Мосье сразу понял, что Алина потрясена и глубоко растрогана. Она побледнела, в глазах больше не было прежнего вызывающего бесстрашия. И хотя она всё ещё пыталась образумить его высочество, её словам недоставало убеждённости, а тону — решительности.

— Но теперь всё кончено. Вы побороли эту недостойную слабость, монсеньор. Послезавтра вы отправляетесь в Тулон.

— В самом деле? Кто может поручиться в этом? Только не я, клянусь спасением души.

— Что вы хотите сказать, монсеньор? — Охваченная тревогой, Алина подалась к нему. Принц мгновенно заметил это и осознал, что пробудил в ней беспокойство за соотечественников, людей одного с ней класса, поднявших в Тулоне королевское знамя. Теперь их судьба зависела от его присутствия там. Как, должно быть, нестерпима для неё мысль, что эти дворяне ждут своего принца напрасно.

— Что я хочу сказать? — повторил он медленно, и на полных чувственных губах появилась кривая улыбка. Я хочу сказать, Алина, что судьба Тулона, судьба самого дела роялистов — в ваших руках. Пусть это докажет вам глубину моей искренности.

Алина порывисто шагнула к принцу, дыхание её участилось.

— О, вы безумны! — воскликнула она. — Безумны! Вы — регент, представитель Франции. И вы готовы ради прихоти, каприза изменить долгу, изменить храбрецам, которые рассчитывают на вас, которые жертвуют своими жизнями ради вас и вашего дома?

Охваченная волнением, Алина подошла так близко к его высочеству, что ему не пришлось даже сдвинуться с места, чтобы обвить талию девушки левой рукой. Он привлёк Алину к себе. Она напряжённо ждала его ответа и едва ли осознавала, что он делает.

— При необходимости, я пойду и на это, — заверил её Мосье. — Ради вас я готов пожертвовать всем. Я готов отказаться от трона, лишь бы доказать вам, как мало значит для меня трон в сравнении с вашей любовью, Алина.

— Но вы не должны! Не должны! О, это безумие! — Она попыталась высвободиться из кольца монарших рук, но это была слабая попытка, совсем не похожая на тот решительный рывок, в котором она ускользнула из его объятий раньше. — Вы хотите сказать, что не поедете в Тулон? — Голос девушки выдал в полной мере её ужас.

— При необходимости да. Всё в ваших руках, Алина.

— Что значит в моих руках? О чём вы говорите? Зачем вы взваливаете на меня такую ужасную ношу?

— Чтобы представить доказательство, в котором вы нуждаетесь.

— Мне не нужно никаких доказательств. Вы не должны ничего мне доказывать. Между нами нет ничего, что нуждалось бы в доказательствах. Ничего. Отпустите меня, монсеньор! Ах, отпустите меня!

— Что же, пожалуйста, если вы настаиваете. — Но Мосье по-прежнему крепко прижимал девушку к себе. Их лица почти соприкасались. — Но сначала выслушайте меня. Клянусь вам, я не поеду в Тулон, я не покину Гамм, пока не уверюсь в вашей любви, пока не получу доказательства этой любви, моя Алина. Доказательства, вы понимаете? — С этими словами принц ещё крепче обнял девушку и прижался губами к её губам.

Алина содрогнулась от этого поцелуя, а потом безвольно застыла в объятиях его высочества. Её мысли бродили в прошлом и в будущем, ибо мысли неведомо время, и ничто не может удержать её в тесных рамках настоящего. Андре-Луи, её возлюбленный, человек, которому она хранила бы верность до конца, погиб несколько месяцев назад. Она оплакала его, и рано или поздно смирится с его смертью. Без смиренного принятия смерти жизнь была бы невыносима. Но страдание, вызванное этой смертью, надломило душевные силы Алины, перетряхнуло все её ценности, лишило ориентации. Какая разница, что станет теперь с её жизнью? Кому до этого теперь есть дело? Если этот сластолюбец желает её, если желание толкает его на такое безумство, что он готов предать её собратьев по классу и крови, что ж, она пожертвует собой ради них, ради всего того, в почтении к чему её воспитывали с детства.

В таком тумане блуждали мысли Алины в те несколько страшных мгновений, пока принц держал её в объятиях. Потом до её сознания дошёл звук, раздавшийся у регента за спиной. Ещё мгновение он прижимал её к себе, приникнув губами к холодным, неживым губам, потом тоже ощутил движение за спиной. Мосье отпрянул от девушки и обернулся.

На пороге, за открытой дверью застыли два господина — граф д'Антраг и маркиз де Ла Гиш. На подвижном лице графа мелькнула циничная понимающая усмешка. Маркиз, забрызганный дорожной грязью, в шпорах и сапогах, был чернее тучи. Когда он заговорил, голос его звучал хрипло и грубо; в нём не было и намёка на почтительность к августейшей особе, к которой он обращался.

— Мы помешали вам, монсеньор. Но это необходимо. Дело срочное и отлагательств не терпит.

Регент, застигнутый в столь неловкий момент, попытался напустить на себя ледяное высокомерие, но его фигура мало способствовала такой операции. Желая сохранить достоинство, он добился лишь напыщенности.

— Что такое, господа? Как вы смеете врываться ко мне?

Д'Антраг представил своего спутника и представил объяснения — всё это на едином дыхании.

— Это господин маркиз де Ла Гиш, монсеньор. Он только что прибыл в Гамм. Его прислали из Тулона со срочным донесением.

Возможно, граф сказал бы больше, но ярость регента не оставила ему времени.

— Никакая срочность не может оправдать вторжения в мою частную жизнь. Или вы полагаете, что со мной можно совершенно не считаться?

Ответил ему маркиз де Ла Гиш, и ответил с откровенной издёвкой:

— Я начинаю думать, что так оно и есть, монсеньор.

— Что такое? — Регент не поверил собственным ушам. — Что вы сказали?

Властный, уверенный в себе Ла Гиш пропустил вопрос мимо ушей. Его ястребиное лицо исказил гнев.

— Дело, которое привело меня сюда, не может ждать.

Регент, который с каждым мгновением всё меньше доверял своим органам чувств, вперил в маркиза негодующий взор.

— Вы непростительно дерзки. Не забывайтесь. Вы будете ждать столько, сколько я сочту нужным, сударь.

Но маркиза было не так-то легко поставить на место или запугать.

— Я служу делу монархии, монсеньор, а оно не позволяет ждать. На чаше весов его судьба, и промедление погубит всё. Вот почему я настоял, чтобы господин д'Антраг проводил меня к вам немедленно, где бы вы ни были. — И не вдаваясь в дальнейшие подробности, Ла Гиш презрительно и бесцеремонно швырнул в лицо его высочеству вопрос. — Вы выслушаете меня здесь или соблаговолите пойти с нами?

Регент смерил его долгим надменным взглядом, но бесстрашный маркиз не отвёл глаз. Тогда его высочество повелительным жестом пухлой белой руки указал ему на дверь.

— Идите, сударь. Я последую за вами.

Де Ла Гиш чопорно поклонился и вышел, за ним следом вышел д'Антраг, закрыв за собой дверь.

Побелевший регент повернулся к мадемуазель де Керкадью. Его била дрожь, чёрная ярость затопила душу. Но его высочество справился с собой и вкрадчиво сказал девушке:

— Я скоро вернусь, дитя моё. Очень скоро.

И Мосье важно прошествовал к двери. Плащ остался висеть на стуле.

Ослеплённая стыдом и страхом Алина молча ждала ухода регента. Её преследовал жгучий, преисполненный презрения взгляд маркиза, мысли которого были написаны у него на лице. Прижав руку к груди, Алина слушала, как шаги Мосье и двух его спутников стихают на лестнице. Потом она стремительно развернулась, упала на колени возле кресла и, закрыв лицо руками, горько зарыдала.

Мосье шагал по коридору гостиницы «Медведь», и его била дрожь. Досада на несвоевременное вторжение мешалась с гневом, вызванным беспримерной наглостью маркиза.

Оба джентльмена ждали его на галерее. Д'Антраг облокотился на перила. Ла Гиш стоял прямо, в напряжённой позе. Он тоже дрожал, но только от гнева. Этот бесстрашный солдат, горячий и прямодушный, презирал придворные манеры. Послание, которое он привёз, было довольно нелицеприятным, и теперь маркиз не собирался его смягчать.

Пока они ждали регента, маркиз устремил на д'Антрага пылающий взгляд и с глубочайшей горечью произнёс: