Милуцэ одним духом взбежал по лестнице, в расстегнутой куртке, со взъерошенными волосами. Короткий звонок, и дверь тихонько открылась. В темноте передней вырисовывался силуэт учителя.

Приложив палец к губам, он прошептал:

— Слышишь? Играет твое сочинение. Иди за мной.

— Играет?! Кто?!

— Как «кто»?

— Не вы?!

— Я!.. Я уже давно не играю, мой дорогой. С войны, с тех пор…

Взгляд Милуцэ скользнул по левой руке и остановился на перчатке. Только сейчас он вспомнил, что никогда не видел учителя без перчатки.

— Простите меня…

— Тсс… Садись и слушай.

Милуцэ сел рядом с учителем. Закрыл глаза и сквозь музыку сразу увидел озеро, которое катило волны перед его глазами. Шелестели кустарники, переплетались ветви плакучих ив, кричали лысухи, золотые рыбки пронизывали голубовато-серые глубины… Все было как в сказке.

Милуцэ не удивило даже, что, очнувшись, он увидел сквозь приоткрытую стеклянную дверь соседней комнаты… русалку. Такую же, какой он видел ее однажды там, в глубине заснувшего озера, над белыми лилиями. Только теперь русалка заплела свои волосы в две тяжелые косы и играла, играла на скрипке.

СОЮЗ СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК

СОЮЗ СОВЕТСКИХ СОЦИАЛИСТИЧЕСКИХ РЕСПУБЛИК (СССР).

Государство, расположенное в восточной половине Европы, Северной и Средней Азии.

Территория — 22 402 тыс. кв. км.

Население — 236 689 тыс. жителей (1967 г.).

Столица — Москва (6567 тыс. жит.).

Крупнейшие города: Ленинград, Киев, Баку, Ташкент, Горький, Харьков, Новосибирск.

Анатолий Мошковский

ФЕДЬКА С УЛИЦЫ ЧЕЛЮСКИНЦЕВ

Рис. Е. Мешкова.

ы валялись на песке и молчали. Язык отдыхал от хохота и болтовни. Жгло солнце. Только что я выскочил из воды, отлично выкатался в песке и теперь лежал, как рыба на сковородке, посыпанная мукой.

Лёньке этого показалось мало, и он, встав на четвереньки, ладонями стал грести ко мне песок. Уже не видно ног, уже над грудью желтеет маленькая насыпь…

Лёнька работал старательно, капельки пота падали с кончика его носа.

— Плоты! — завопил Гаврик, и все повскакали с песка.

Один я не мог вскочить: жаль было портить Лёнькину работу.

Осторожно повернул я голову вправо и увидел вдалеке, на изгибе Двины, длинный плот.

Ах, эти плоты! Нет без них ни одной большой белорусской реки и, конечно, Двины! Просто нельзя представить нашу реку без них. Несутся они по быстрине. По концам их, у огромных кормовых весел, стоят рулевые и, направляя движение плота, упираясь ногами в бревна, гребут. Особенно опасно проходить под мостами: напорешься на башмак опоры — и каюк. Много раз видел я, как на подходе к мосту вылезают из шалашей женщины в пестрых платочках, молча глядят вперед, иные даже крестятся.

А мы как полоумные, мы бегаем по берегу и вопим:

— Бери левей, гануля, на бык попадешь!

«Ганок» по-белорусски — «плот». И мы волнуемся и спорим — пройдет или нет? Ведь управлять-то длиннющим, шатким плотом не просто; однажды, говорят, не справились плотовщики с течением, стукнулся плот о бык, и по бревнышку разметало его по реке, едва спаслись люди…

— Плывем? — нервничал Гаврик.

— Успеется, — сказал я. — Лёнька, работай.

Он пригреб ко мне новые горы песка и сыпал его сверху. Вначале песок щекотал, потом студил, потом давил.

Гаврик еще пуще занервничал.

— А как опоздаем? Ну, ребята! Что ж вы как неживые?

— Плыви, — сказал я лениво, — тебе пора. Пока доплывешь до середины, плот подойдет сюда.

Гаврик недовольно заворчал.

Ленька продолжал трудиться. Меня уже не было: одна голова торчала из песка, и проходившие мимо показывали пальцем и смеялись.

Мне было приятно: не так жарко.

Теперь даже голову не мог я повернуть в сторону плота и тихо спрашивал у Лёньки, близко ли он.

— С полкилометра. — Лёнька привстал, любуясь своей работой.

— Пора? — спросил я.

— Вперед! — крикнул Лёнька.

Я сделал резкое движение, вскочил, и тяжкий панцирь песка, ломаясь и шурша, свалился. Точно с цепи сорвавшись, помчались мы по берегу. Мы летели, перепрыгивая лужицы, бревна и валуны, чью-то одежду, канаты и обломки лодки. Легкие следы ног оставались на песке. Мы ворвались в воду и бросились вплавь.

Течение понесло вниз, но мы, отфыркиваясь, плыли к плоту. Плыли наперегонки. Я — на бочку (так я плавал быстрей всего), Вовка — брассом, а стремительный Лёнька шел кролем.

Он быстро оторвался от группы, вырвался вперед и первым коснулся рукой бревна.

Я еще подгребал к плоту, а Лёнька уже сидел на бревнах и загорал.

Не мы первые захватили плот: несколько мальчишек уже сидели на нем и высокомерно поглядывали на нас.

Сильно устав, я наконец дотронулся до бревна, и какой-то курносый пацан в штопаных трусах протянул мне руку.

Я сделал вид, что не замечаю ее.

Кинул ладони на бревно, подтянулся, и живот протащился по шероховатой поверхности. Выбрался. Живот саднило: несколько царапин кровоточило на нем.

Многие мальчишки еще плыли к плоту.

Сзади всех был Гаврик. Он пыхтел, как пароход, плыл позорнейшими гребками — так мы не плавали уже лет пять.

— Спасательная команда, сюда! — подал клич Лёнька, и мы впятером с превеликим трудом втащили на плот обмякшего Гаврика.

Он учащенно дышал и сразу лег на бревно.

— Выдохся? — спросил Лёнька.

— Не. — А лицо у Гаврика было бледное-бледное, с синеватым оттенком.

Мальчишка в штопаных трусах подсел ко мне, коснулся плеча своим горячим плечом — видно, издали плыл — и сказал:

— Не пускайте его с собой. Сюда Освод не заглядывает.

Мальчишка имел в виду спасательные лодки, дежурившие у пляжа.

— Верно, — сказал я. — А ты откуда плывешь?

— Оттуда… — Мальчишка махнул вверх по течению. — Я с улицы Челюскинцев. А ты?

— Я с Советской. Четвертый коммунальный. Знаешь?

— Это большущий такой? В виде буквы «пэ»?

— Вот-вот. — Я назвал квартиру.

— А я в доме семнадцать, квартира шесть.

— Понятно. Тебя как звать-то?

— Федькой… А тебя?

Я сказал.

— Гляди, гляди, куда они гребут! — вдруг закричал Федька, вскакивая, и его лицо, курносое, пестрое от веснушек, побледнело. — Разобьемся!

Пока мы разговаривали, плот подплывал к мосту; непрочно связанный, он изогнулся и летел прямо на бык.

Ребята, как лягушки, попрыгали в воду. Даже Гаврик, не успевший, отдышаться, как мешок с картошкой свалился в воду, подняв столб брызг.

И я хотел кинуться, но, увидев, что Федька бежит к переднему плотовщику и вопит: «Левей держи, левей!» — не прыгнул. Я присел, изготовившись, на крайнем бревне.

Мост стремительно надвигался. Я уже видел швы меж камнями грозных быков.

Федька добежал до плотовщика. Он что-то кричал, размахивая руками. Потом схватился за рулевую тесину и стал вместе с мужчиной грести. Спина его мучительно изогнулась, ноги уперлись в бревна, волосы растрепало ветром.

Надо броситься к нему. Помочь. Надо! Что-то огромное и дикое надвигалось на нас, что-то темное и страшное стискивало живот и сердце. И я не мог стронуться с места.

В двух метрах от быка пронесся плот, и сразу стало темно, вверху что-то грохотало, гудело, и тут же нас снова окатило слепящее солнце — мы вылетели из-под моста и понеслись дальше.