— Можно почти всё простить парням из Жиронды ради винограда, который они выращивают. — Он поднял бокал к свету, с нежностью посмотрел на багрово-красную жидкость и вздохнул. — Бедолаги!

Барон удивлённо приподнял брови. Он знал, что Делонэ считается стойким приверженцем Горы.

— Вы их жалеете?

— Можно позволить себе роскошь пожалеть тех, кто больше не способен навредить или помешать нам. — Голос представителя звучал мягко, но, как и всё остальное, наводил на мысль о недюжинной скрытой силе. — Сострадание в наши времена — удовольствие, особенно когда оно сопровождается чувством облегчения. Теперь, когда жирондисты повержены, я могу пожалеть их, прекрасно отдавая себе отчёт, что это гораздо лучше, чем если бы они жалели нас.

Обед подошёл к концу, на смену бордо пришёл арманьяк, и только тогда банкир перешёл к делу. Он взял на себя роль адвоката своего земляка.

— Я уже рассказал гражданину представителю о том, что вы, дорогой де Бац, видный делец и, в частности, заинтересованы в покупке крупных конфискованных поместий с тем, чтобы разбить их на участки и продавать порознь. Мне нет нужды говорить вам, что гражданин Делонэ мог бы оказать вам существенную помощь в этом предприятии, предоставив в ваше распоряжение сведения, которыми он располагает благодаря своему представительству.

— О, нет, нет! Тут я вынужден вас поправить! — воскликнул депутат со всем пылом добродетели. — Такая формулировка может легко завести вас в заблуждение. Я не хочу сказать… В действительности я не думаю, что использование знаний, которые даёт мне положение в правительстве, можно назвать злоупотреблением доверия. В конце концов это распространённая практика, не только во Франции, но и повсюду. Но я предлагаю вам знания иного рода. Наш мир пропитан злобой, и поступки человека, особенно человека государственного, так легко неверно понять или истолковать. Сведения, которые я предлагаю, касаются исключительно ценности земель. Я вырос в деревне, и земля всю жизнь была особым объектом моего изучения. Эти знания я и готов предложить вам, гражданин де Бац. Вы меня понимаете?

— О, вполне, — заверил барон. — Вполне. Не трудитесь продолжать объяснения. А что касается предлагаемых вами знаний, знаний, несомненно, исключительных, то я в них не нуждаюсь. Видите ли, я и сам неплохо разбираюсь в этом вопросе; в противном случае мне никогда бы не пришло в голову взяться за подобные операции. Мне безусловно жаль, что та область, где наше сотрудничество представляло бы для меня интерес, закрыта для вас по соображениям, которые я не вправе критиковать.

— Вы хотите сказать, что считаете мои опасения безосновательными? — осторожно спросил Делонэ, словно хотел, чтобы его убедили, что это именно так.

Но де Бац не собирался его ни в чём убеждать. Его ответ прозвучал крайне безучастно.

— Не понимаю, кто пострадал бы, если бы я воспользовался сведениями, которые вы в состоянии мне предоставить. А с моей точки зрения там, где нет пострадавшей стороны, не может быть и угрызений совести. Но человеческая совесть — такой деликатный предмет! Я далёк от желания спорить с чувствами, которые, безусловно, заслуживают уважения.

Делонэ впал в мрачную задумчивость.

— Знаете, — сказал он, — вы представили мне точку зрения, которая никогда не приходила мне на ум.

— Охотно верю, — ответил барон тоном человека, который считает тему скучной и желает поскорее её оставить.

И они её оставили бы, если бы Андре-Луи не счёл, что ему пришло время вмешаться.

— Извините за вмешательство, гражданин представитель, но, возможно, я помогу вам принять решение, если сообщу, что эти сделки в действительности выгодны государству. Таким образом оно получит готового покупателя на поместья, которые стремится ликвидировать.

— Ах, да! — теперь Делонэ выказывал столько же рвения, сколько раньше неохоты. — Это верно, очень верно. Такой аспект дела я ещё не рассматривал.

Бенуа незаметно подмигнул барону.

— Позвольте мне всё обдумать, гражданин де Бац, и, возможно, впоследствии мы обсудим этот вопрос ещё раз.

— Как вам будет угодно, — сказал барон совершенно безразличным тоном, который кого угодно мог довести до исступления.

Когда друзья в тот вечер возвращались домой, на улицу Менар, Андре-Луи пребывал в превосходном расположении духа.

— Эта рыбка клюнет, — заверил он барона, — Можете подсечь её, когда угодно, Жан.

— Я понимаю. Но он в конечном счёте — мелкая сошка, Андре. Я метил в кого-нибудь покрупнее.

— Не всё сразу, Жан. Нетерпение к добру не приводит. Согласен, Делонэ — мелкая рыбёшка. Но он послужит нам наживкой для добычи покрупнее. Не пренебрегайте им. Если воспользоваться другой метафорой, считайте его первой ступенькой лестницы, по которой мы доберёмся до вершин Горы. Или, если угодно, первой овцой, которая покажет нам брешь в стене.

— К дьяволу ваши метафоры!

— Тем не менее, держите их на уме.

Они дошли до дома номер семь по улице Менар. Де Бац открыл калитку в воротах для экипажей, и они вошли во внутренний дворик скромного дома. Внутри, на ступеньке сидел плотный неопрятный тип в слишком большой для него треуголке с трёхцветной кокардой. При виде барона, он встал и выбил о каблук пепел из глиняной трубки.

— Гражданин Жан де Бац, ci-devant[9] барон де Бац? — окликнул он грубо гасконца.

— Я — Жан де Бац. А вы кто такой?

— Меня зовут Бурландо. Офицер муниципальной полиции.

Это заявление прозвучало весьма зловеще, но на барона оно не произвело ровно никакого впечатления.

— И какое же у вас ко мне дело, гражданин муниципал?

Грязноватая физиономия офицера помрачнела.

— У меня есть к вам несколько вопросов. Лучше бы нам войти в дом. Но как пожелаете…

— Заходите, если угодно, — безразлично сказал барон. — Надеюсь, вы не станете тратить моё время впустую, гражданин.

— Это мы вскоре увидим.

Они поднялись по лестнице и остановились у двери. Несмотря на тревогу, Андре-Луи не мог не восхищаться безупречным самообладанием барона. Де Бац постучал, и дверь мгновенно открылась. Их встретил Бире-Тиссо, слуга барона, невзрачный человечек с худым зеленоватым лицом, проницательными тёмными глазами и широким ртом клоуна.

Де Бац прошёл в небольшой салон, следом за ним шёл Бурландо, и Андре-Луи замыкал шествие. Муниципал хотел было помешать Андре войти, но барон осадил чиновника.

— Это мой друг, гражданин Моро. Можете свободно говорить при нём. Хвала Господу, у меня нет секретов. Закрой дверь, Андре. Итак, гражданин муниципал, я к вашим услугам.

Бурландо неспешно прошёлся по изысканному маленькому салону, обвёл взглядом позолоченную мебель, пушистый ковёр, севрский фарфор и остановился перед овальным зеркалом, висящим над камином, спиной к окну.

— А, Моро. Что ж, ладно. Мне сказали, что он ваш помощник.

— Совершенно верно, — подтвердил де Бац. — Итак?

Ввиду такой напористости Бурландо сразу перешёл к делу.

— Мне сообщили, что вы, гражданин ci-devant, ведёте антигражданский образ жизни. Я узнал, что вы встречаетесь с личностями, не пользующимися доверием нации.

— С какой же целью, по вашим сведениям, я с ними встречаюсь?

— Как раз это я и надеялся выяснить у вас. Когда вы мне ответите, я буду знать следует ли мне передать сведения о вас комитету общественной безопасности. Позвольте взглянуть на вашу карточку, гражданин.

Де Бац немедленно протянул ему карточку — удостоверение личности, выданную секцией, на территории которой он проживал. Недавний указ предписывал каждому гражданину получить такое удостоверение.

— И вашу, гражданин, — с начальственной бесцеремонностью обратился чиновник к Андре-Луи.

Обе карточки были в полном порядке. Их выдал владельцам Потье де Лилль, секретарь секции, которому барон платил. Бурландо вернул их без комментариев. Но подлинность документов не сбила с него спеси.

— Итак, граждане, что вы имеете сказать? Вы ведь не станете прикидываться патриотами здесь, в этой роскошной квартирке?