Миновав ворота, патруль свернёт за угол на улицу Шарло. Тут их будет ждать маленький отряд Андре-Луи. Он проводит королевскую семью во внутренний дворик, где Бальтазар Руссель будет держать наготове карету, дабы отвезти беглецов в свой дом на улице Гельвеция на окраине Парижа. Там бывшие узники укроются, пока не утихнет суматоха и не представится возможность вывезти их в сельский дом Русселя в Бри-Конт-Робер.

Задача Корти и его людей — держаться подальше от лже-патруля, который их заменит. Впоследствии их могут наказать за недостаток бдительности, но едва ли обвинение будет более тяжким.

На другой вечер после визита Ланжеака де Бац и Андре-Луи посетили лавку Корти, чтобы окончательно обо всём договориться с капитаном-бакалейщиком. Сержант Мишони уже ждал их в лавке вместе с Корти. Во время разговора Андре-Луи, случайно взглянув в окно, заметил на улице широкий силуэт в огромной треуголке. Обладатель шляпы пристально всматривался в тускло освещённую витрину, словно обследовал выставленные товары.

Андре-Луи отошёл от остальных и неспешно прошёлся до двери. Он достиг её как раз вовремя, чтобы увидеть, как обрюзгшая фигура поспешно удирает по улице Сыновей Сен-Тома.

Де Бац закончил разговор и присоединился к другу. Андре-Луи сообщил ему неутешительную новость:

— Мы под наблюдением нашего приятеля Бурландо. Должно быть, он следил за нами от улицы Менар.

Де Бац отнёсся к сообщению легкомысленно.

— Ну что ж, значит он видел, как мы делали покупки.

— А потом может связать увиденное с Корти и, не исключено, с Мишони.

— В таком случае придётся уделить ему некоторое внимание. А пока его дело может потерпеть, у нас есть более неотложные.

Более неотложные дела были улажены в течение следующих 24 часов, и в пятницу ночью Андре-Луи мерил шагами улицу Шарло неподалёку от Тампля. За компанию с ним прохаживались Ланжеак и маркиз де Ла Гиш — тот самый человек, что вместе с Бацем пытался спасти короля. Вся троица время от времени оказывалась напротив пещерообразных ворот дома номер двенадцать, за которыми в запряжённой карете ждал своего часа юный Бальтазар Руссель.

В сиреневом июньском небе взошла почти полная луна. Уличных фонарей в тот вечер не зажигали. Андре-Луи и его спутники выбрали теневую сторону улицы. В этот полночный час они были не единственными нарушителями сонного спокойствия. Их путь то и дело пересекал маршрут другой прогуливающейся троицы в составе Дево, Марбо и шевалье де Ларнаша. Один раз, услышав тяжёлую поступь приближающегося патруля, все шестеро с едва ли не сверхъестественным проворством исчезли в тени подъездов, чтобы вновь возникнуть, когда шаги солдат заглохли в отдалении.

Полночь миновала; вся шестёрка сошлась на углу улицы Тампля и приготовилась к неминуемо надвигавшимся событиям, участниками которых им предстояло стать.

И события не замедлили произойти, только вот не совсем те, которых ожидали наши смельчаки.

В тот день Бурландо был очень занят. Он предстал с донесением перед Революционным комитетом своей секции. По случайности на территории той же секции находился Тампль. Сообщение Бурландо привлекло внимание одного из членов комитета, сапожника по имени Симон. Этот напыщенный и жадный до славы фанатик отправился с полученными сведениями в Комитет общественной безопасности при Тюильри.

Там он заявил, что пришёл сообщить комитету о контрреволюционном заговоре, организованном бывшим бароном де Бацем. По имеющимся сведениям де Бац подозрительно часто общается с бакалейщиком по имени Корти, который, между прочим, командует Национальной гвардией секции Лепельтье. Замечено также, что другой частый посетитель Корти — муниципальный офицер Мишони, который несёт охрану в Тампле. Как раз вчера вечером Корти, Мишони, де Бац и человек по имени Моро проводили какое-то совещание в лавке бакалейщика.

— Вот всё, о чём сообщил нам наш информатор, — заключил гражданин Симон. — Но я не дурак, граждане. У меня, благодарение Господу, есть мозги, и они немедленно подсказали, что за всем этим кроется подозрительная и опасная комбинация.

Полдесятка членов Комитета общественной безопасности, спешно собравшихся, чтобы выслушать срочное, по утверждению сапожника, заявление, не были склонны принимать его всерьёз. В отсутствие президента комитета его кресло занимал представитель Лавиконтри, и случилось так, что этот человек был одним из помощников де Баца, а Сенар, секретарь и фактотум комитета, голос которого тоже имел немалый вес, получал от барона деньги. При упоминании барона оба насторожились.

Когда приземистый, неопрятный, вызывающий неприязнь Симон закончил своё выступление, Лавиконтри, желая повлиять на мнение коллег по комитету, рассмеялся.

— Честное слово, гражданин, если это всё, что ты имел сообщить, лучше бы ты сначала убедился, что эти люди не покупали в лавке товар.

Симон насупился. Его маленькие крысиные глазки-бусинки вспыхнули злобой.

— Это не тот вопрос, к которому можно отнестись легкомысленно. Я прошу вас всех не забывать, граждане, что названный бакалейщик время от времени патрулирует Тампль, а Мишони несёт там охрану регулярно. Неужели вам в связи с этим ничего не приходит на ум?

— Тогда их знакомство естественно, — осторожно заметил Сенар.

— Ага! А с де Бацем? С этим иностранным агентом? Что они делали в закрытой лавке вместе с де Бацем и вторым субъектом — его постоянным компаньоном?

— Откуда ты знаешь, что де Бац — иностранный агент? — спросил кто-то из членов комитета.

— Таковы сведения, которые я получил.

Лавиконтри развил вопрос коллеги.

— А какими доказательствами ты можешь подкрепить столь серьёзное обвинение?

— Разве можно предположить, что ci-devant аристократ, ci-devant барон приехал в Париж по другому делу?

— В Париже довольно порядочное число ci-devants, гражданин Симон, — вмешался Сенар. — Ты считаешь, что все они — иностранные агенты? Если нет, то почему же ты выделил именно гражданина Баца?

У Симона чуть пена изо рта не пошла от злости.

— Потому что он стакнулся с сержантом, который отвечает за охрану Тампля, и с капитаном Национальной гвардии, который должен нести там сегодня караул! Пресвятой Боже! Вы до сих пор в этом ничего подозрительного не находите?

Вероятно, Лавиконтри в конце концов отмахнулся бы от назойливого доносчика и отослал бы его прочь. Но один из членов комитета занял другую позицию. Он решил, что следует немедленно послать за Мишони и задать ему несколько вопросов. Другие согласились, и Лавиконтри не осмелился возражать.

В результате в начале двенадцатого ночи раздувшийся от важности гражданин Симон в сопровождении полудюжины сотоварищей из своей секции постучал в ворота Тампля. Он показал ордер, выданный ему Комитетом общественной безопасности, и сразу же поднялся в башню, в комнату королевы, дабы убедиться, что там всё в порядке.

Он молча оглядел трёх дам в чёрном, занимавших это безрадостное помещение, и спящего на низкой кроватке мальчика — по прежнему закону нынешнего короля Франции. Потом сапожник перенёс внимание на Мишони. Он показал ему приказ, предписывающий сержанту временно передать свои обязанности предъявителю этой бумаги, а самому безотлагательно предстать перед Комитетом общественной безопасности, собравшимся специально, чтобы его выслушать.

Мишони, долговязый нескладный парень, не сумел скрыть испуга. На его открытом добродушном лице отразилась мучительная тревога. Он немедленно пришёл к заключению, что заговорщиков предали. Но опасность, нависшая над собственной жизнью, беспокоила его меньше, чем мысль о жестоком разочаровании, постигшем высокородных дам, на долю которых и так выпало столько тяжких испытаний. Крах надежды на их освобождение, казавшееся таким близким, Мишони воспринял как утончённую жестокость судьбы. Тревожила его и участь де Баца, который, возможно, в эту самую минуту направлялся прямо в ловушку. Сержант гадал, как бы ему предупредить барона, но Симон, пристально всматривавшийся в Мишони своими близко посаженными бусинками, положил конец мучительным поискам выхода. Он сообщил Мишони, что отправит его в комитет под стражей.