Таким образом, задумав порвать с венецианцами, император Мануил сблизился с пизанцами и постарался одновременно избежать всяких осложнений с генуэзцами. Об этом последнем обстоятельстве свидетельствует тот факт, что в Генуе об императоре Мануиле остались добрые воспоминания и, когда в 1180 г. он умер, генуэзский анналист, один из продолжателей Кафаро, нашел необходимым отметить этот факт следующими словами: «В 1180 г. скончался Мануил, дивной памяти всеблаженнейший император Константинопольский».[1211] Венецианцы после 1171 г. отзывались о своем бывшем союзнике иначе.
Сближение Византии с Генуей и Пизой раздражало венецианцев не в меньшей степени, чем дружба Венеции с южно — италийским королевством возмущала императорское правительство. Отношения между обоими государствами оказались натянутыми до последней степени, — надо было ожидать враждебных действий с той и другой стороны. Инициативу взяла на себя Венеция. В 1168 г. шесть венецианских галер захватили пять анконских с их экипажами, причем несколько человек анконцев было повешено. Это было сделано как раз в тот момент, когда отношения между Анконой и Византией были особенно дружественными, и Анкона превратилась в опорный пункт Восточной империи в Италию. Надо было ожидать ответного удара. Это и было сделано 12 марта 1171 г.
Венецианцы должны были быть готовы к репрессиям со стороны восточного соседа, но удар, нанесенный им Мануилом, был все-таки внезапным.[1212] Византийские источники — Киннам, Никита Хониат — изображают события 1171 г. как возмездие венецианцам за оскорбления, нанесенные императору под Корфу, как мероприятие, вызванное заносчивостью и дерзостью ненавистных «торгашей» с лагун. Киннам кроме того инкриминирует им еще нападение на генуэзский квартал в 1170 г. и отказ выполнить распоряжение императора о возмещении убытков. Венецианские анналисты, со своей стороны, относят эти события на счет зависти и злобы императора.[1213] В действительности, как мы видели, причины лежали глубже.
Венецианцы усиленно подчеркивают коварство Мануила, который «льстивыми словами» старался заманить в пределы Романии как можно больше венецианских купцов, чтобы готовившийся им удар был как можно более эффективным.[1214] Два венецианских посла, находившихся в то время в Константинополе, были императором обласканы, и он рассеял их опасения, вызванные дошедшими до них слухами о готовящемся нападении, заверениями в своей дружбе.[1215] Удар обрушился на голову нескольких тысяч венецианцев, что не так уж невероятно при обширности тех экономических связей, которые существовали у венецианцев в Византийской империи. Почти двадцать тысяч их, — уверяют нас венецианские анналисты, — находилось весной 1171 г. в пределах Романии и около половины этого числа было сосредоточено в одном Константинополе.[1216] «Подобно льву» обрушился Мануил на венецианских купцов и в столице, и на всем протяжении империи. Их хватали в домах, на площадях, ловили на море.[1217] Кто не успел бежать, были посажены в тюрьмы, — для узников в них нехватало места, ими стали заполнять монастырские кельи и казематы. Имущество, деньги и товары были конфискованы, но только часть всего этого попала в казну, — остальное было расхищено местными чиновниками, исполнителями распоряжения императора.[1218]
Взрыв возмущения вызвали эти действия в Венеции, когда туда в апреле прибыло несколько венецианских кораблей, уцелевших от погрома, с известием о его размерах. Немедленно было принято решение организовать экспедицию в византийские воды с целью мести и возмещения убытков. Голоса благоразумия, рекомендовавшие вступить с Византией в переговоры, смолкли в буре общего негодования.[1219]
В четыре летних месяца 1171 г. был вооружен флот в составе 100 галер и 20 кораблей; флот этот затем был усилен несколькими судами зависимых далматинских городов. Дож Витале Микьеле сам стал во главе экспедиции. Венецианский флот обогнул Морею, направился к Негропонту, делая нападения на приморские города, замки и именья. Побережье Негропонта также было разграблено без всякой помехи, так как греки не смели сопротивляться. Несколько сановников империи, очевидно крупные землевладельцы острова, «просили отправить к императору послов для переговоров». Дож нашел это предложение приемлемым, послы были отправлены, а флот продолжал углубляться в византийские воды. Венецианцы подошли к Хиосу и здесь решили обосноваться для зимовки и для организации нападений на соседние острова. Витале Микьеле подражал Доменико Микьеле.
Надо было подождать и результатов посольства. Дожа ожидало разочарование: посланцы не были приняты Мануилом, они только привезли с собою представителя императора, по совету которого в Константинополь было отправлено новое посольство. Так завязались бесконечные и бесплодные переговоры, которые затянулись на годы.
Между тем в армии и флоте появилась чума, опустошавшая ряды венецианских матросов и солдат.[1220] К этому прибавились продовольственные затруднения. Носились слухи, что греки отравили колодцы и вино, которое венецианцам удавалось захватить. Чем дальше, тем дела шли все хуже и хуже. Флот побывал на Лемносе, Лесбосе; но смерть преследовала венецианцев всюду. Наступила пасха 1172 г., а люди продолжали умирать сотнями. Во флоте и войске сначала тихо, потом все громче и громче раздавались сетования: «нас предали и нами дурно руководят»…
Естественно, что миролюбие дожа и неподатливость Мануила возрастали. Второе посольство также не было принято императором и привезло только обещание, что будет принято третье посольство. «Так как, — наивно объясняет автор „Истории дожей венецианских“, — дож любил мир… и не мог переносить народного ропота», то он, отправив в Константинополь третье посольство во главе со знаменитым впоследствии Энрико Дандоло, «по общему совету» решил возвратиться в Венецию.[1221] Киннам, преувеличивая успехи своих соотечественников, сообщает, что отступавшие венецианцы подвергались преследованию и нападениям со стороны греческого флота.[1222] Так широко задуманная карательная экспедиция закончилась катастрофой.
Она была также и личной катастрофой дожа. Возвратившийся флот был встречен взрывом недовольства. Во дворце дожей состоялось бурное заседание, во время которого одни в бешенстве (nimie rabientes) угрожали дожу ножами и кинжалами, а другие, более благоразумные, поспешили оставить собрание и скрыться. Витале Микьеле пробовал искать спасения в бегстве, думая укрыться в церкви монастыря св. Захарии, но один из участников бурного собрания (latro nefandissimus) нанес дожу кинжалом смертельную рану, успев при этом скрыться.[1223]
Тем временем вернулось ни с чем и третье посольство, а глава его Энрико Дандоло, передают, подвергся даже какому-то личному оскорблению.[1224] Отправлено было новое, четвертое посольство, но и оно не привезло с собою мира, а только двоих новых посланцев Мануила, единственной целью посылки которых, казалось, было соглядатайство и дальнейшее затягивание переговоров. По совету этих представителей венецианцы направили в Константинополь пятое посольство. Оно было принято императором, но, заверив послов в том, что в дальнейшем мир будет заключен, император рекомендовал им пока отправиться обратно, прихватив и на этот раз двух его представителей, которые, явившись в Венецию, «говорили новому дожу (Себастино Циани) сладкие речи»… Терпение венецианских дипломатов, наконец, лопнуло: дож прекратил переговоры.[1225] Италийская политика Мануила, разрыв с Византией, потеря византийского рынка, сближение восточного императора с Генуей и Пизой, безуспешные попытки восстановить в греческой империи свое прежнее положение заставили Венецию пересмотреть свою внешнюю политику и временно ориентировать ее по-иному, не нарушая, впрочем, ее основных положений: «натиска на Восток» и безопасности плавания по Адриатическому морю.
