Его высочество полуобернулся в кресле и соблаговолил заметить Андре-Луи. Моро отвесил глубокий поклон. Граф д'Антраг остался стоять у двери, молча наблюдая за сценой.

— А, господин Моро! — Пухлые губы монсеньора растянулись в улыбку, но выпуклые глаза под густыми дугами бровей смотрели недружелюбно. — Принимая во внимание услугу, оказанную вами особам, которых мы ценим, я должен выразить сожаление по поводу результата вашей беседы с господином д'Артуа. Мой брат счёл ваши взгляды и принципы настолько неподходящими, что не смог предложить вам какой-либо пост в армии, которая призвана избавить трон и отечество от врага.

Его высочество выдержал паузу, и Андре-Луи почувствовал, что от него ждут ответа.

— Возможно, я недостаточно ясно дал понять его высочеству, что мои принципы строго монархические, монсеньор.

— Этого недостаточно. Вы, как я понял, сторонник конституции. Но это так, к слову… — Он помедлил. — Как зовут того офицера, д'Антраг?

— Турзель, монсеньор. Капитан Клемент де Турзель.

— Ах да. Турзель. Я слышал, господин Моро, что ночью у вас, к сожалению, произошла ссора с капитаном де Турзелем.

— Да, полагаю, господин капитан теперь о ней сожалеет.

Выпуклые глаза его высочества выпучились сильнее прежнего. Господин д'Аварэ выглядел испуганным. Д'Антраг на заднем плане тихонько прищёлкнул языком.

— Ну конечно, вы ведь были учителем фехтования, — произнёс принц. — Учителем фехтования с громкой репутацией, насколько я понимаю. — Его тон стал холодным и отчуждённым. — А как вы считаете, господин Моро, подобает учителю фехтования затевать дуэли? Таково, по-вашему, достойное и безупречное поведение мастера шпаги? А может, оно напоминает игру… краплёной колодой?

— Монсеньор, в тех обстоятельствах у меня не было выбора. Я обязан был пресечь гнусную клевету. Учителя фехтования нельзя безнаказанно оскорблять только за то, что он учитель фехтования.

— Но я понял, сударь, что зачинщиком были вы; вы ударили господина де Турзеля, не так ли, д'Антраг? Ведь был нанесён удар?

Андре-Луи избавил графа от необходимости отвечать.

— Я действительно ударил господина де Турзеля, но ссору затеял не я. Пощёчина была ответом на оскорбление, не допускавшее иного ответа.

— Это так, д'Антраг? — Тон его высочества стал сварливым. — Об этом вы умолчали, д'Антраг.

— Но, монсеньор, естественно, удар предполагает провокацию.

— Тогда почему меня не поставили в известность? Почему мне рассказали только часть истории? Господин Моро, что это была за провокация?

Андре-Луи рассказал ему, как было дело, и добавил:

— Эта ложь, монсеньор, порочит моего крёстного тем сильнее, что я собираюсь жениться на его племяннице. Пусть я всего лишь учитель фехтования, я не могу позволить сплетне гулять дальше.

Его высочество засопел. Весь его вид свидетельствовал об испытываемой неловкости и досаде.

— Да, это очень серьёзно, д'Антраг. Это… это может затронуть честь мадемуазель де Керкадью.

Андре-Луи, тоже досадуя, отметил про себя, что его высочество выбрал не самую благовидную причину смены своего отношения к инциденту.

— Вы согласны, что это серьёзно, д'Антраг?

— В высшей степени, монсеньор.

Андре-Луи, сдерживая гнев, гадал, действительно ли этот субъект с лицом обтянутого кожей скелета, отвечая принцу незаметно ухмыльнулся.

— В таком случае передайте капитану де Турзелю, что мы им недовольны. Мы осуждаем его поведение в самых суровых выражениях и считаем такое поведение недостойным благородного человека. Передайте это ему от меня, д'Антраг, и проследите, чтобы он не появлялся у нас по крайней мере месяц.

Его высочество снова обратился к Андре-Луи.

— Капитан принесёт вам извинения, господин Моро. Вот именно, д'Антраг, передайте ему также официально, что он должен немедленно, в присутствии господина Моро взять свои слова обратно. Надеюсь, вы согласны, господин Моро, что делу нельзя дать зайти слишком далеко. Во-первых, существует указ курфюрста, который запрещает дуэли, а мы гости курфюрста и обязаны уважать и неукоснительно соблюдать законы этой страны. Во-вторых, сейчас не время благородным господам сводить личные счёты. Король нуждается, настоятельно нуждается в каждой шпаге, которая поможет защитить его дело. Вы меня поняли, сударь?

— Вполне, монсеньор. — Андре-Луи поклонился.

— Тогда, полагаю, с этим покончено. Благодарю за внимание. Вы можете удалиться, господин Моро. — И пухлая белая длань отклонилась в сторону выхода, а толстые губы раздвинулись в холодной полуулыбке.

В приёмном зале господина Моро попросили подождать, пока господин д'Антраг разыщет капитана де Турзеля. Андре-Луи бесцельно слонялся по просторному, почти лишённому мебели помещению, когда в дверь салона вошла Алина в сопровождении госпожи де Плугастель. Он бросился к ним.

— Алина!

Но выражение лица невесты остудило его пыл. Щёки девушки были бледны, меж тонких бровей пролегла морщинка, и весь облик её выражал обиду и суровость.

— О, как вы могли? Как вы могли?

— Что я мог?

— Обойтись со мной так нечестно! Выдать то, что я рассказала вам по секрету!

Андре-Луи понял её, но не ощутил вины.

— Я сделал это, чтобы спасти человеческую жизнь, жизнь друга. Ведь Ле Шапелье — мой друг.

— Но вы не знали, о ком идёт речь, когда вытянули из меня чужой секрет.

— Знал. Я знал, что Ле Шапелье в Кобленце. Я знал, что он прибыл с поручением к курфюрсту, следовательно, речь могла идти только о нём.

— Вы знали?! Знали? — Синие глаза Алины полыхнули гневом. — И ничего мне не сказали! Вы вызвали меня на откровенность, притворились равнодушным и вытянули нужные сведения. Как это низко и коварно, Андре! Низко и коварно. Не ожидала от вас.

Андре-Луи спросил терпеливо:

— Может быть вы скажете мне, какой вред я нанёс лично вам? Или вы хотите меня уверить, будто сердитесь за то, что я не допустил предательского убийства? Убийства своего друга?

— Не в этом дело.

— Очень даже в этом.

Огорчённая госпожа де Плугастель попыталась примирить невесту с женихом.

— В самом деле, Алина, если этот человек друг Андре-Луи…

Но та её перебила:

— Речь идёт совсем не об этом, мадам. Речь идёт о наших отношениях. Почему он не откровенен со мной? Почему так коварно использовал меня, почему подверг риску потерять доверие, с которым ко мне относится монсеньор? Он воспользовался мной, словно… словно шпионкой.

— Алина!

— А разве не так? Кем, по-вашему, меня будут считать при дворе, когда выяснится, что этот человек, этот опасный агент из числа ваших друзей-революционеров бежал, потому что я раскрыла намерения друзей его высочества?

— Об этом никому не станет известно, — ответил Андре-Луи. — Я уже говорил с д'Антрагом и удовлетворил его любопытство.

— Вот видишь, Алина, — увещевала её госпожа де Плугастель. Всё кончилось хорошо.

— Не вижу ничего хорошего. Теперь мы не сможем доверять друг другу. Мне придётся следить за собой, как бы не сболтнуть лишнего. Как я могу быть уверена, что, разговаривая с Андре, я разговариваю со своим возлюбленным, а не с агентом революционеров? Что подумал бы обо мне монсеньор, узнай он обо всём?

— Мнение монсеньора, безусловно, имеет решающее значение. — с сарказмом сказал Андре-Луи.

— Вы ещё и насмехаетесь? Конечно, оно имеет значение. Монсеньор почтил меня своим доверием, так неужели я вправе была обмануть его? Я должна выглядеть в его глазах либо предательницей, либо дурой, не умеющей держать язык за зубами. Приятный выбор! Тот человек бежал. Он вернётся в Париж, будет и дальше вершить свои злодейства, продолжит преступную борьбу против принцев, против короля…

— Вот мы и добрались до сути: вы сожалеете, что его не прикончили.

В этих словах была доля истины, и они окончательно вывели из себя мадемуазель де Керкадью.

— Это неправда! Никто не собирался его убивать! А хоть бы и так, это только следствие, а я говорю о причине. Зачем вы их смешиваете?