…Саша очнулся в сумерках. От большой потери крови бил озноб, голова шла кругом, страшная боль не давала шевельнуться.

Фронтовая ночь вступала в свои права. В чистое апрельское небо взлетали осветительные ракеты. Синеву ночи прорезали кровавые линии трассирующих пуль. Трещали торопливые пулеметные и автоматные очереди, со свистом проносились снаряды дальнобойных батарей. «Раскис! Что бы сказал Павел Петрович? Умирать нельзя, ведь еще ничего не сделано…» — роились мысли. Они ожесточали. И он пополз к своим, но острая боль во всем теле сразу оглушила.

В последний раз, когда вернулась способность мыслить, он понял, что сил больше нет. Тело было чужим. И он закричал. Крика не получилось — только протяжный стон…

Так Саша в первых же боях, не истратив до конца ненависти к врагу, не завершив ратных дел, окончил путь. До обидного коротким оказался его послужной список. Не было там боевых реляций о взятии городов, о победах в крупных сражениях. На его грудь не успели приколоть наград.

После того боя, когда его уносили в тыл без сознания, мало было надежды на счастливый исход. Но он перешагнул черту невозможного. И не только выжил, а остался в нашем рабочем строю. Успешно закончил вуз, потом защитил диссертацию, вел научную работу.

Нет, мы не проиграли той схватки с врагом, хотя после нее «на фронте существенных изменений не произошло». Через такие бои лежал путь к нашим решающим сражениям, к победе. Здесь мы обретали силу, становились солдатами.

Седьмого марта 1945 года над немецким городом Бунцлау за Одером фашистские зенитчики подожгли советский самолет-штурмовик. Управлял им двадцатитрехлетний командир авиазвена, комсомолец Иван Кузнецов. Он был тяжело ранен, стрелок-радист Василий Муженский убит.

Ивану Кузнецову каким-то чудом удалось посадить самолет. Его выбросило из кабины. Машина, объятая пламенем, взорвалась. Иван не видел, как на бреющем полете над ним пронесся краснозвездный штурмовик: помахав крыльями, летчик прощался с боевыми друзьями.

Обгоревший, с переломами ног, в бессознательном состоянии, Кузнецов попал в Герлицкий лагерь для военнопленных.

Второго мая над поверженным Берлином взвилось знамя Победы, а шесть дней спустя, после упорных и ожесточенных сражений, войска 1-го Украинского фронта, сломив отчаянное сопротивление противника, овладели восточнее Дрездена рядом населенных пунктов, в том числе городом Герлиц. Наступление наших войск было настолько стремительным, что гитлеровцы не успели осуществить свой варварский план: уничтожить подготовленный к взрыву лагерь военнопленных.

Ивана Кузнецова перевезли в армейский госпиталь.

— Кто вы, молодой человек? Как оказались в лагере? — склонившись над его изголовьем, забрасывал вопросами седоусый полковник, начальник госпиталя. — В вашей истории болезни сплошные белые пятна.

— Летчик я. Штурмовик. Сбит зенитчиками, когда возвращался из разведки. Как посадил самолет, не помню. А родом с Урала, из-под Челябинска.

Опираясь на костыль, вошел Никифор Подгайко, бывший партизанский разведчик, с которым Иван сблизился в фашистском лагере. Пристально рассматривая Кузнецова, он то и дело переводил взгляд на журнал, что держал в руке.

— Ты что, впервые видишь или не узнал? — не выдержал Иван.

— А, может, и впервые! А может, и не узнал! — бросил Никифор и громко на всю палату дробно расхохотался: — Хлопцы, полюбуйтесь на него, красавчика! Лопнить мои очи, колы це не Иване!

Кузнецов взглянул на снимок. Вспомнил, как прошлым летом в полку появился корреспондент журнала «Фронтовая иллюстрация» и командир эскадрильи сказал:

— Этого сфотографируйте в первую очередь. Боевой, заслуженный летчик. Командир звена. Комсомольский вожак…

Кузнецов читал, перечитывал подпись под снимком, а перед глазами стояли командир полка Герой Советского Союза Семен Егорович Володин, командир эскадрильи Георгий Клецкин, боевые друзья-однофамильцы Алексей и Иван Филатовы, Евгений Бурнашов, Герой Советского Союза Владимир Ермолаев..

Раненые повскакивали с коек, окружили перебинтованного, закованного в гипс Кузнецова. Набежали из соседних палат. Старый потрепанный журнал ходил по кругу из рук в руки.

Старшина-артиллерист поднял над головой снимок и, откашлявшись, начал громко читать:

— «Среди штурмовиков-гвардейцев Н-ского полка, которым командует Герой Советского Союза полковник С. Е. Володин, своими подвигами выделяются летчики-комсомольцы. По всему соединению славятся они своим бесстрашием и мастерством. Среди них — член бюро комсомольской организации полка, командир звена гвардии лейтенант Иван Кузнецов. Он награжден двумя орденами Красного Знамени, орденом Отечественной войны I степени и Красной Звезды».

Томительно тянулись госпитальные дни. Память часто уводила в прошлое.

…Кумиром Ванюшки Кузнецова был Валерий Чкалов, о бесстрашии, мужестве и летном мастерстве которого ходили легенды. Над кроватью висел портрет авиатора, вырезанный из газеты.

Однажды в комнату ввалился школьный дружок Иван Алексеев, едва дыша, затараторил:

— Владимир Аблин со станции Троицк кружок парашютистов организует. Обещает нас записать. Только, говорит, проверю в школе, как успеваемость. Я сказал, что с оценками и дисциплиной у нас полный порядок.

Ванюшка от радости запрыгал вокруг стола. Михаил Иларионович и Евдокия Акимовна не разделяли восторгов сына. В тайне они думали, потешится, успокоится, пройдет увлечение. Не прошло!

На занятия кружка бегали в любую погоду. Несколько километров, из села Клястицкое до станции, покрывали одним махом. Затаив дыхание, слушали рассказ Аблина о парашютистах, об их смелости, мужестве, пристально следили потом за каждым движением его рук, учились укладывать парашют.

В памяти Кузнецова всплыл самый первый прыжок с парашютной вышки. Осторожно, боязливо он придвинулся к краю вышки, будто шагал босым по раскаленным углям. Взглянул вниз, и внутри вдруг похолодело. Пересилил свой страх и решительно прыгнул. А когда почувствовал под ногами землю, обрадовался, поняв, какую огромную победу одержал над собой. Тогда еще твердо решил: из тысячи жизненных дорог выбрать одну единственную.

— Буду летчиком! — заявил Иван родителям.

Евдокия Акимовна всплеснула руками, взглянула на мужа; Михаил Иларионович, немногословный по природе, не стал выговаривать:

— Каждый выбирает себе дело по душе. Запомни, сынок, коль выбрал — иди прямо, на обочину не сворачивай.

В 1939 году уехал Иван в Челябинск.

— Этот летать будет! — определил инструктор аэроклуба Петр Васильевич Сизов.

Быстро прошли месяцы наземной подготовки. Настало время показать, чему научился, как освоил учебно-тренировочный самолет УТ-2. За контрольными полетами наблюдала строгая комиссия. Однако и она выставила Кузнецову отличные оценки.

— Авиация, Ваня, твоя стихия, — внушал ему Сизов. — Твои успехи меня радуют. Но не останавливайся на полпути, настойчиво набирай высоту.

В числе лучших курсантов-выпускников Челябинского аэроклуба Иван Кузнецов получил путевку в Тамбовскую военную авиационную школу. Там, в разгар летной практики, воскресным утром 22 июня 1941 года, узнали о нападении фашистской Германии. Десятки рапортов с просьбами направить в Действующую армию легли на стол начальника школы. Было в их числе и заявление комсомольца Ивана Кузнецова.

— Придет ваше время, — ответили им.

Наступил сорок третий год. Радостные, вдохновляющие вести шли с полей боев. Летчики-фронтовики, побывавшие в Тамбовской авиационной школе, восторженно рассказывали о появлении грозного самолета-штурмовика ИЛ-2.

— Гитлеровские асы боятся штурмовика, как черти ладана! Окрестили его «Черной смертью», — говорили они.

С завистью смотрел Кузнецов на летчиков, успевших опробовать ИЛ-2 в схватках с врагом, а когда узнал, что подбираются курсанты для переучивания со скоростного бомбардировщика на штурмовик, подал рапорт зачислить во вновь создаваемую группу.