Андре-Луи смерил его суровым взглядом.

— Пока я в Блеранкуре, Национальная Гвардия будет получать приказы и от Комитета общественной безопасности, через меня, его представителя. Я хочу, чтобы вы это чётко себе уяснили. Я здесь не для того, чтобы в игрушки играть или спорить о формальностях. Я здесь по делу. По серьёзному делу. Давайте перейдём к нему. Буассанкур, подай гражданам стулья.

Буассанкур поставил перед столом три стула, и вся троица села лицом к Андре-Луи и выжидательно посмотрела на гражданина агента. Мэр растерянно моргал красноватыми глазками, Тюилье сохранял надменное и неприступное выражение лица, Люка с независимым видом развалился на стуле и поигрывал саблей.

Андре-Луи откинулся на спинку стула и хищно разглядывал представителей власти Блеранкура.

— Итак, — заговорил он веско, — этот невинный с виду провинциальный городишко оказался прибежищем реакционеров, оплотом заговора против Республики, Единой и Неделимой.

Тюилье попытался было вставить слово.

— Но это было…

— Не перебивайте меня. Я осведомлён о том, что здесь было. И я озабочен делом, которое привело к аресту этого Торина.

Для Тюилье наконец всё прояснилось. Этого агента прислал в Блеранкур сам Сен-Жюст. Прислал, чтобы тот добыл — а если понадобится, то и сфабриковал — доказательства, необходимые, чтобы отправить обманутого мужа госпожи Торин на гильотину. Тюилье отчётливо понял, в чём состоит его долг. Он обязан работать рука об руку с этим ловким и умелым агентом Комитета общественной безопасности. Хмурое настороженное выражение его лица сменилось сочувственной серьёзностью.

— Ах, да. Это очень печальный случай, гражданин агент. Блеранкур не может вспоминать о нём без стыда.

Ответ Андре-Луи привёл его в полное замешательство.

— Я бы лучше думал о Блеранкуре, да и о вас, если бы вы представили мне какие-либо доказательства, чтобы мы могли вырезать эту раковую опухоль деспотизма.

— Что вы имеете в виду?

— Послушайте, гражданин, не стоит со мной шутить. Где доказательства вашей доброй воли, вашего патриотического рвения?

— Но разве мы не арестовали негодяя Торина, не отправили его в Париж для суда?

— За участие в заговоре, — со значением произнёс Андре-Луи и сделал выразительную паузу. — Ну же! Где остальные? Где сообщники этого мерзавца? Где другие заговорщики? Вы их арестовали?

Тюилье начал терять терпение.

— О чём вы говорите? Нам ничего не известно о других.

— Вот как? Андре-Луи вскинул брови. На его лице внезапно появилась полная сарказма улыбка. — Вы, кажется, собираетесь меня уверить, что в Блеранкуре человек может составить заговор в одиночку? Это что, особенность жителей вашего края?

Мэра поразила проницательность этого замечания.

— Силы небесные! — воскликнул он и повернулся к Тюилье. — Ну конечно, у этого типа должны быть сообщники! Человек не может участвовать в заговоре один. Гражданин агент совершенно прав.

— А, вы тоже это заметили? Я рад, что Блеранкур не лишён здравомыслия, хотя и приходится прилагать усилия, чтобы его обнаружить. Что же, гражданин президент, вы оказались не слишком бдительны. Вы выяснили, что Торин — заговорщик. Вы арестовали его и на сём успокоились. Вы не взяли на себя труда установить, кто сообщники этого типа. Честное слово, полагаю, Комитету общественной безопасности самое время разобраться в этом вопросе.

Андре-Луи взял карандаш и быстро написал на бумаге несколько строк.

Мэр выглядел совершенно ошеломлённым. Тюилье снова нахмурился, но промолчал. Он сознавал, что, чем меньше он скажет, тем лучше. Дело обстоит совсем не так, как ему казалось вначале. Лучше он предоставит своему другу Сен-Жюсту разобраться с этим наглым, пронырливым молодым агентом. Сен-Жюст быстро поставит на место этого субъекта. Больше он не будет совать нос, куда не следует.

Люка в ходе беседы сохранял непринуждённый, заинтересованный вид. В конце концов, он только инструмент исполнительной власти, и не несёт никакой ответственности за её промахи и недостатки.

Андре-Луи поднял глаза. Тюилье понял, что этот нахальный молодой проныра вовсе не собирается оставить его в покое.

— Какова природа этого заговора, гражданин президент?

Тюилье неловко заёрзал на стуле.

— Вы полагаете, что я держу в голове все дела своего комитета?

— Нет, зачем же? А у вас в Блеранкуре было много заговоров?

— Других не было.

— И вы не можете вспомнить природу этого единственного? Боюсь, вы выказываете слишком мало интереса к своим обязанностям. Вы вели записи, я полагаю?

— Не помню, вёл или нет.

Андре-Луи приподнял бровь и впился в президента долгим внимательным взглядом.

— Гражданин, вы вынуждаете меня напомнить вам, что речь идёт о серьёзном деле. Этот Торин должен был предстать перед вашим комитетом для допроса.

— Я допрашивал его лично.

— Это в высшей степени необычно и идёт вразрез с общепринятой процедурой. Но даже в этом случае вы обязаны были вести записи. Протокол допроса. Он должен был у вас сохраниться.

— О, полагаю, я вёл записи. Но откуда я знаю, где они сейчас?

— Вам придётся отыскать их, гражданин председатель. Кажется, вы не вполне отдаёте себе отчёт, насколько это важно. Когда мы узнаем подробности заговора, мы получим нить, ведущую к сообщникам Торина.

— Я понимаю. Да. Конечно, я понимаю. — Тюилье почувствовал, что его загоняют в угол, и решил показать зубы. — Но тысяча чертей! Говорю вам, у меня нет этих записей!

Андре-Луи долго и испытующе смотрел на него, пока Тюилье наконец не взорвался.

— Что вы на меня глазеете? — завопил он, вскочив с места.

— У вас нет записей? Как я должен это понимать?

Тюилье, полагаясь на защиту Сен-Жюста, ради которого он пошёл на арест Торина, позволил себе выйти из себя.

— Можете понимать, как вам угодно. Я устал от ваших вопросов. Думаете, я допущу, чтобы меня запугивал какой-то шпион? Думаете…

— Молчать! — перебил его Андре-Луи. — Вы в своём уме? Я представляю Комитет общественной безопасности! И я должен сносить оскорбления от председателя провинциального Революционного комитета? Хорошенькое дельце! Вы полагаете, мне нужны ваши речи? Я задал вам простой вопрос, и вам нужно было дать на него ясный ответ, не больше. Но я начинаю подозревать, что нам с вами не о чем больше разговаривать.

— Рад это слышать, — огрызнулся Тюилье и вздёрнул нос. Он снова сел и быстрым движением закинул ногу за ногу. Вся его поза свидетельствовала о гневе.

Андре-Луи продолжал сверлить председателя недобрым взглядом. Затем он взял перо, обмакнул его в чернила, придвинул к себе чистый лист бумаги и принялся быстро строчить. Несколько мгновений в комнате не раздавалось ни звука, кроме скрипа пера и сердитого прерывистого дыхания гражданина Тюилье. Наконец Андре-Луи закончил писать. Он отшвырнул перо в сторону, откинулся на спинку стула и помахал бумагой, чтобы высушить чернила. Потом гражданин агент заговорил снова. На этот раз он обращался не только к Тюилье, но и к Фуляру.

— Стало быть, положение таково: две недели назад гражданина Торина арестовали по приказу председателя Революционного комитета Блеранкура, предъявили ему обвинение в заговоре — и отправили в Париж для суда. Я приехал сюда, чтобы выяснить природу заговора и имена сообщников Торина. Председатель не может назвать ни того, ни другого. Он заявил мне в оскорбительных выражениях, что не сохранил никаких записей. Делать выводы — не моё дело. Их сделает Комитет общественной безопасности. Но уже сейчас ясно, что возможны только два объяснения. Либо гражданин председатель проявил преступную небрежность, либо он прикрывает остальных заговорщиков.

— Что вы сказали? — Тюилье снова вскочил.

Андре-Луи продолжал безжалостно и невозмутимо:

— Какой из двух вариантов выбрать, предстоит решить Комитету. Тем временем, мой долг мне совершенно ясен. Гражданин мэр, не будете ли вы добры подписать этот приказ? — И он протянул мэру бумагу, которую только что заполнил.