— Ну, чего же мы ждем? — спросил я.

Бен достал свой нож и открыл втыкатель.

— Я хочу сперва посмотреть, нет ли там шпионов, — сказал Бен. — Ты лежи здесь.

— А долго?

— Пока я не приползу обратно, — сказал Бен. — А ты лежи и не шевелись, не кричи и не выглядывай да смотри не ешь ядовитых ягод.

— Нет… нет…

Бен сверкнул ножом так, что втыкатель пронзил полумрак смородинника.

— Ты знаешь Оси Тэнера? — спросил он.

— А как же! Конечно, знаю!

У Оси была заячья губа, и ходил он на костылях, волоча одну ногу. Мне всегда было очень жаль его. Бен продолжал:

— А знаешь, почему Оси такой? Потому, что он стал тут спускаться и не посмотрел сперва, нет ли шпионов… Так они его схватили и искалечили.

— Кто схватил?

Бен пополз на коленях, сверкая на солнце втыкателем и оставляя меня одного.

— Ядовитые старухи, — сказал он, — которые живут там, внизу, в том доме, — помнишь, я тебе рассказывал? Ну, те страшные две старухи, на которых мы сейчас идем смотреть.

Бен уполз вперед, коричневая кожаная заплата на его штанах совершенно скрылась из поля моего зрения. Закрыв глаза, я лежал один на опавших листьях и старался услышать жаворонков. Я всегда любил слушать их пение.

Но сейчас был почти сентябрь, и все, что я мог услышать, — так это только яростное стрекотание кузнечиков среди выгоревшей травы там, на солнце.

Прошло ровно пятьдесят лет, прежде чем Бен вернулся. Я точно знаю, что пятьдесят лет, потому что я их все сосчитал.

— Никаких следов, — сказал Бен.

— Я не ел ядовитых ягод, я не ел…

— Ну-ка, дай я посмотрю твой язык.

Мой язык высунулся словно испуганная ящерица. Большими, вытаращенными глазами Бен посмотрел мне в рот и сердито сказал:

— Ладно. Пойдем. Тсс… Не дыши.

— А далеко это отсюда?

— У-у, далеко, далеко… несколько миль, — сказал Бен. — Сначала спустимся вниз по тропинке, пройдем под Акки Дуком…

Я не знал, что это за Акки Дук. «Должно быть, какая-то птица», — подумал я.

— Это что-то вроде моста, — сказал Бен. — Под ним темно… В общем, это там, где наверху течет вода.

— И там живут ядовитые старухи?!

— Нет, они живут чуть подальше, — сказал Бен. — Мы спрячемся под Акки Дуком, и ты можешь украдкой увидеть их в окнах дома.

От страха мне показалось, что сердце вот-вот разорвется, когда я вышел из полумрака кустов смородины, продравшись сквозь них на тропинку, и пошел мимо терновника, сплошь усыпанного темно-синими плодами.

Раз я попытался было сократить расстояние между мной и Беном и пойти рядом с ним — просто так, для компании, но он сразу же направил на меня свой втыкатель и сказал:

— Ты иди за мной. Я командир. Я знаю дорогу, понятно? И я должен идти туда первым, чтобы посмотреть, все ли там в порядке или нет. Вот так. А то, знаешь, они могут с тобой сделать то же самое, что сделали со старым Оси. Ясно?

— Да, Бен, да…

Вскоре мы вышли на берег ручья, в то место, где мыли овец. Бен сказал:

— Посмотри на воду. Видишь, видишь, какая она золотистая? Это потому, что она ядовитая, и ты можешь умереть, даже если просто вымоешь в ней руки.

На другом берегу ручья, в сумрачной тени, на влажной почве с сочной травой, росли гигантские, словно слоновьи, зонты болиголова, и Бен сказал, что они тоже ядовитые.

— Держись сзади… — продолжал он. — Держись сзади… Пригнись. Мы подходим к Акки Дуку!

Вскоре мы, пригнувшись, стояли под потемневшими кирпичными сводами моста. Сразу стало холодно. Капала вода, сочившаяся сквозь кирпичи. Виднелись папоротники, пустившие из расщелин зеленые побеги, а Бен сказал, что здесь водятся улитки больше репы, с рожками длинными-длинными, как велосипедный насос.

— И змеи. И ящерицы. И крысы. И чертова карета с лошадьми…

— И они тоже ядовитые?

— А то как же! Здесь все ядовитое!

Я хотел уцепиться за полы пиджака Бена — поиграть в лошадки, но Бен сказал «нет»: он должен опять пойти вперед и посмотреть, нет ли там шпионов. Мне же приказал стоять и ждать, притаившись в засаде, до тех пор, пока он не свистнет.

Так я и стоял под темными сводами совсем один, пока Бен ходил в дальний конец Акки Дука, туда, где солнце: посмотреть, нет ли шпионов. И никаких улиток и ящериц, или змей, или чертовой кареты с лошадьми я не видел.

Около меня в сумраке с тихим шумом, словно бесконечный дождик, капала вода.

Когда Бен наконец свистнул, я вздрогнул от неожиданности и бросился бежать прямо по черным лужам.

— Не шлепай так! Ты что, пьяный, что ли? — сказал мне Бен. — Они же услышат тебя. У них знаешь какие большие уши, как у старой свиньи, до самых плеч свисают.

Я, должно быть, сильно дрожал, когда выбежал на солнце, потому что Бен спросил:

— Ты ведь не боишься, правда?

— Нет, — сказал я. — Нет. Я не маленький.

Смотри, если боишься, — сказал Бен, — они сразу же узнают. И тогда нас обоих бросят в медный котел.

— Зачем? Зачем?

— Чтобы сварить. Ты что, ничего не соображаешь? — сказал Бен. — Чтобы сварить нас, понял?

— А ты же раньше говорил, что они тебя отравили.

— Ну так что же! Так они и делают: сначала отравят тебя, а потом сварят.

Прежде чем я смог еще что-нибудь сказать, Бен уже вытянул руку вперед:

— Вон… вон где они живут…

Впереди, в пятидесяти ярдах[4] от нас, виднелся красный кирпичный дом с двумя выступающими фонарями, с голубой шиферной крышей и черными колпаками на трубах. Дом был полуразрушенный: на крыше доброй половины шиферных плит недоставало, а в окнах большая часть стекол была выбита.

Когда мы подошли к дому немного ближе, я смог разглядеть, что в саду росли сливовые деревья, отягощенные блестевшими на солнце темно-синими овальными ягодами. Я разглядел пустой загон для кур, весь заросший травой, и большой красный глиняный горшок, из которого торчали, словно перевернутый зонтик, листья ревеня. Здесь после туннеля было тепло и повсюду было слышно стрекотание кузнечиков.

Когда я заикнулся о том, что в доме никого нет, Бен замахал на меня руками:

— Ага! Так вот что ты думаешь! Эти старухи как раз и хотят, чтобы ты так думал. Эх, ты!

— А зачем это им?

— Зачем?.. Да они хотят, чтобы ты залез на забор и стал рвать сливы, и тогда, как только ты начнешь их рвать, старухи выскочат и схватят тебя за шиворот.

Сердце мое сжалось в холодный комочек, когда мы ползли на четвереньках вдоль забора.

— Пригнись!.. — все время шипел Бен. — Пригнись, чтобы они тебя не заметили!..

Наконец мы очутились прямо перед домом. Мне хорошо были видны окна с выбитыми стеклами, голые стропила на крыше и закопченные колпаки на трубах. Солнце светило с нашей стороны, и его лучи играли на острых осколках стекол. Отсюда сливы выглядели большими и сладкими, а вокруг деревьев роями вились осы.

— Все сливы все равно ядовиты, — сказал Бен, — даже если старухи и не поймают тебя за шиворот. А если ты не умрешь тут же от яда, то все равно тебя зажалят насмерть осы.

Во всем доме, начиная от сломанных оконных переплетов и кончая черными колпаками на трубах, не было никаких признаков жизни.

Но вдруг Бен схватил меня за плечи и зашептал хриплым от волнения голосом, указывая куда-то вверх:

— Там они, там. Пока только одна из них. Следит…

— Где? Где?

— Наверху, вон в том окне. Слева!

Ни Бен, ни я не знали, какая рука левая, а какая правая. Но он указывал рукой, в которой держал нож, и я уставился на окно в верхнем этаже с правой стороны: там никого не было.

— Ты не видишь ее? — сказал Бен. — У нее длинные белые косы. Ты даже можешь заметить ее большие уши.

Я оглядел все окна одно за другим сначала на первом, потом на втором этаже, но ничего не увидел, кроме зияющих дыр в стеклах.

— У нее нет ни одного зуба — это раз, — сказал Бен. — А рот совершенно зеленый.

Я не смел сказать Бену, что ничего не вижу. А он опять вцепился в мое плечо.