Они проходили мимо сквера.

— А ну-ка, сядемте, — сказал Вася Коржиков. — Есть дело. Очень странное…

Он сам первый опустился на скамейку. Филимоныч и ребята уселись рядом.

Вася рассказал, действительно, странную историю. Оказывается, на прошлой неделе директору школы звонил какой-то человек. Имени своего он не назвал, это, говорит, неважно, а просто считает нужным предупредить о действиях группы учеников-следопытов. Во-первых, они обрывают телефоны у занятых людей, даже у генералов, прямо-таки вторгаются в их жизнь, а потом вообще, что это за страсть к пушкам и всяким военным делам?! Весь народ борется за мир, за мирное сосуществование, а они в войну играют! И неизвестный посоветовал директору приструнить ребят.

Директор вызвал к себе Коржикова, спросил, что все это означает. «Я ему ответил…» — Вася Коржиков остановился, и что он ответил директору — так и осталось неизвестным.

— Кто же все-таки звонил? — Оля выжидательно смотрела на вожатого. — Так и не узнали?

Вася пожал плечами.

— А вдруг? — Генька уже представил себе переодетого человека с приклеенными усами и бородой. Он говорит из телефонной будки измененным голосом. — Вдруг снова спрятали «Большую Берту», а теперь боятся…

— Не болтай! — возразила Оля.

Филимоныч усмехнулся.

— Версия маловероятная. Но кому-то не нравятся наши поиски, это ясно.

— Кому же? — спросила Оля:

Никто не ответил.

В вестибюле института физкультуры было полно студентов.

С верхней площадки, перемахивая сразу через четыре ступеньки, мчался какой-то длинноногий парень.

— Спринтер! Сразу видно! — шепнул Генька Оле.

Сквозь толпу, легко раздвигая людей железным плечом, как ледокол сквозь льдины, продвигался коренастый крепыш.

— Штангист! — шепнул Генька. — Факт. Спорим на десять щелчков.

Но Оля спорить не стала.

В дальнем углу вестибюля, возле белой мраморной доски, щебетала целая группа тоненьких, изящных девушек.

«Гимнастки», — подумала Оля.

Сама она тоже занималась художественной гимнастикой. Ей захотелось разглядеть этих девушек поближе, и она потянула Геньку за собой.

И сразу бросилось в глаза глубоко врезанное в белый мрамор:

«Погибли на фронтах Великой Отечественной войны».

Оля пробежала взглядом незнакомые фамилии и вдруг, во второй колонке!.. Перечитала еще раз, шепнула Геньке:

— Смотри!

Но тот уже и сам увидел:

«Окулов А. И., студент».

Молча пошли ребята на кафедру, где их ждал Олин тренер.

Генька думал, что кафедра фехтования похожа на спортзал и все преподаватели — в тренировочных костюмах со шпагами и рапирами. И с защитными масками на голове. Но Оля привела его в обыкновенную комнату, совсем такую же, как школьная учительская. Такие же облупленные шкафы. И так же тихо тикают часы на стене. По углам сидели, склонясь над бумагами, несколько мужчин и женщин в обычной одежде, а знаменитый тренер Григорий Михайлович из Олиной спортшколы оказался уже немолодым и с большой лысиной.

Оля рассказала тренеру о том, что они узнали в вестибюле.

— Что ж ты мне сразу не сказала, кого ищете? — упрекнул Григорий Михайлович. — Наговорила полный короб: «разведчики», «особое задание», а фамилию и не назвала. Об Окулове я слышал, классный был боксер. Перед самой войной стал чемпионом. Но подробностей не знаю. Если надо, сходим в соседний корпус.

В главном зале соседнего корпуса был установлен ринг.

До сих пор ребята видели ринг только в кино, и то Оля зажмуривалась, когда боксеры начинали колошматить друг друга кожаными клешнями.

А тут как раз шел бой. Учебный бой — это ребята сразу поняли. На ринге не было судьи, а сутулый, хромой человек за канатами поминутно останавливал боксеров и делал замечания.

Увидев Григория Михайловича, хромой тренер приостановил бой:

— Ко мне?

— К тебе. Пользуйтесь, случаем, ребята: Эрик Сергеевич — наш ветеран. И память у него, как у электронной машины.

— Брось, Григорий, зря треплешься!

— Зря? Ну тогда: на какой минуте Николай Королев нокаутировал чемпиона Финляндии Матсона в сорок седьмом году?

— Это же всем известно. — Эрик Сергеевич начал злиться. — На первой же минуте крюком в челюсть.

— Вот видите! Ну, давай! — и он подтолкнул оробевшую Олю поближе к тренеру.

— Скажите, пожалуйста, — начала Оля, доставая из черного конверта фотографию. Генька поручил ей вести расспросы, но предупредил: не тараторить.

— Узнаете ли вы здесь Окулова? А. И. Окулова, бывшего студента?

Эрик Сергеевич взял снимок, взглянул и, словно не веря глазам, сунулся в карман за очками. Кое-как нацепил их, снова уставился на фотографию, заглянул на обратную сторону и, наконец, выдавил:

— Узнаю. И не только его. Тут и я снят — вон, во втором ряду. С автоматом.

Ребята бросились смотреть. Позади ефрейтора Кубарева торчал тоненький юноша в пилотке, ухарски сбитой набекрень. Да, конечно, — Эрик Сергеевич теперь огрузнел и седина вон. А все-таки видно — он самый!

— Откуда снимок? — спросил Эрик Сергеевич, не выпуская из рук фотографию.

Имя Яна Яновича оказалось ему незнакомо, название «Боевое знамя» — тоже.

— Через столько лет! Вся группа! — взволнованно повторял он. — Ну, а когда это снято? Постойте — сам скажу! Числа двадцатого, нет… восемнадцатого августа… Сорок второй, конечно! Так?

— Значит, помните? — Оля придвинулась еще ближе и раскрыла блокнот.

— Еще бы! Первый раз в деле! Первый — а через пять дней и последний! С тех пор и прыгаю, как воробей, — Эрик Сергеевич попытался поднять больную ногу, и снова на лице его мелькнула гримаса.

— Только вот что, — он взглянул на часы, — через десять минут у меня совещание. А я как раз недавно записывал. Для истории института. А вам для чего? — лишь теперь спохватился тренер.

— Мы красные следопыты, — привычно затараторила Оля. — Мы изучаем славное прошлое…

— Понятно, — сказал Эрик Сергеевич. — Тогда давайте так: завтра я притащу свои записки…

Ребята сидели в пустой боксерской раздевалке. Из-за тонкой стены доносились тяжелые глухие удары: будто в землю вгоняли сваи.

«Неужели это боксеры так… Друг друга?» — поежилась Оля.

Эрик Сергеевич дал пачку отпечатанных на машинке листков, сказал: «Если будут вопросы, вернусь — отвечу», — и ушел.

«В начале войны мне не повезло, — так начинались записки. — Оставили инструктором по физкультуре в запасных частях. Работа оказалась несерьезной и даже обидной: мотайся из полка в полк, инструктируй командиров, проверяй рапорты и отчеты. Вскоре я понял, что отчеты эти — сплошная липа. Где уж было заниматься физподготовкой, когда новобранцам еле успевали показывать, где у винтовки штык, а где приклад и как спускать курок. Сорок первый год! Каждый день из запасных полков спешили на фронт маршевые роты.

Мыкался я на этой инструкторской работе больше года, пока вдруг не встретил в столовой штабфронта нашего бывшего студента Толю Окулова. И тут моя военная судьба круто повернулась».

— Вот он! Окулов! — воскликнула Оля.

Генька молча кивнул.

Дальше Эрик Сергеевич писал, как Анатолий Окулов, узнав о его должности, ехидно высказался, мол, не к лицу молодцу, да еще боксеру, засиживаться на тепленьком местечке, и туманно пообещал узнать насчет перевода на более веселую службу. К ним в часть. О том, какая это часть и что это за служба, он говорил еще туманней.

Потом Анатолий несколько недель не показывался, но Эрик чувствовал на себе чье-то пристальное внимание: в кабинете начальника с ним беседовали какие-то незнакомые люди и подробно расспрашивали об учебе в институте, о семье и о всех двадцати годах его жизни. Затем знакомый писарь шепнул, что личное дело Эрика затребовали «наверх». И, наконец, Анатолий Окулов, появившийся так же неожиданно, как и исчез, познакомил Эрика с высоким смуглым лейтенантом лет тридцати, и тот предложил ему перейти в особый разведотряд штабфронта.