Однажды вечером де Бац, Андре-Луи и Шабо обедали у Фреев, и Юний поделился с ними замыслом, который, по его уверениям, мог принести миллионы.

Они с братом снаряжали в Марселе корсарскую флотилию для боевых действий в Средиземноморье. Предполагалось, что корсары будут совершать налёты не только на корабли вражеских государств, но и на те порты испанского и итальянского побережья, которые легко захватить врасплох.

Юний расписал это предприятие самыми радужными красками, напирая на огромное национальное значение такой акции, на пользу, которая она принесёт Республике, поскольку направлена против её врагов. Андре-Луи притворился глубоко заинтересованным. Он дал проекту — и финансовой, и патриотической его стороне — столь высокую оценку, что де Бац немедленно попросил братьев взять его в долю и предложил сто тысяч ливров.

Юний одобрительно улыбнулся.

— Вы умеете мгновенно распознавать благоприятную возможность, мой друг.

Шабо смотрел на них округлившимися глазами.

— Вы располагаете преимуществами, которые даёт богатство, — сказал он с завистливым вздохом.

— Если вам угодно наслаждаться тем же преимуществом, вот вам благоприятный случай, гражданин представитель.

— Мне? — Шабо кисло улыбнулся. — У меня нет необходимых средств, чтобы внести свою долю. Я служу человечеству. Такие труды не приносят материальной награды.

— Представляете, какие сокровища вы бы собрали себе на небе, если бы Республика его не упразднила[11], — съехидничал Андре-Луи.

— Друг мой, вы легкомысленны, — упрекнул его представитель. — Вы насмехаетесь над священными понятиями. Это недостойно.

— Вы всё ещё считаете небо священным понятием?

— Я считаю таковым Республику! — загремел Шабо. — Вы позволяете себе отпускать остроты в её адрес. Это святотатство.

Де Бац поспешил вмешаться в их перепалку и предложил представителю свой кошелёк с тем, чтобы тот смог принять участие в предприятии. Однако Шабо не поддался искушению. Если дело пойдёт неудачно — а такое может случиться, ибо морские набеги сопряжены с риском — у него не окажется средств, чтобы расплатиться с долгом. А это опасное положение для народного представителя. Барон не стал настаивать. Он вернулся к теме собственного вложения и обговорил с братьями Фрей все подробности сделки.

Когда друзья возвращались домой по пустынным в столь поздний час улицам, Андре-Луи с благодарностью сказал де Бацу:

— Ты быстро понял намёк, Жан.

— Хотя и не догадался о твоей цели. По-моему, ты становишься ребячливым, Андре.

— Моя цель двояка. Искусить Шабо, показав ему, насколько легко и безопасно он может обогатиться, если доверится нам, и продемонстрировать Фреям наше могущество, дабы они не осмеливались противостоять нам, чего бы мы ни потребовали. Скоро мы станем свидетелями чрезвычайно интересных событий.

Но прошёл целый месяц, прежде чем Андре-Луи сделал следующий ход. Всё это время он, совместно с де Бацем, занимался сделками с эмигрантскими поместьями. Заговорщики позволили Делонэ и Жюльену получить скромный доход на этих операциях, чтобы разжечь аппетиты депутатов.

Одним прекрасным августовским утром Андре-Луи отправился в Тюильри. Дожидаясь конца утренней сессии, он мерил шагами просторный холл и размышлял о невероятной пестроте публики, привлечённой различными мотивами в этот правительственный вестибюль. Основную массу посетителей составляли простолюдины — грязные, нечёсаные, громогласные патриоты в красных колпаках. До Андре-Луи то и дело долетала их непристойная брань и громкий смех. Изредка в толпе мелькали напудренные головы изысканно разодетых щёголей. Довольно много было юристов в хорошо скроенных костюмах спокойных тонов. То и дело на глаза попадались сине-белые мундиры офицеров регулярной армии и сине-красные — Национальной Гвардии. Были среди присутствующих и женщины, в основном — неряшливого вида торговки, интересующиеся политикой. На их домашних чепцах красовались трёхцветные кокарды. Представители различных сословий мешались, толкались и тёрлись плечами в полном согласии с революционной доктриной равенства.

Андре-Луи сел на одну из пустых скамеек, стоявших у стены, и с любопытством разглядывал эту пёструю картину. Как только в холле появлялся какой-нибудь представитель или другое важное лицо, толпа сторонилась, освобождая ему проход. Люди приветствовали проходящих, иногда уважительно, но чаще фамильярно.

Многих членов Конвента Андре-Луи знал в лицо. Вот появился коротышка Шабо с заметным брюшком, обтянутым неопрятным платьем, на буйных кудрях — красный колпак. После смерти Марата он стал самым популярным в народе депутатом. С его появлением толпа оживилась, отовсюду посыпались непристойные, но добродушные шутки, на которые Шабо непринуждённо отвечал на ходу. Следом вышел молодой человек потрясающей красоты, одетый, словно по контрасту с броской элегантностью. С ним никто не осмеливался держать себя так раскованно. На почтительные приветствия присутствующих юный щёголь отвечал с небрежным высокомерием, которого не мог бы себе позволить ни один бывший аристократ. Андре-Луи узнал в нём шевалье де Сен-Жюста, дворянина по происхождению, негодяя по призванию. Это его пылкое красноречие вознесло Робеспьера на первое место в государстве.

Вон ещё одно знакомое лицо — драматург и законодатель Фабр, присвоивший себе поэтический псевдоним д'Аглантен. Его благородная наружность, томный вид и жеманные манеры разительно контрастируют с внешностью и повадкой трибуна Дантона, которого Фабр неизменно поддерживал.

Наконец Андре-Луи заметил среди выходящих из зала Конвента человека, которого дожидался. Он встал и пошёл ему навстречу.

— Мне нужно сказать вам несколько слов по делу национальной важности, Делонэ.

Представитель встретил его с почтением, как и надлежит встречать возможного благодетеля. Они выбрались из толпы и присели на скамейку.

— Дело продвигается крайне медленно, Делонэ.

— Надеюсь, вы не меня в этом упрекаете, — проворчал депутат.

— Мы не можем перейти к крупным операциям, пока не одолеем робость Шабо.

— Согласен. И что же?

— А вот что: братья Фрей, которые имеют на него влияние, истратили целое состояние на снаряжение корсарской флотилии. — Андре-Луи выложил подробности. — Если запретить корсарство, они будут разорены.

Делонэ испуганно посмотрел на собеседника.

— Вы хотите разорить их?

— О, нет. Только найти на них управу. Привести их в состояние, которое будет способствовать нашим целям.

Андре-Луи говорил долго и, видимо, небезрезультатно, поскольку три дня спустя на дом Фреев обрушилось несчастье. Депутат Делонэ с трибуны Конвента объявил корсаров грабителями. «Республика не может одобрять разбоя ни на море, ни на суше!» Таков был лейтмотив выступления. Делонэ прочёл целую проповедь о республиканских добродетелях и в конце её потребовал запрета на корсарство. Конвент довольно безучастно проголосовал «за», поскольку вопрос представлял для них слабый интерес.

В тот же день Де Бац и Андре-Луи отправились к Фреям. Де Бац превосходно разыграл отчаянье.

— Друзья, это крах для меня!

Оцепеневшие от ужаса братья отвечали ему, что их положение не лучше.

Эмманюэль был в слезах, Юний настолько забылся в гневе, что стал поносить Шабо.

— Этот человек последние три месяца приходит сюда ежедневно. Каждый день он набивает за этим столом свою ненасытную утробу. И вот теперь, когда у него появилась возможность отплатить за моё гостеприимство, за мою дружбу, когда одно вовремя сказанное слово могло отвратить беду, он хранит молчание и бросает нас на произвол судьбы. Вот вам и друг! О милостивый Боже!

— Вам нужно было сделать его партнёром в том предприятии, — упрекнул де Бац. — Я пытался было, но вы меня не поддержали.

— Прибегните к его помощи хотя бы теперь, — подхватил Андре-Луи. — Если вы этого не сделаете, мы разорены. Простите, что я упоминаю об этом, но у вас есть моральный долг перед де Бацем, мой друг.