— Понимать я все понимаю, Иван Андреевич. Но когда приходится отвечать, красиво не могу, язык все на свой лад воротит.

— Научишься. И говорить научишься, — Иван Андреевич поставил штемпелек, протянул ведомость Алексею. — Так ведь и каждому приходится, кто в молодости курс наук не прошел. Не пугайся.

— А я не из пугливых. Взялся, — значит, сделаю, — сказал Алексей. — По какому делу вызвали, Иван Андреевич?

— По какому делу? — Иван Андреевич пристально посмотрел на Алексея. — Находится небольшое.

— Так я и знал, — усмехнулся Алексей, — что дела настоящего вы для меня не найдете.

Иван Андреевич хмуро сдвинул брови, молча встал из-за стола, прошелся по комнате и остановился у окна, повернувшись к Алексею спиной. На стекле окна, наполняя густым жужжанием комнату, бился толстый мохнатый шмель.

— Надоело быть столяром? Да? — не оглядываясь, спросил секретарь. — Быть хорошим рабочим-краснодеревцем — это не настоящее дело? Так я тебя понимаю! На хозяйственную работу хочешь!

— Кто? Это я-то на хозяйственную? — удивился Алексей. — Чего-чего, а этого я никак не добиваюсь. Не поняли вы меня, Иван Андреевич. Настоящее дело — это какое потруднее, а вы меня все жалеете.

— Не говори загадками, — сердито сказал Иван Андреевич. Подошел к Алексею. — Только что перед тобой был у меня такой разговор. Вот я и подумал… — Иван Андреевич схватил газету со стола и погнал ею шмеля за окно. — Поди ты к черту, уши все прожужжал! — Расправившись со шмелем, он заговорил другим тоном: — Вчера обсуждался у нас на бюро вопрос о партийных поручениях коммунистам. Был разговор и о тебе. Ты учишься хорошо, Худоногов. Молодец. Это для тебя самое важное. А не очень трудно тебе? Не стесняйся, скажи. Надо — консультанты будут особо с тобой заниматься.

— Не надо, — сказал Алексей. — Помощь мне и так хорошая оказывается. Если что не ясно — приду, спрошу.

— Я не настаиваю, — согласился Иван Андреевич, — чем больше самостоятельности в учебе, тем лучше. Прочнее знания в памяти остаются. Но в принципе консультацией не пренебрегай, советуйся чаще. Знаешь, говорят: ум хорошо, а два лучше. Да, начал я о партийных поручениях, а сам увлекся… Ну, что же сказать тебе, Худоногов? Подписку на заем ты провел отлично, хорошо ведешь стрелковый кружок, с беседами в цехе, правда, получается не очень гладко, но дойдешь, дойдешь. Не в упрек говорю, просто делаю замечание. И вот подумал я: может быть, пока не давать тебе никаких поручений? Тяжело?..

Алексей перебил его:

— Мне облегчения не требуется. Мне чтобы, как всякому, как по уставу полагается. Понял я вас: поручение мне дать хотите?

— Да, — Иван Андреевич сделал энергичный жест рукой. — Есть жалобы на Никулина. Рационализаторские предложения рабочих он маринует. Конкретный случай: Тимошин предложил убыстрить ход бревнотаски. Интересное предложение. Ответа он не получил. В чем дело? Проверь хорошенько, вникни в самую суть. Подойди к вопросу как коммунист. Но на первый случай не разбрасывайся, за рамки поставленной задачи не выходи, полное обследование работы Никулина мы намерены провести позже. Мужик он как будто хороший, но проверка никого не испортит.

— Вот это мне подходит, — удовлетворенно сказал Алексей. Но чего-то замешкался, смутился.

— Партийная организация имеет право контролировать деятельность администрации… — начал было разъяснять Иван Андреевич.

— Нет, — поспешил заявить Алексей, — это я знаю. Тут насчет меня…

— А это уж я беру на себя ответственность, кого посылаю, — сказал Иван Андреевич, — ты будешь исполнять партийное поручение. — Однако не удержался и тут же с любопытством спросил: — А чего ты сомневаешься?

— Да с Никулиным я недавно поцапался, — поморщившись, сказал Алексей.

— По личному делу?

— Нет. Какие у меня с ним личные дела! Я его только и знаю, что он — Никулин.

— Тогда и тем более раздумывать нечего, — решил Иван Андреевич.

Алексей вышел из партийного бюро, сосредоточенно обдумывая полученное поручение. Расставаясь, Иван Андреевич особо подчеркнул, что партийный контроль над деятельностью администрации предприятия — это совсем не то что ведомственная ревизия.

— Здесь все факты, Худоногов, надо оценивать с политической точки зрения, — он даже пошевелил собранными в щепоть пальцами, показывая, как все это тонко делается. — Иногда приходится отвергать и благополучные цифры. Я не говорю о данном случае. Тут тебе с цифрами не придется иметь дела. А вообще имей это в виду. На будущее.

До конца перерыва оставалось еще двадцать минут. Алексей задумал выкупаться в протоке, чтобы хотя на какое-то время освежиться. Полощась в нагретой солнцем воде с запахом уксуса от забродившей древесной коры, он припоминал свою недавнюю стычку с Никулиным — техником, ведающим на лесозаводе вопросами рационализации производства.

Они тогда встретились на территории биржи сырья. Никулин, приземистый, с неимоверно широкой нижней челюстью и презрительно опущенными углами толстых, мясистых губ, шел, пожевывая тонкую сосновую щепочку. Алексей, с требованием в руке, спешил в кладовую получать полировочные материалы. Они коротко поздоровались и разминулись. Алексей вдруг припомнил:

— Борис Михайлович!..

— Ну? — тот остановился к нему вполоборота.

— Как там мое предложение?

— Рычаг первого рода, — непонятно для Алексея пробурчал Никулин. — Все гениальные открытия всегда самые простые… Ну? Что вы хотите?

— Я хочу ответа. Для чего же я к вам и приходил? Чем гнить щепе и коре, лучше бы в топках сжигали. Экономия топлива, и биржа будет чище.

— Блеф, — сказал Никулин и пошел.

Алексей побагровел от обиды и злости.

— Вам дело говорят, Борис Михайлович, а вы… — шагнул он вслед за Никулиным.

Прикусив щепочку зубами, Никулин усмехнулся углами губ.

— Не годится, — так сквозь зубы и ответил он. — Не имеет смысла ради этого переделывать топки. Чепуха!

— Подсчитать надо, — требовательно сказал Алексей.

— Считай, — ответил Никулин. — Сперва считает тот, кто вносит предложение. — И повторил хлесткое слово: — Блеф!

Алексей круто от него отвернулся. На этом они и расстались. Теперь, купаясь в протоке, Алексей уже с усмешкой вспоминал эту встречу.

— А мне наплевать, — прошептал он, подплывая к берегу и становясь на ноги, — мне с ним не личные счеты сводить, мне государственное дело делать.

В мастерскую он ворвался освеженный купанием, веселый, ликующий. Сразу схватился за шлихтик и начал им отделывать филенку, заготовленную для дверцы шифоньера.

Андрей Волик, один из лучших столяров в мастерской, многозначительно спросил его:

— Сто рублей нашел на дороге? Чему радуешься?

— Радуюсь, когда своими руками заработаю. А на дороге я деньги искать не умею, — ответил Алексей. — Искупался! Тяжесть с плеч свалил… — И вдруг помертвел от негодования. — Ты что же это сучок циклей скребешь?

— А как же его? — недоуменно спросил Волик. — Ведь шершавится.

— Так ты доску эту под полировку готовишь или варом, смолой будешь ее заливать? Понять не можешь того, что цикля лощинки тебе в доске выглубляет.

— Ничего, гладко, — попробовал было защищаться Волик. — А от шлихтика хуже задирается.

— А ты, милый, выточи его как следует, — с ехидством в голосе сказал Алексей. — Так, как бритву свою точишь. Циклей небось бороду не бреешь?

Разговор этот привлек внимание остальных краснодеревцев; с любопытством прислушивались они, как Алексей, молодой еще по стажу столяр, ваялся жучить уже видавшего виды мастера.

— При чем тут борода? — краснея от сознания своей неправоты, бормотал прижатый Алексеем столяр. — Шлихтик я точу хорошо. Дерево такое, не вязкое, щепа отскакивает…

— Небось не отскочит, — Алексей подошел со своим шлихтиком. — Дай-ка мне!

Он провел ладонью по доске, как бы договариваясь с нею: «Не подведи!» — и, подталкивая шлихтик короткими, но энергичными движениями, быстро снял одну за другой десяток тонких, как папиросная бумага, стружек.