговорить.
— Правда, хочешь? А я все думал, ты на меня разозлилась.
— Да нет же, не разозлилась ничуть, — и через секунду Юки решилась: — Я тоже по тебе скучала, когда была у бабушки.
— Жду тебя в парке! Я уже выхожу.
Вернувшись в свою комнату, Юки спрятала
альбом. Не будет она писать отцу. Лучше промолчать, чем притворяться. Пока что у нее нет хороших слов для отца. Может, позже они придут, если у нее действительно возникнет чувство благодарности к нему. А до тех пор она будет молчать. Может, показать альбом Исаму? Он лучше поймет, какой была мама, и мы с ним станем еще ближе.
Парк находился через квартал, между ее пансионом и пансионом Исаму. Юки пустилась бегом. Мама мечтала о том, чтобы она была счастлива. Мама не хотела, чтобы ее смерть опечалила дочь на всю жизнь. У входа в парк Юки перешла на шаг. Исаму уже поджидал ее у качелей. Увидев Юки, он помахал ей рукой, поднял с земли ее сумку и поспешил навстречу.
«Когда он опять посмотрит на меня так же серьезно, как сегодня утром, — думала Юки, я возьму его за руку»... Она взглянула вокруг — на качели, на детскую горку, на цветочные клумбы. Исаму улыбался и, кажется, собирался что-то сказать. Юки сделала несколько шагов к нему прямо по газону, запоминая свет сегодняшнего дня.
ЭПИЛОГ (май 1976)
Утром того дня, когда бабушке Масе исполнилось семьдесят пять, ее разбудили звуки музыки, доносившиеся со школьного двора в восемь часов. Ученики построились на утреннюю зарядку. Солнце золотило домашний алтарь. Маса вгляделась в изображения Будды в его разных ипостасях. Они помещались за алтарем, их заслоняли свечи, весенние хризантемы, стоящие в медной вазе, чашечки с едой и чаем — подношения духам предков.
Прошло девять месяцев со дня смерти ее мужа Такео и все это время Маса спала в гостиной. Просыпаясь здесь, она тут же осознавала, что Такео больше нет. Если бы она продолжала ночевать в спальне, то спросонья могла бы на секунду забыть, что муж умер. В гостиной, открыв поутру глаза, она первым делом видела буддийский алтарь. Теперь Такео воссоединился с духами предков.
Маса лежала, думая об этих таинственных неземных существах. Пятьдесят пять лет назад, когда они с Такео только поженились, она всегда начинала утро с ритуала перед домашним алтарем семьи своего мужа. Духи его предков представлялись ей одним большим белым облаком, какой-то безымянной доброй силой. С тех пор здесь появились и духи ее близких: ее первенца, умершего от кори еще до рождения других детей, дух сына, погибшего на войне, духи ее родителей и родителей мужа. Но в последнее время, ставя на алтарь еду и цветы, она думала чаще о своем муже Такео и о своей дочери Шидзуко. Склонясь перед алтарем в долгом молчании, она молилась или беседовала с ними. Все остальные ее родственники присоединились к общему сонму умерших, но эти двое, Такео и Шидзуко, держались в ее горестных воспоминаниях особняком. Муж и дочь поджидали ее, и, когда она уйдет в другой мир, они все втроем воссоединятся в мире со своей родней и растворятся в белом облаке. Маса с нетерпернием ждала, когда же наступит этот благословенный день.
Музыка в школьном дворе смолкла. Маса встала, накинула серое кимоно и стала складывать стеганый лоскутный футон. На его обивку пошли обрезки старых кимоно: куски шелка цвета спелой клубники — от тех кимоно, которые ее дочери носили в раннем детстве, розовые и темно-бордовые лоскуты от кимоно ее девочек, уже подростков; голубые и светло-сиреневые куски материи — остатки от кимоно, в которых они щеголяли, когда им было за двадцать. Сейчас никто кимоно не носит — разве что по особым праздникам. Ее дочь Айя иногда присылает ей современную европейскую одежду: белые блузки и бледно- голубые и даже темно-бордовые юбки — и просит ее не ходить больше в своих серых и коричневых кимоно — они ее сильно старят. Но Маса верна традициям. Она действительно старая женщина, а старухам не пристало носить голубое или бордовое. Точно так же и мужчинам не полагается носить розовое и красное, хотя нынешняя молодежь забыла обычаи предков и одевается, как ей вздумается.
Маса подумала о Юки, гостившей у нее две недели во время весенних каникул — тогда они вместе с ней посеяли горох, шпинат, редиску, анютины глазки. Как-то раз внучка вздумала порыться в старых кимоно, которые Маса хранила на чердаке с далеких лет своей молодости. «Да ты же их никогда не наденешь, — удивилась бабушка. — Я и сама-то не понимаю, почему я их не выбросила». Дорогие кимоно Маса продала после войны, когда они лишились земли и жили впроголодь. А на чердаке валялась дешевая одежда на каждый день, уже тронутая молью.
— Если ты не возражаешь, я кое-что заберу, — сказала Юки. — Может, из отдельных кусков сошью себе наряд. Мы с моим другом
Исаму хотим научиться кройке и шитью. Уже нашли преподавателя. В школе домоводство я так толком и не освоила.
— Да хоть все забирай! Я бы давно выбросила это тряпье, но все никак руки не доходили,— Масу рассмешила эта странная прихоть внучки, но в глубине души она была тронута.
С последним письмом Юки прислала бабушке фотографию, на которой она красуется в лоскутном жилете, сшитом собственноручно из обрезков старых кимоно. На обороте фото написано: «Что ты на это скажешь? Мне захотелось поносить твои вещи». Маса умилилась.
В июне Юки снова приедет на две недели. Разговаривая с бабушкой по телефону, она спросила ее: «Могу я приехать с другом? Он побудет у нас два-три дня. Хочу, чтобы вы познакомились и он увидел места, где я выросла. Это мой настоящий друг». Помолчав, добавила: «И бойфренд... Он тебе понравится». — «Конечно, пригласи его с собой. Мне интересно с ним познакомиться».
Положив трубку, Маса с грустью подумала: как жаль, что Такео и Шидзуко никогда не увидят избранника Юки. Хорошо, конечно, что личная жизнь внучки налаживается, но все равно грустно.
Маса пошла на кухню. Уже конец мая, но в кухне прохладно. Впрочем, теперь в ней прохладно всегда — готовить Маса стала редко.
Поставив на огонь рис и бобы, она села в ожидании своей невестки Эцуко которая обещала заехать со старшим сыном, Тадаши. В прошлом году Эцуко работала через день на швейной фабрике в городе неподалеку, а четырехлетнего Тадаши отдала на попечение свекрови. Вообще-то на фабрике была специальная комната для детей. Они там целый день играли, и за ними присматривала женщина-воспита- тель. Младший сын Эцуко там быстро освоился, а вот Тадаши в первый же день стал затевать драки. Синяк под глазом, который он поставил одному мальчику, решил дело: Эцуко попросили больше сына не приводить. Тадаши мало у кого вызывал симпатию, и сам ни к кому особых чувств не питал. Поэтому Маса несказанно удивилась, заметив, что к Юки он с первого же дня привязался, как собачонка. Во время ее последнего приезда он везде следовал за ней по пятам. Они вместе часто ходили к ручью, протекавшему за домом, посмотреть на плавающих в нем зубаток. А однажды даже залезли в мутную воду: Юки уверяла мальчика, что рыбы их не испугаются и будут как ни в чем ни бывало сновать под ногами. Вернулись они с ног до головы в грязи, но очень веселые.
Когда еда была готова, Маса принесла на кухню поднос, стоящий на алтаре. Выбросила содержимое чашечек, помыла их, положила в них свежии порции риса и бобов и налила чаю.
Отнесла поднос на место, зажгла две ароматические палочки и склонила голову.
Только она начала молиться, как зазвенел дверной колокольчик. Старушка поспешила открыть. На пороге стояла улыбающаяся Эцу- ко. Она втолкнула в комнату Тадаши. Веки у мальчишки были припухшими.
