…Однако радость ребят была преждевременной. На следующий день, прежде чем ехать в лабораторию, Оля позвонила Георгию Христофоровичу.

— Нет, — сказали ей. — Заболел.

— Как заболел? — изумилась Оля.

Георгий Христофорович — такой огромный, такой сильный!.. Неужто этакий богатырь вдруг схватил ангину или грипп?!

— Повторяю — болен, — сердито произнесла женщина и положила трубку.

Ребята задумались. Как быть? Везти дневник в лабораторию? Но без Георгия Христофоровича их даже не пустят туда.

— Ну, детки, придется ждать, — вздохнул Генька.

Ребята сидели озабоченные, растерянные. Ждать — это всегда тяжело. Оля подняла глаза кверху, задумалась. Постепенно ее лицо перестало хмуриться, посветлело, вскоре на нем даже появилась улыбка.

— Генька, — виновато пробормотала она. — Можно, я немного…

— А! Опять в потолок уставилась! Опять мечты!

— Совсем немного… Ну, можно, ребята?

— Ладно! Выкладывай! Пять минут!

Генька считал, что Оля — вообще неплохая девчонка, но у нее два недостатка: любит поболтать и помечтать. Когда ее совсем распирало, ребята выделяли несколько минут, и Оля отводила душу.

— Я вот все хочу представить себе: какой он — Михаил Рокотов? Какое у него лицо, глаза… Наверно, он был высокий, стройный. Волосы длинные, волнистые, небрежно откинуты назад. Взгляд острый, орлиный, и нос — тоже орлиный. И еще: говорил он очень складно, так красиво говорил, что слушатели даже плакали. Да, да, я читала, в древности были такие ораторы, как заговорят о чем-нибудь жалобном, хоть двести человек слушают, — все двести плачут. А одевался Рокотов, наверно, так: свободная черная блуза, как у артиста, и широкополая шляпа. А вместо брюк — черные рейтузы…

— Чепуха! — перебил Генька, — Рокотов был смелый, сильный! Любого — раз! — и на лопатки. И на саблях, наверно, лихо рубился. И по канату, как кошка, лазил. Иначе ему бы через забор не перемахнуть. А стрелял как!.. Десять пуль — одну в другую вколачивал! И всех сыщиков запросто обводил.

— Вы оба… словно маленькие, — сказал Витя. — Высокий Рокотов или низкий?.. Какая разница? Вот Ленин… невысоким был… Ну и что?.. И орлиный нос… вовсе не обязательно… Чапаев вот… курносый… и ничего… Важно, что Рокотов… справедливым, конечно, был. И всегда за товарищей… Вот это главное!

Оля и Генька сразу согласились: «Да, это главное!»

Оля возвращалась из Дома пионеров. Только что кончился районный слет красных следопытов.

Был сильный ветер и мелкий дождь. Прохожие хмурились, поглубже надвигали шляпы, поднимали воротники и засовывали руки в карманы.

Но Оля шла в чудесном настроении. Еще бы! Перед слетом к ней подошел пожилой седой полковник с косым багровым шрамом через весь лоб до уха — начальник районного штаба К. С. Все ребята знали, что этот полковник когда-то, лет сорок назад, был командиром взвода в чапаевской дивизии. И самого Чапая видел не раз. А однажды даже спал с ним в одной хате, и Чапаев курил крепкий, забористый самосад своего молоденького взводного, курил и похваливал.

Вот этот-то замечательный полковник передал Оле бумажку и поручил ей зачитать перед строем пионеров приветственную телеграмму. И кому? Самому шефу следопытов, маршалу Семену Михайловичу Буденному! Вот повезло!..

Рядом с Олей шагали по улице еще семеро ребят — делегаты их школы.

— И до чего же некоторые ловки, — ядовито сказала одна из девочек, Надя. — Даже приветствуют Буденного почему-то именно они…

— Да мне же!.. — крикнула Оля.

— И звено-то у нее не простое — особое! — ехидно продолжала Надя. — Особое, а ничего не делает!

Это было уж совсем несправедливо, и ребята вступились за Олю. Но ссору потушить не удалось.

— Побольше твоего делаем! — зло крикнула Оля. — Если хочешь, мы уже разгадали тайну дневника. И кто писал — нам известно…

— Ничего вам не известно! Хвастунья!..

— Нет, известно! — разгорячилась Оля. — Знаете, кто такой М. Р.?

— Ну кто? Кто?

— М. Р. — это революционер, Михаил Рокотов. Царь велел его во всех списках зачеркнуть. Будто его никогда и не было на свете. А мы о нем все же узнали. Вот! — Оля гордо обвела всех взглядом. — Ну, кто хвастунья?

На следующий день, как только Генька пришел в школу, в раздевалке к нему бросился Яшка — тощий, рыжий парнишка, его одноклассник.

— Значит, Михаил Рокотов? Да? Вот здорово! — закричал он.

Генька остолбенел.

— А ты… Откуда знаешь?

Это был строжайший секрет. Они с Витей и Олей договорились, пока не разузнают все точно, попусту языком не трепать. И вот, пожалуйста…

— Как откуда? Оля…

«Ах, Оля! — Генька не слушая больше, повернулся и побежал разыскивать Витю. — Нет, так это не пройдет! Вот трепло! Вот болтунья!»

С трудом заставил он себя приостановиться, прошептал: «Научись владеть собою». Но уже на вторую строчку у него не хватило терпения, и он помчался дальше.

— Разжаловать, — кратко сказал Витя, выслушав Геньку.

— Что?

— Разжаловать, — сердито повторил Витя. — Она у нас… вроде звеньевой… А почему? Кто выбирал?..

После уроков они втроем остались в классе.

— Итак, сбор особого звена считаю открытым, — объявила Оля. — Только не знаю, для чего мы собрались?

— А вот для чего, — насупился Генька. — Ты сказала Яшке о Рокотове?

— Видишь ли, — растерялась Оля, — дело было так…

— Сказала или нет? — резко перебил Витя.

— Понимаешь, идем мы вчера… — Оля даже запиналась. Щеки побледнели. — Идем мы, значит, со слета…

— Сказала или нет? — опять перебил Витя.

— Сказала, но…

— Все! — Витя встал. — У нас еще нет… звеньевого. — Он нарочно так сказал, хотя звеньевой с общего согласия считалась Оля. — Предлагаю Башмакова.

Оля молчала.

— Кто за? — спросил Витя и первым поднял руку.

Оля подумала-подумала и, закусив губу, тоже подняла руку.

Шел урок литературы. Глафира Степановна рассказывала о былинах.

Сперва Генька с интересом слушал о могучем Илье Муромце и бесстрашном Добрыне Никитиче. Но потом голос Глафиры Степановны стал словно затихать и удаляться. Генька думал уже о другом.

«Ну, хорошо — его зовут Михаил Рокотов. Что же дальше?»

Впереди опять был тупик. Личное дело студента Рокотова разыскать не удалось. Впрочем, опытный старичок архивариус и не надеялся найти его. Если даже фамилия Рокотова во всех списках так тщательно залита тушью, то личное дело его, конечно, изъято или уничтожено.

«Тычемся, как слепые котята, — сумрачно думал Генька. — Оле еще простительно: все-таки девчонка. А теперь, когда я сам — звеньевой… Нет, так дальше нельзя. Нужно действовать по плану».

Генька помнил, что во всех книжках следователи всегда действуют по плану. Преступник еще неизвестен, но они уже точно знают, что и когда делать. В субботу их вызывает начальник и с сожалением говорит, что отдыхать им не придется: получено срочное задание. В воскресенье они сидят в кабинете или на рыбалке и думают, а к понедельнику план готов: вора или шпиона нужно к среде заманить в засаду, а к пятнице полностью закончить операцию. Вот ловкачи!

Генька с завистью вздохнул.

«За что же все-таки зацепиться?»

Он стал снова вспоминать страницу за страницей рокотовского дневника.

«До Байкала верст 400–500». Не так уж много. На машине Рокотов бы за день… Хотя там тайга, горы — простая машина не пройдет, лучше вездеход. У него скорость меньше, но за два дня добрался бы…»

— Башмаков! — вдруг донесся до Геньки голос Глафиры Степановны. Голос был строгий, резкий. Вероятно, учительница вызывала его уже второй или третий раз.

Генька встал.

— Повтори, какие богатыри изображены на этой картине?

— Илья Муромец, Добрыня Никитич, — медленно начал Генька. И запнулся.