Мосье важно кивнул.
— Что скажет на это господин де Бац?
Барон улыбнулся.
— Я буду рад любому помощнику, при условии, конечно, что он обладает мужеством и умом, необходимыми для такой работы.
— Других я не привлекаю, сударь, — высокомерно заявил д'Антраг.
— Разве я мог допустить такую нелепую мысль, сударь?
Но тут вмешался господин д'Артуа, который до сих пор хранил хмурое молчание.
— Это задание требует ещё одного качества. Не знаю, обладает ли им господин Моро.
Регент, на губах которого заиграла было задумчивая улыбка, вскинул глаза, словно во внезапном испуге. Но его брат ничего не заметил — он не отводил холодного неприязненного взгляда от Андре-Луи.
— Господин Моро, я припоминаю один разговор, который мы с вами вели в Шенборнлусте. Тогда вы назвали себя конституционалистом. До сих пор я неукоснительно требовал от наших сторонников большей чистоты идеалов. Мы не ставим перед собой цели восстановить монархию во Франции, если это будет конституционная монархия. Мы выступаем за монархию в той форме, которая освящена веками. Мы убеждены, что если бы наш несчастный брат не отступил от неё, нынешнее плачевное положение вещей никогда не возникло бы. Вы должны понять, господин Моро, что, поскольку таковы наши идеалы, мы вправе сомневаться в потенциальном союзнике, который их не разделяет. Вы улыбаетесь, господин Моро?
«Кто не улыбнулся бы, — подумал про себя Андре-Луи, — услышав такое напыщенное обращение из уст принца Безземельного к человеку, который предлагает сложить голову на службе его августейшим интересам». Но, понимая неуместность своего веселья, молодой человек мгновенно напустил на себя серьёзность.
— Монсеньор, — ответил он, — даже если допустить, что это безнадёжное предприятие увенчается успехом, мы всего лишь уничтожим существующий режим и откроем путь к реставрации. В какой форме будет реставрирована монархия, едва ли от нас зависит…
— Возможно, возможно, — холодно перебил его принц. — Но мы всё же должны проявлять разборчивость, даже привередливость при вербовке агентов. Это наш долг перед самими собой, перед достоинством нашего положения.
— Понимаю, — отозвался Андре-Луи ледяным тоном. — Чистота ваших идеалов требует чистоты оружия, которое вы используете.
— Вы очень удачно выразили мою мысль, господин Моро. Благодарю вас. Вы должны понять, что у нас нет иной гарантии искренности наших агентов.
— Осмелюсь думать, монсеньор, что я в состоянии представить такую гарантию.
Такой ответ, казалось, удивил господина д'Артуа.
— Сделайте милость, — сказал он.
— Лучшая гарантия искренности агента — его личная заинтересованность в деле, которому он служит. Реставрация монархии означает возвращение дворянам конфискованных владений. Среди них — и мой крёстный, господин де Керкадью, который получит обратно Гаврийяк. По его настоянию я вынужден ждать, когда это свершится, чтобы выполнить свою самую заветную мечту — жениться на мадемуазель де Керкадью. Теперь вы понимаете, монсеньор, насколько я заинтересован в способствовании делу монархии. Послужив ему, я послужу собственным интересам, которые являются главным предметом моей заботы.
Подобные речи не принято обращать принцам, а ни один принц не придавал своему высокому происхождению большего значения, чем граф д'Артуа.
Когда он отвечал, его голос дрожал от холодной ярости.
— Я прекрасно понял вас, сударь. Ваши слова объяснили всё то, что я до сих пор считал неясным в побуждениях человека с вашей биографией и взглядами, которые сами по себе не заслуживают доверия.
Андре-Луи отвесил чопорный поклон.
— Полагаю мне отказано. Могу ли я уйти?
Господин д'Артуа надменно кивнул. Де Бац в ярости прищёлкнул языком. Но не успел он дать выход своему негодованию — что несомненно ещё усугубило бы положение — как регент, ко всеобщему удивлению, соблаговолил вмешаться. Его обычно багровое лицо слегка побледнело. Мясистая рука, которую он вскинул, призывая присутствующих к вниманию, заметно дрожала.
— Ах, подождите! Подождите, господин Моро! Одну минуту, прошу вас.
Брат воззрился на его высочество в гневном изумлении. Он не мог поверить, что это говорит регент Франции. Мосье, обыкновенно столь корректный, столь официальный, исполненный такого величия, настолько щепетильный в вопросах этикета, что даже здесь, в этой бревенчатой избе, надевал для аудиенций орденскую ленту Св. Духа и шпагу, казалось, совершенно забылся. Иначе, как мог бы он обращаться так просительно к человеку, который позволил себе держаться оскорбительно и вызывающе. Для господина д'Артуа это было концом света. Нет, тут речь идёт не о троне. Ради трона брат не стал бы так унижаться.
— Монсеньор! — воскликнул он с ужасом.
Но всё величие, казалось, оставило регента. Он заговорил вкрадчивым, примирительным тоном.
— Мы должны быть великодушны. Мы должны иметь в виду, что услуги, которые предлагает нам господин Моро, потребуют от него исключительного мужества. — Похоже, принц только сейчас начал осознавать это обстоятельство. — С нашей стороны было бы невеликодушно отвергать их или слишком пристально вглядываться в… э… соображения, которыми господин Моро… э… руководствуется.
— Вы так полагаете? — язвительно поинтересовался господин д'Артуа. Его брови сошлись у основания крупного бурбоновского носа.
— Я так полагаю, — последовал отрывистый ответ, причём категоричный тон ответа явно подразумевал желание говорившего напомнить, кто занимает трон, и чья воля, стало быть, является священной. — Я лично очень благодарен господину Моро за готовность служить нам, невзирая на опасность, которую невозможно недооценить. Если, как все мы надеемся, предприятие окажется успешным, я щедро выражу ему свою признательность. Степень моей щедрости будет зависеть только от политических взглядов, которых господин Моро будет придерживаться к тому времени. Он должен понимать, что это неизбежно. Но до тех пор его прошлые взгляды или деятельность не должны нас беспокоить. Повторяю, с нашей стороны было бы невеликодушно принять другое решение.
Изумление присутствующих достигло апогея. Это беспрецедентное и неожиданное великодушие поразило всех, за исключением, возможно, хитроумного и проницательного господина д'Антрага, который решил, что ему понятна причина беспокойства его высочества.
Лицо господина д'Артуа стало пунцовым. Его самолюбие было болезненно уязвлено этим публичным, хотя и неявным выговором.
— В повторении нет никакой необходимости, — надменно заявил он. — Едва ли я способен забыть такое сильное слово как «невеликодушный». Я не стану сейчас подробно останавливаться на этом. Поскольку наши взгляды по этому вопросу так разительно несхожи, я не могу принять дальнейшего участия в обсуждении. — И он резко развернулся на каблуках и шагнул к двери.
Регент нахмурился.
— Монсеньор! — вскричал он, — Вы не должны забывать, что я занимаю место короля.
— Ваше высочество не оставляет мне никакой возможности забыть об этом, — с горечью ответил младший принц, выказав тем самым непочтительность и к представителю нынешнего короля, и к покойному соверену. С этими словами он вышел, хлопнув за собой дверью.
Регент предпринял неуклюжую попытку сгладить впечатление, которое произвёл уход господина д'Артуа.
— Мой брат, господа, занимает в подобных вопросах бескомпромиссную позицию, которую нам надлежит уважать, даже если мы её не разделяем. — Он вздохнул. — Господин д'Артуа всегда проявлял твёрдость во всём, что касается его идеалов, очень возвышенных, очень благородных. — Принц сделал паузу, а потом заговорил другим тоном. — Думаю, остаётся сказать немногое. Я уже выразил, господин де Бац, свою высокую оценку замыслу, который вы и господин Моро попытаетесь осуществить. Если вам что-нибудь понадобится, господин д'Антраг — к вашим услугам. Я рад, что у вас с ним достигнуто полное понимание.
— Остаётся один вопрос, монсеньор, — сказал де Бац. — Фонды.
Его высочество испуганно всплеснул руками.
