— И что же тот?

— Занятый он больно, — с раздражением сказала Марина, — разговаривал с Валей, так даже глаз не поднял на нее, бумаги подписывал. Она ему про специальность свою повторяет, обиды высказывает, а он только одно: «Тебе деньги платят? Платят. И не твое дело нам указывать. Куда надо, туда и поставили». Ты понимаешь: будто она и на курсах вовсе не училась, будто землекоп простой. Ты поставь человека на ту работу, на какую он учился, чтобы от него всем польза большая была.

— Да почему же, в самом-то деле, не по специальности дочь твою ставят? Это же возмутительно!

— Ну… будто бы работы такой мало, а мастера еще есть. Жди, мол, пока занадобишься. А когда? Может, полгода пройдет. Не зря же человека учили, специалиста из него делали!

— Все это правильно ты говоришь, тетя Мариша, — сказала Катя, — но я, именно я, чем тебе могу помочь?

— Да как же! — воскликнула Марина. — Ты этого… дирижера нашего вон как отчитала. Как береста на огне, завертелся.

— Это, тетя Мариша, совсем другое дело. А если я к Игорю Яковлевичу пойду…

— И послушает, — убежденно сказала Марина. — Все-таки ты партийная, у тебя вон как каждое слово весит.

— Да я-то ведь… — Катюша запнулась. Признаться в том, что она беспартийная, сейчас было ей так же трудно, как если бы нужно было выговорить: «Меня твои дела, тетя Марина, совсем не касаются». Прежде над словами «партийная», «беспартийная» Катюша как-то не задумывалась. Теперь они предстали в новом для нее качестве, и глово «партийная» звучало как определение высшего доверия к человеку. Катюша молчала, не зная, что сказать, а Марина сидела с ней рядом и выжидающе смотрела на нее.

— Ну, как знаешь, — медленно проговорила Марина, — я тебя не неволю. Не хочешь с Игорем Яковлевичем поговорить — тебе виднее; стало быть, на его стороне правда, а мы с Валей от глупого ума, значит, рассудили. Ты уж извини, что я тебя попусту задержала…

Она сухо попрощалась и ушла. Все это произошло очень быстро, и Катюша не успела ни возразить, ни сделать попытку удержать ее.

Катюшу редко посещало плохое настроение. Дурное настроение — это следствие неудовлетворенности окружающим, когда кажется, что складывается все не так, все не по-твоему, и ты бессилен что-либо изменить. У Катюши обычно все складывалось так, как она хотела. Это давалось не легко — в борьбе, в преодолении препятствий, но с самого начала всякого нового дела она твердо верила в успешное его завершение, и эта уверенность всегда приводила к намеченной цели. Радость победы рождалась из трудностей борьбы, и потому сама борьба становилась радостной. С чего же было появляться дурному настроению? Но если тем не менее иногда оно и возникало, так только от неудовлетворенности собой. Не оттого, что посторонние обстоятельства сложились как-то не так, а оттого, что сама она сделала что-то не так. Не оттого, что встретилось на пути препятствие, а оттого, что не нашла решения, как одолеть его.

Недавний разговор в клубе разволновал Катюшу. Песоцкий в конце концов убежал от спора, — значит, не хватило у нее силы убеждения, чтобы заставить его признать свою ошибку, значит, что-то она сделала не так. Ушла Марина, не почувствовав поддержки, хотя Катюша была целиком на ее стороне. И значит, опять она сделала что-то не так. Все это омрачило то радостное настроение, с каким Катюша пришла на клубный вечер. Она чувствовала, что сейчас ни с кем не могла бы разговаривать спокойно.

В таком состоянии неудовлетворенности собой и отыскала ее Клавденька. Поигрывая бровями и щуря глазки, она стала торопливо оправдываться:

— Это я вам все напортила, Екатерина Федоровна.

— Напортила? — Катюша посмотрела на нее изумленно: как могла Клавденька догадаться?

— Позвала вас сюда на одни неприятности только.

— Пустяки, пустяки, Клавденька! Ничего…

— Ладно бы, если пустяки, — девушка досадливо сморщилась. — А он, Игорь Яковлевич, сами знаете, злопамятный какой. Будет вам теперь палки в колеса ставить.

— Что ты говоришь, Клавденька? Ничего я не пойму. Какие палки в колеса? Почему? При чем здесь Игорь Яковлевич?

— А при том: Песоцкий сейчас сидит себе в комнате отдыха с Игорем Яковлевичем да все про вас ему наговаривает.

У Катюши на лбу собрались мелкие морщины.

— Ах, вон что! Хорошо…

Она отстранила Клавденьку и быстрыми шагами направилась в комнату отдыха.

За шахматным столиком, не играя, сидели Песоцкий, председатель постройкома Терентьев — худой, жилистый мужчина, не снявший еще после демобилизации нашивок о ранении, и между ними Игорь Яковлевич, начальник отдела кадров стройки, грузный, тяжелый, с крючковато загнутым носом.

— Можно мне с вами? — Катюша, не дожидаясь ответа, села на свободный стул.

— Да, вот именно, Игорь Яковлевич, весь вопрос в публичности нанесенного… — оборвав незаконченную фразу, сказал Песоцкий и слегка подвинулся, давая Катюше место.

Игорь Яковлевич начальственно протянул Катюше руку.

— Приветствую вас, — сказал он, снисходительно улыбаясь. — Обидчица…

Катюша будто мимо ушей пропустила его слова.

— Игорь Яковлевич, — сказала она, — почему вы Валентину Кузьмину не хотите поставить на работу по специальности?

Улыбка погасла на лице Игоря Яковлевича.

— Во-первых, кто такая Кузьмина? Во-вторых, вам какое до этого дело?

— На первый вопрос: Кузьмина — молодой электромонтер, окончившая курсы в Томске, она была у вас. На второй вопрос отвечу так: почему я не могу с вами разговаривать об этом? — Катюша старалась говорить спокойно, глядя прямо в глаза собеседнику.

— Марина всем о своей дочери рассказывает, — глядя поверх Катюши, проговорил Песоцкий. — Всем жалуется. Весь Н-ск скоро будет знать.

— Вы где в штате числитесь: на стройке или в горздраве? — спросил Игорь Яковлевич. — В чужой монастырь, как это говорят, со своим уставом не ходят.

— Монастыри вспоминать нечего, — резко сказала Катюша, — а устав у нас один: о человеке думать прежде всего.

— Так… — нижняя губа Игоря Яковлевича судорожно дернулась. — Вы не депутат?

— Нет…

— Для этого не обязательно быть депутатом, — вмешался в разговор Терентьев, — а коли речь зашла о Кузьминой, я тоже повторю свое требование: надо Кузьмину поставить на работу по специальности. Прекрасный, дисциплинированный товарищ.

— Членские взносы в профсоюз платит аккуратно?

Песоцкий вежливо подхихикнул Игорю Яковлевичу:

— Пляшет она превосходно, Игорь Яковлевич.

— Это качество.

— Не смейте оскорблять человека! Бесстыжие… — гневно выкрикнула Катюша и сама удивилась, как неожиданно сорвались у нее эти слова.

В их сторону разом повернулись несколько любопытных.

— Ну вот что, товарищ медицина, — вставая, глухо сказал Игорь Яковлевич, — вы мне здесь истерику не разводите и научитесь выбирать тон для разговоров. Я вам не мальчишка. А от нервов советую лечиться. Не сможете сами составить рецепт — обратитесь к врачу.

— Худоногова права: у вас нет оснований, Игорь Яковлевич… — начал было Терентьев, тоже поднимаясь.

Начальник отдела кадров его оборвал:

— Потрудитесь, товарищ Терентьев, завтра зайти ко мне в служебный кабинет. Здесь не место для объяснений, — он проследовал между столиками, прямой, замороженный, посиневший от злости.

— Я вас буду ждать завтра у себя в постройкоме! — крикнул ему вслед Терентьев.

С этого и завертелось колесо.

Через день Катюшу вызвали в горздрав. Заведующий горздравом встретил ее дружелюбной улыбкой:

— Ну, знаете, Екатерина Федоровна, могу вас порадовать. Состоялось. Вот приказ о переводе вас в медпункт лесозавода. И…

Катюша, колеблясь, взяла протянутую ей выписку из приказа.

— Спасибо, Иосиф Львович, — вяло сказала она.

— …и устное к нему дополнение, — не замечая замешательства Катюши, продолжал Иосиф Львович. — Я связался с Иркутском и добился разрешения сохранить за вами прежнюю ставку заработной платы.

— Спасибо, Иосиф Львович, — опять сказала Катюша.