— А кстати — что такое «помочи»? — смущенно спросила Оля.

— Помочи? — учитель засмеялся. — Это шлейки. У маленьких мальчиков на коротких штанишках. А «водить на помочах» — значит, водить за шлейки — ну, направлять, подстраховывать.

— Так вот, — Филимоныч поднялся со стула, — ровно месяц. Ни о чем меня не спрашивать, даже по телефону не звонить! Ясно? — И он вышел из учительской.

Генька шел домой. Шел хмурый. Тихонько насвистывал себе под нос:

Почему-то вспоминалось, как отец, задумавшись над каким-нибудь особенно мудреным черепком, привезенным с раскопок, бормотал: «Я знаю только то, что ничего не знаю». Так, кажется, какой-то древний грек выразился. Тому, может, и простительно: все-таки до нашей эры жил. А сейчас? Обидно…

Генька снова засвистел про то, что надо быть спокойным. И зря баранку не крутить. Но спокойствие не приходило.

Как назло, он еще Тишке натрепал. Тот позвонил из интерната, похвастал первой пятеркой — обычно он на тройках скакал, — и Генька тоже ему выдал: «Опять ищем! Опять я — звеньевой!»

«Звеньевой, а ничего придумать не может! Вот так ария Хозе из оперы Визе!»

Генька снова тихонько засвистел.

«Что же придумать? К генералу? Нет, неловко. В музей? Но ведь Олег Лукич все рассказал. Хотя…»

Генька вспомнил окончание разговора с отставным артиллеристом:

«Я здесь человек новый. Модель без меня делали. По фотографии».

А откуда фотография? Из какого источника? Вот то-то и оно! Об этом Генька не спросил. А может быть, там еще что-нибудь есть? Ведь Филимоныч всегда твердит: «Каждый источник надо исчерпать до дна». Ну что ж, черпать, так черпать!

Олега Лукича не оказалось в зале. Генька подождал-подождал, потом отправился на поиски. Поблуждав по пустынным служебным лестницам с дощечками «Посторонним вход воспрещен», Генька, наконец, попал в просторную комнату.

На двери висела табличка: «Научная часть».

Дверь хлопнула, и все сидевшие за столами подняли головы. Но Олег Лукич сразу заявил: «Это ко мне», — и повел Геньку в свой угол.

Сведения об источнике найти было нетрудно. Олег Лукич покопался в шкафу с надписью «Первая мировая война» и достал папку с этикеткой «Описание экспоната». На папке большими буквами было выведено: «Сверхмощная немецкая мортира 420 мм. Модель». Внизу карандашом помечено: «Источник — ТФ А-5/27, 33, LI, 22–23».

— Шифр? — удивился Генька.

— Вот именно. Библиотечный шифр: адрес хранения книги. «ТФ» — значит «Трофейный фонд». А остальное… При тамошнем порядке! Ну ладно, пошли посмотрим.

…Трофейный фонд находился в подвале.

В сорок четвертом году под Стрельной была захвачена немецкая артиллерийская группировка, обстреливавшая Ленинград. Вместе с орудиями оттуда вывезли множество литературы: из солдатских землянок, из офицерских блиндажей, со штабных складов и из передвижной библиотеки имперского ведомства пропаганды.

Часть изданий сложили в подвале Артиллерийского музея и понемногу стали разбирать. Уставы, наставления и описания боевой техники попали в экспозицию, а остальное продолжало лежать, ожидая своего часа.

Олег Лукич обошел несколько полок и печально покачал головой

— Да, верно говорили. Тут сам черт ногу сломит.

Несколько лет назад бывший начальник музея посетил трофейный фонд и все раскритиковал в пух и в прах.

«Вы что же думаете, товарищи офицеры, — чеканил он, вышагивая перед строем хранителей и смотрителей, — у вас здесь ярмарка, что ли? Разложил товар купец, понимаете! А если инспектор из Москвы, с кого он спросит? С вас? Никак нет — с меня! Так что уж извольте: в кожаных переплетах на один стеллаж, в бумажных на другой, с ободранными корешками — в угол. Ну, и так далее. Чтоб вид был!»

Как ни доказывали начальнику, что его приказ нарушит принятую расстановку, он был неумолим.

«Кому надо, найдет! Не такие трудности мы преодолевали. Ясно?»

Книги и журналы были переставлены. И хотя начальника давно уволили, но порядок до сих пор не успели восстановить.

— Так что шифр недействителен, — объяснил Олег Лукич, — По указанному адресу книга не проживает. Надо подумать, как искать.

Генька оглядел полки, и сразу ему бросились в глаза печати. На картонных переплетах и на помятых титульных листах чернели оттиски круглых печатей с жирными орлами, вцепившимися в бляхи со свастикой.

Олег Лукич расхаживал вдоль полок, не глядя по сторонам, уставясь в одну точку. Внезапно он устремился вглубь подвала и вернулся оттуда с толстой книгой. На обложке ее была начертана большая буква «А».

— Бывший реестр бывшего стеллажа «А». Список того, что там было. «5/27» — значит, источник был двадцать седьмым по счету на пятой полке.

Под номером 27 на странице, отведенной для пятой полки, значилось:

«Berliner Illustrierte» — «Берлинский иллюстрированный журнал» — комплект за 1932–1935 годы.

— Журнал! — Олег Лукич обрадовался. — Тогда легче!

— Почему?

— Искать легче: большой формат и, раз комплект, то в переплете. Только вот насчет немецкого я — швах. Когда-то в Академии учил, но давно. А ты немецкий знаешь?

— У нас английский… — Генька вовремя остановился.

Сказать, что он, Геннадий Башмаков, знает английский, было бы крупным преувеличением.

— Ну, все равно. Буквы разберешь? — и Олег Лукич подвел Геньку к стеллажу, заваленному большими томами.

— А остальные знаки в шифре — они зачем?

— Есть одна догадка. Найдем — проверю.

Пока Генька перекладывал с места на место тяжелые тома, обтянутые черным, коричневым и серым гранитолем, Олег Лукич занялся разборкой полок с томами в картонных переплетах. Стало тихо. Слышен был только глухой стук перекладываемых книг. Потом зашуршали страницы, и Олег Лукич радостно позвал Геньку.

— Вот и конец загадки. Все цифры в сборе: «33» — 1933 год, «L I» — номер журнала, а «22–23» — страницы. Гляди!

С журнального листа на Геньку смотрела «Большая Берта» — точно такая, как на модели.

«Чудо-пушка мировой войны», — прочел вслух заглавие статьи Олег Лукич. — Автор: подполковник в отставке Зигберт фон Кюстрау.

Олег Лукич читал медленно, запинаясь. И словно в оправдание, объяснил Геньке:

— Давно не приходилось. С войны, пожалуй.

Он старался переводить дословно, и многосложные немецкие глаголы, не поспевая за существительными, грузно оседали в конце фраз:

«Наша тяжелая и сверхтяжелая артиллерия имели нам недосягаемую славу принести. Они есть навечно в памяти старых солдат оставаться».

Увидев недоуменье Геньки, Олег Лукич махнул рукой на заковыристую немецкую грамматику и стал пересказывать статью подполковника фон Кюстрау своими словами.

— Лучшей сверхтяжелой пушкой была «Большая Берта». Ее родители… Нет, постой… Ее духовные отцы — немецкие артиллеристы, а ее мать — фирма «Крупп».

Далее шло описание огромных паровых молотов «Макс» и «Фриц», на которых были откованы детали для пушки, рассказывалось об ее испытании на секретном полигоне, а затем — фраза, которую Олег Лукич повторил дважды:

— Существование и исчезновение «Большой Берты» окутаны таинственной тьмой. Вернее: «тьмой таинственности».

Генька оторопел:

— Какое исчезновение? В то время? — Он еще раз посмотрел на обложку: тридцать третий год. — Как же так?

Вместо ответа Олег Лукич стал читать дальше.

— Приказ верховного командования… Режим особой секретности… Не жалеть средств для маскировки «Большой Берты»… Не допустить, чтобы попала в руки неприятеля… Обеспечить детонацию каждого снаряда, — чтобы, значит, взрывались все до единого и по ним ничего нельзя было бы узнать. За нарушение приказа — расстрел.