— Трое на меня наставили, потом один стрельнул. — Женщина нервно зевала, виновато повторяла: — Не помню я...

Меж тем младший лейтенант Маркин, намотав на руку конец тонкого кожаного поводка, бежал за Артуром. Овчарка уверенно шла по следу, сердце у Маркина колотилось часто и взволнованно: найду! найду!.. Позади топали сапоги сопровождавших милиционеров.

Артур круто срезал угол, выбежал на асфальт, раздраженно завертелся на месте. По улице проходила троллейбусная трасса, темная от росы.

— След, след! — настойчиво твердил младший лейтенант.

Артур не двигался, и, словно поясняя, в чем дело, мимо, осыпая синие искры, прошла пустая дежурная машина. В зеркальном квадрате окна мелькнула фигура мирно дремавшей кондукторши.

— Все! — горько сказал Маркин подоспевшим милиционерам, слизывая с дрогнувших губ едкий соленый пот.

Четвертую ночь Генка ночевал у тетки. Шатаясь от усталости, Бухалов приходил домой на рассвете и, едва успев снять гимнастерку и сапоги, забывался тяжелым, каменным сном. В восемь утра настойчиво трещал будильник, капитан с трудом раздирал красные, словно свинцом налитые, веки, вскакивал, подставлял голову под кран. Ледяная вода возвращала способность мыслить и действовать. Спустя четверть часа Бухалов уже шел в Красногвардейский райотдел милиции.

Бухалов позвонил домой, предупредил Генку, что задержится, и вышел из управления.

Город, начинающий трудовой день, жил обычной жизнью. Торопились прохожие, ни на минуту не закрывались двери магазинов, переполненные троллейбусы осыпали на поворотах синие искры. Все было, как всегда, и только одним человеком на земле стало меньше. Не дряхлым старцем, завершившим долгий жизненный путь, а молодым, полным сил человеком!

Проходя по улицам, Бухалов не мог отделаться от мысли, что, возможно, в этом людском потоке идет сейчас и убийца Александрова. Против желания капитан незаметно и пристально вглядывался в мелькающие лица, понимая умом никчемность такого занятия. Впрочем, привычка наблюдать жила уже в нем подсознательно и совершенно автоматически фиксировала все, что в какой-то мере выделялось из обычного. Вот парень воровато отвел раскосые глаза в сторону — должно быть, не совсем чиста у него совесть. Вот ярко накрашенная особа смерила капитана открыто недружелюбным взглядом. Откуда, почему иные люди с явной неприязнью смотрят на милицейскую форму? И пусть их ничтожно мало, таких людей, пусть их становится с каждым днем меньше, но пока они есть, в душе у каждого, кто носит синюю с красной окантовкой форму, вместе с гордостью за свою нужную, трудную профессию таится и капелька горечи.

В небольшой комнате, прокуренной и душной, капитан Бухалов вел днем допросы; ночью, обхватив руками голову, вчитывался в десятки протоколов и показаний, выслушивал многочисленные и в большинстве своем малоутешительные сообщения переданных в его распоряжение работников. Оперативный центр по делу Александрова — Афанасьевой, как оно официально именовалось, по указанию начальства был перенесен в райотдел; Бухалов, как, впрочем, и большинство других сотрудников, высиживал здесь по двадцати часов в сутки.

Как это бывает в практике милиции, в наиболее напряженные периоды на оперативную группу работал едва ли не весь аппарат райотдела и уголовного розыска областного управления. Энергичных, безотлагательных мер требовало не только расследование убийства Александрова и ограбления Афанасьевой, хотя и сами по себе эти факты были чрезвычайного характера, но и другие, еще более веские соображения. Вооруженные огнестрельным оружием убийцы и грабители оставались на свободе, а это означало, что в любой момент можно было ожидать нового тяжкого преступления. Вот почему капитан Бухалов и его товарищи работали, забывая об отдыхе, о всех своих личных делах и порой — о еде. Три вечера подряд, когда тысячи горожан выходили на улицы подышать свежим воздухом, пройтись, посмотреть кинокартину или просто полюбоваться, как догорает малиновый августовский закат, в маленьком кабинете Бухалова раздавался телефонный звонок, и майор Чугаев, выслушав малоутешительный доклад, выразительно крякал.

Бухалов задумчиво опускал трубку, просил ввести очередного задержанного. В эту самую минуту за несколько кварталов от райотдела Чугаев входил в кабинет полковника, встречая прямой, требовательный взгляд голубых глаз. Доклад начальника уголовного розыска был еще короче, чем у Бухалова, еще суше, еще неутешительнее. Затем Чугаев уходил, глаза полковника утрачивали выражение спокойствия, становились озабоченными. Бухалов отвечал перед майором Чугаевым, Чугаев — перед полковником, полковник, внешне всегда казавшийся невозмутимым и предельно спокойным, знал, что такое ответственность перед всей областью.

За эти дни и ночи милиция проделала большую работу. В то же утро, когда опергруппа вернулась с места происшествия, были опрошены все кондукторы троллейбусов и автобусов, находившихся ночью на трассе. Милиционеры обходили все рынки, комиссионные и скупочные магазины города в надежде, что или сами или через подставных лиц преступники попытаются сбыть краденые вещи. Подняты и пересмотрены были все дела, связанные с применением оружия за последние годы, в расчете на то, что какая-либо аналогия наведет на след.

В работу были вовлечены постовые, участковые уполномоченные, бригады содействия милиции. Однако те, кого так упорно искали, продолжали оставаться на свободе — в этом была какая-то злая ирония случая.

Сегодня Бухалов чувствовал себя особенно скверно. В ушах все еще звучал прощальный салют, отданный на кладбище покойному Александрову; кропотливая, утомительная работа пока что ничего не дала. К двум часам ночи голова гудела, как колокол. Нужно было встряхнуться, собраться с мыслями.

Капитан убрал со стола бумаги, поднялся, расправляя затекшие плечи, и вышел.

В длинном узком коридоре под потолком тускло желтела пыльная лампочка, из-за неплотно прикрытых дверей доносился богатырский храп. Кто бы это? Сотрудники были отпущены час назад. Кто-то, видно, не нашел сил добраться до дому.

Бухалов заглянул в дальнюю комнату. На клеенчатом диване, не чувствуя бьющего прямо в лицо света, похрапывал лейтенант Пильщиков. Сморило парня, молодой еще...

Капитан хотел было выключить свет, но, тут же забыв о своем намерении, недовольно нахмурился. Ящик письменного стола не закрыт, в щели виднелись бумаги. Хотя ни одна посторонняя душа не могла попасть в комнату, это было недопустимой халатностью.

Бухалов подсел к столу, собираясь задвинуть ящик, и вздрогнул.

На дне ящика, между бумаг, валялась небольшая медная гильза, как две капли воды похожая на ту, что хранилась у Бухалова, — главное вещественное доказательство!

Бухалов положил гильзу на стол, зажмурил и снова открыл глаза. Сомнений не было: калибр 9 миллиметров, гильза от «парабеллума»!

Вернувшись в свой кабинет, капитан быстро открыл сейф, достал из бумажного пакетика гильзу и сравнил ее со второй, только что обнаруженной. На столе, тускло поблескивая под ярким электрическим светом, лежали тронутые зеленцой медные двойняшки. Для того чтобы убедиться в этом, не надо даже быть экспертом.

Еще ничего не решив, испытывая только смутное волнение и по нему, по этому волнению, интуитивно чувствуя, что начинается какой-то новый этап дознания, Бухалов позвонил Чугаеву.

— Сейчас буду, — коротко отозвался майор.

Лейтенант Пильщиков, когда Чугаев энергично встряхнул его, долго не мог уразуметь, чего от него хотят. Подавляя неудержимую зевоту, он моргал белесыми ресницами, сонно тянул:

— Да кто ее знает... Не помню.

Майор прикрикнул. Пильщиков, сгоняя сонную одурь, вскочил, мучительно наморщил лоб.

— Не помню, товарищ майор! — виновато развел он руками.

— Не вспомнишь — сядешь! — жестко пообещал Чугаев.

Лоб у лейтенанта покрылся испариной.

— Разрешите выйти, может, на улице вспомню. — Пильщиков растерянно улыбнулся. — Очумел совсем?