Шидзуко. Но и в этом случае он не хотел сделать дочери приятное, не сказал ей, что отстоял судьбу сервиза именно ради нее. Он, как и Ханаэ, избегал общения с Юки, — за неделю мог обменяться с ней лишь несколькими дежурными фразами. И здесь, как считала Ханаэ, он вел себя не лучшим образом: будь он более внимательным и заботливым мужем, он ради блага жены вплотную занялся бы воспитанием своей неуправляемой дочери. Но его прежде всего заботил собственный покой.
Ханаэ открыла дверь шкафа и наконец-то увидела то, к чему можно было придраться: шкаф был забит старой летней одеждой, которую Ханаэ давно просила выбросить. Здесь валялись юбки и платья, ставшие для падчерицы или короткими, или по расцветке и фасону слишком детскими. Хотя Юки за последние три года заметно выросла, она по-прежнему оставалась худенькой, и кое-что из одежды было ей впору. Но выглядела она в ней нелепо. Весь этот, по мнению Ханаэ, хлам был сшит матерью Юки, в этом и был весь секрет. Прошлым летом мачеха потребовала, чтобы Юки отнесла это тряпье на помойку. Что скажут люди, увидев, как Юки в короткой юбке демонстрирует всем свои костлявые коленки! Подобные наряды падчерицы дадут повод думать, что Ханаэ и Юки не ладят друг с другом. Будут говорить на каждом углу, что мачеха — изверг, и бедная падчерица ходит в обносках. От такой мысли у Ханаэ кровь прилила к щекам: это несправедливо! Она каждый год покупает Юки новые хорошие вещи, но та даже не примеряет их. Причем все куплено на вырост — можно носить несколько лет кряду. И где эти добротные вещи? Из новой одежды на плечиках висит только то, что купила сама Юки на собственные деньги (прошлым летом она подрабатывала в городской библиотеке — расставляла по полкам книги, возвращенные читателями). «Вкус у нее не ахти какой, — поморщилась Ханаэ, разглядывая платья кричащей расцветки индийского производства и майки, украшенные радугами или цветами. — Ну, Бог с ними. Многие сверстницы Юки щеголяют в такой одежде. Соседи, по крайней мере, не будут удивляться. А вот вещи, сшитые покойницей, надо выбросить!»
Сделав глубокий вдох, Ханаэ принялась срывать с плечиков старую одежду падчерицы. Размеренные движения успокоили ее. Она свернула «тряпки» в тугой узел, чувствуя отвращение к ним. Зачем так старалась Шидзуко, часами вышивала дурацкие цветы на платьях и кофтах — и для кого? Для никчемной девчонки-сорванца! Немудрено, что муж охладел к ней. А она сидела ночами в одиночестве, и в ее душе скапливалась, как пыль, безнадежная грусть, и наступало тихое помешательство. После этого в ее воспаленном мозгу и родилась мысль уйти в мир иной.
Прижав старую одежду к груди, Ханаэ стала спускаться вниз по лестнице. Тюк тряпья ограничивал ей обзор, и она шла осторожно, боясь оступиться. Поглощенная этим занятием, Ханаэ не услышала, как открылась входная дверь, не сразу заметила падчерицу, стоявшую в дверном проеме и пристально смотревшую на нее.
Юки поставила на пол свой рюкзак. Ханаэ успела привычно отметить: на полу снова останутся грязные пятна.
— Пожалуйста, не уносите эти вещи. Это все, что у меня осталось. Мою зимнюю одежду вы уже выбросили.
— Не понимаю, о чем ты говоришь. Ты уже выросла из этой одежды, а некоторые вещи вообще рассчитаны на ребенка. Подумай хорошенько, что скажут обо мне люди, если ты будешь выглядеть, точно маленькая нищенка!
— Да я не буду носить эти вещи — просто хочу их сохранить.
— Зачем? Какая от них польза?
— Вы же знаете, их сшила для меня моя мама. Это единственная память о ней, — Юки закрыла лицо руками.
Ханаэ на миг замерла: она редко видела падчерицу плачущей. Да, но утрам она часто выходила из своей комнаты с распухшими веками, но это были слезы тайком, в постели. Юки не хотела никого подпускать к себе. И сейчас изо всех сил она старалась подавить всхлипывания.
— Юки, ты очень скрытная, всегда себе на уме. Зачем делать из меня злую мачеху из детской сказки? Я каждый год покупаю тебе новую одежду. А ты все так разыгрываешь, будто я о тебе не забочусь.
— Ничего я не разыгрываю. Это вы притворяетесь. На людях ведете себя так, будто души во мне не чаете. Хотите всем продемонстрировать, что мы — счастливая семья. А я не притворяюсь! Я вас ненавижу.
Юки медленно поднялась на две ступеньки навстречу мачехе. Ханаэ вспомнила свою свадьбу и словно наяву увидела, как Юки грохнула о стол ритуальную чашу с саке. Колени у нее задрожали.
— Вы должны вернуть мне одежду, — сказала Юки, в упор глядя в глаза Ханаэ. Она стояла на несколько ступенек ниже мачехи. А та вспоминала, как терпкий запах саке заполнил зал.
Сделав еще пару шагов, Юки протянула руку за свертком. Ханаэ извернулась и чуть не потеряла равновесие. Мгновение они обе смотрели на сверток, потом их глаза снова встретились, и Ханаэ, наклонившись, с силой оттолкнула падчерицу. При этом она истерично завопила, поскольку не на шутку перепугалась. «Если бы я вовремя не оттолкнула ее, эта дрянь меня бы убила: глаза у нее были совершенно бешеные».
Юки покачнулась и чуть не покатилась по ступенькам, но успела ухватиться за перила.
Но все же на коленях она оказалась и, прислонясь к стене, стала растирать лодыжку. Ничего не сказала — просто смотрела на мачеху.
— Ты хотела спустить меня с лестницы, Юки, — сказала Ханаэ. — Я поняла это по твоим глазам.
— Это вы меня толкнули, а не я вас.
Наступила короткая пауза, и вдруг Юки
расплакалась. Лестница огласилась сдавленными рыданиями. Она уже не прятала лицо в ладонях.
«Вот, — заключила Ханаэ, — еще одно проявление ее необузданного характера или даже расстройства психики. Когда-нибудь она станет такой же ненормальной, как и ее маменька.» Ханаэ, казалось, уже знала, как окончит свою жизнь ее падчерица.
Когда мачеха стала осторожно спускаться по лестнице, Юки вжалась в стену, чтобы пропустить ее. Когда Ханаэ протискивалась между перилами и падчерицей, та внезапно прекратила плакать и сказала хриплым голосом:
— Не беспокойтесь, я не пожалуюсь на вас отцу. Он мне все равно не поверит. Но я этого вам никогда не забуду!
— Послушай, я тебя не толкала. Ты сама потеряла равновесие, когда пыталась отпихнуть меня.
— Ложь, и вы это прекрасно знаете. Да и вся ваша жизнь — сплошная ложь!
Юки, не оборачиваясь, стала подниматься по лестнице. Шла она с трудом, но старалась не хромать.
Слышно было, как она вошла в свою комнату и закрыла дверь, — не хлопнула дверью, как сделала бы другая девчонка, которую обидели, а спокойно притворила ее. Рюкзак и выпавшие учебники Юки так и остались валяться на полу около входной двери. Разглядывая эти безобидные книжки, с поцарапанными обложками, помятыми страницами, Ханаэ вдруг ощутила в груди острый кол. Покрепче обхватив тюк о одеждой, она бросилась во двор, в гараж, отыскала там картонную коробку и запихала в нее ненавистные тряпки. Пока не приедет мусоровозка, пусть лежат здесь, на радость моли и паукам.
Вернувшись в дом, Ханаэ решительно направилась в кухню, к буфету. Кол в груди стал еще острее. Открыв стеклянную дверцу она вынула чайный сервиз цвета хурмы, поставила его в раковину и методично, один предмет за другим, переколотила блюдца, чашки и чайник. Каждым этим ударом Ханаэ отметала одну за другой все обиды, нанесенные ей людьми, живыми и мертвыми.
Глава 9
УРОКИ ДОМОВОДСТВА
(ноябрь 1973)
Варить рис было поручено Юки. Сначала она промывала сырые зерна в кастрюле с холодной водой, повторяя эту операцию ровно двадцать пять раз. От рисовой шелухи вода мутнела. Затем, слив мутную воду в последний раз, Юки отмеряла в кастрюлю нужное количество чистой воды — уже для варки. Другие девушки из ее группы чистили и резали овощи, управлялись со стручками зеленого перца, выбрасывая в мусорное ведро семечки и белые пленки. Как обычно, ее группа была самой нерасторопной — у остальных пяти команд рис уже варился, и все овощи были порезаны, как надо. «Передовики» готовили кляр для темпура5 и разогревали масло во фритюр- ницах.
