— Ах, спасибо, простите нас! Мы вас всегда беспокоим…

— Что вы, что вы!.. И мы, бывает, вам надоедаем… — говорит соседка, поправляя шаль. — Завтра, видно, придется сбрасывать снег с крыш.

— Извините нас, — повторяет мама. — Спокойной ночи!

Когда мать вернулась в комнату, Тосико уже ждала ее, держа вязальные спицы, как шпаги, готовые к бою.

— Раз братьев нет, снег сброшу я. У меня завтра как раз выходной. Мы с Тияко всё и сделаем. Как, Тияко, сбросишь снег с нижней крыши?

— Конечно, сброшу. Я и с большой-то не хуже тебя могу управиться.

«Вот какая Тосико, — думает Тияко. — На словах все маме перечит, но не успеешь оглянуться, она тут как тут. А я еще и не сообразила, что делать. И получается, что я всегда отстаю от сестры».

Но сегодня есть дело и для Тияко.

— Мама, — говорит Тияко, — ты, наверно, собираешься нести еду брату? Давай лучше я отнесу.

Только бы мама согласилась! Тияко так любит снежным вечером идти по улице. Но мама не разрешает выходить из дома без дела. Нет, никак нельзя упустить такой случай.

— Ну конечно, пойди ты, Тияко. Мне надо закончить свитер.

Сестра искоса взглянула на Тияко и улыбнулась. «Знаю я, что ты на улицу мечтаешь попасть», — означала эта улыбка.

Тияко побежала надевать пальто. Но вдруг вспомнила: пальто ведь еще не высохло со вчерашнего дня.

— Накинь какумаки, — сказала Тосико.

— Ну вот еще! Какумаки!

— А что тут такого? Вот в сегодняшней газете одна дама пишет, что наша северная шаль вполне может быть прекрасным выходным туалетом. И фотография есть. Вот такая…

Тосико легко встала, небрежно накинула на плечи шаль, заколола воротник, расправила сборки, расставила локти в стороны, одну ногу согнула в коленке и стала похожа на манекен в магазине.

— Ну и ну! Да разве можно что-нибудь нести, если шаль так накинута! — фыркнула Тияко.

— Ничего, Тияко, я закутаю тебя как надо.

И Тияко оказалась обернутой с ног до головы в мягкую шаль, которая так и дышала теплом.

— Как будто шаль сама по себе движется, — засмеялась мама, появившись в дверях с узелком, в который завязана была еда и пара носок для Дзиро.

Натягивая сапожки, Тияко громко чихнула. Это из-за шали. Чем только она не пахнет! Залежавшейся в сундуке шерстью, соломой, высушенной на солнце, маминым маслом из цветов камелии, сестриным кремом, лаком ящиков, в которых мама носит сласти. И конечно, самими сластями: приторный аромат бобов и муки, смешанной с рисовыми отсевками. Все эти теплые, стойкие запахи нахлынули на Тияко, и она чихнула снова, потом еще и еще.

А вот и запах снега — холодный, свежий. Такой бывает, когда разломишь пополам позднее яблоко.

Закутанная в шаль, Тияко совсем не ощущает холода, словно она и не выходила из дома. Идет она быстро. Под ногами похрустывает снег. Людей здесь прошло мало, и дорожка узенькая, в одну ступню. Идешь, словно по бревну над пропастью, держась за веревку.

Занятая своими мыслями, Тияко и не заметила, как дорога кончилась и впереди показались огни электрокомпании.

Она обошла здание вокруг и заглянула в дежурку. Дзиро в одиночестве сушил носки над печкой.

Тук-тук! Тук-тук! — постучала она по стеклу.

Брат испуганно поднял голову.

— Это я, Дзиро!

— Ах ты, Тияко! Ты что, не знаешь, где двери? Как маленькая…

Днем, когда здесь бывало много народа, Тияко не нравился этот железобетонный дом. Теперь же ей было интересно идти по пустому зданию. И Тияко важно шагала посреди коридора.

— Спасибо, Тияко. Наверно, замерзла? Погрейся у печки.

— Что ты! Даже жарко было, когда шла… Ты кого-нибудь заменяешь сегодня?

— Нет, просто в такой снегопад нужен дежурный.

Пронзительно зазвенел телефон. Брат, не вставая, поднес трубку к уху.

— Да, да… Понятно. Объект? Столб двадцать пять. Слушаюсь. Выхожу.

Неужели это ее брат? Тот самый Дзиро, с которым она так часто ссорится? Совсем другой человек! Говорит строгим голосом, такой уверенный, серьезный…

И Тияко снова подумала об отце. Хорошо было бы, если бы сейчас здесь был не брат, а отец. И она принесла бы ему еду в узелке…

— Что это ты так уставилась на меня, Тияко?

Тияко смутилась.

Она вскочила:

— Что там, провод оборвался? Ну, я пойду!

— Иди, иди… Да, гляди, осторожно!

— И ты! Со столба не упади.

— Я не маленький!

Тияко закуталась в шаль и вышла на улицу.

Небо было высоким и сияющим. Может быть, оттого, что над снежными облаками взошла луна? Деревья, столбы, перила моста, покрытые шапками снега, казались большими куклами.

Шагая по узенькой тропинке, освещенной светом далекого фонаря на столбе, Тияко чувствовала себя так, словно совершила что-то очень важное. Она даже запела потихоньку, расправив плечи под шалью.

Зажглись фонари. И тотчас же затих ветер, словно ждал этой минуты. Тияко прибавила шагу, спускаясь по длинной лестнице. В это мгновение она почти наткнулась на чью-то спину.

— Ах, извините! — проговорила Тияко.

И… замерла от изумления. Перед ней была красная шаль. Тияко растерянно взглянула на свою шаль и опять на шаль человека, стоящего перед ней. Точно такого же цвета, как у нее! Может быть, с глазами что-то неладно? Или это сверкающий снег делает похожими разные цвета. Но тут красная шаль оглянулась, и Тияко сразу поняла, что она тоже удивилась.

Это была очень старенькая старушка. Тияко даже стало как-то не по себе, когда она увидела такую дряхлую старушку в красной шали. Тияко слегка поклонилась и хотела пройти мимо, но старушка остановила ее.

— Ах, ах, деточка! И ты в такой же шали, как я… — проговорила старушка.

Услышав ее мягкий, приятный говорок, Тияко успокоилась: обыкновенная старушка и совсем не страшная.

— Подожди-ка! Не торопись, — продолжала старушка. — Здесь на лестнице очень скользко. Как бы не упасть. Поболтай со мной…

— Хорошо, бабушка, — согласилась Тияко.

— Ну, вот и ладно. Я, деточка, видела когда-то, когда еще молода была, да, видела девушку одну в такой же красной шали. — Старушка ткнула пальцем в свою шаль. — Совсем незнакомая мне девушка. Белолицая, красивая. И так ей эта шаль была к лицу, так к лицу! И сейчас еще она у меня перед глазами стоит… И захотелось мне тоже такую же красную шаль поносить. Долго я ее по лавкам искала, а все-таки нашла. Купила, надела, да показалась она мне очень уж яркой. Ну ладно, думаю, вот уж как-нибудь надену. Вот уж как-нибудь… Откладывала, откладывала, да до седых волос и дожила. И такая я уже старая стала да слабая, что в этом мире мне и делать-то, поди, уж нечего. А подумать только, все так и хочется надеть мне эту шаль. Днем-то совестно, так я по вечерам надеваю… Вот чудная старушка, думаешь. Верно?

— Что вы, бабушка! В Европе, например, так там и старенькие носят яркие платья. И вы, бабушка, смело надевайте эту шаль, и не только вечером, а и днем. Такой славной старушке, как вы, она очень даже к лицу.

«А не была ли та молодая девушка в красной шали, которую встретила эта старушка в молодости, моей бабушкой?» — подумала Тияко.

Старушка же, словно не расслышав, что ей сказала Тияко, продолжала:

— Ты еще маленькая, деточка, и, наверное, не знаешь песню про шаль?

— Нет, бабушка, не знаю. Это что, народная песня?

— Нет, это песня, которую поет шаль. Шаль сама песню поет.

Разве может быть такое? Что это старушка говорит?..

Но, как ни странно, Тияко слушает ее и почему-то верит ее словам, как доброй волшебной сказке.

— Что же это за песня? — едва слышно шепчет Тияко.

— Слушай, слушай! — шепчет старушка и поднимает указательный палец.

Тияко прислушивается, но ничего не слышит. Закрывает глаза — опять ничего. Но вдруг… Да, Тияко слышит, слышит… Она открывает глаза.

Старушка стоит согнувшись, бахрома на ее шали чуть колышется. Ну конечно, это старушка поет! Вот странная старушка! Обманывает, как маленькую. Но чем больше Тияко слушает песню, тем больше она увлекает девочку, не все ли равно, кто поет песню!