В XII, как впрочем и в предыдущем XI столетии, и особенно в последующем XIII, несколько увеличивается товарность сельского хозяйства и быстро растет ремесленно-цеховое товарное производство. Для посреднической роли Венеции в торговле между Западом и Востоком общий хозяйственный подъем Европы имел огромное значение. Он дал возросшие товарные массы в руки венецианских купцов, он увеличил спрос на восточные товары. Затем огромные волны феодальной колонизации Востока, известные под названием крестовых походов, создали исключительную по своим масштабам, разнообразию и многосторонности среду для широчайшего проявления инициативы венецианских арматоров, купцов и ростовщиков, создали благоприятную сферу для деятельности быстро возраставшего торгового и ростовщического капитала Венеции, которые, по выражению Маркса, «достигают зрелости в самых различных общественно-экономических формациях».[1026] Наконец, у Венеции в этом столетии появились новые источники роста ее хозяйственной мощи: эксплуатация приобретенных «сфер влияния», использование торговых льгот и преимуществ, полученных в отдельных странах и эксплуатация собственных граждан при помощи системы государственных займов.[1027]

Крестоносное движение — это грандиозная попытка феодальной колонизации Востока. Основной движущей силой крестовых походов были духовные и светские феодалы, их целью — добывание новых ленов и новых масс крепостных. Социальные элементы иного хозяйственного склада, городская часть движения, преследовали также колонизационные цели, но они искали на Востоке, в первую очередь, новых рынков для закупки и сбыта сырья и товаров. Для этой части крестоносного движения складские помещения, лавки, рынок — основное; земельные приобретения, феодальная рента — дело второстепенное, попутное. Крестьянская часть движения искала опасения от голода и крепостнического гнета.[1028]

«Буржуазная» волна крестоносного колонизационного потока представлена в первый его период значительно слабее, чем церковно-рыцарская; тем не менее роль ее была огромной. Это понимали отчасти и современники[1029], еще яснее это стало позднее.[1030] Роль торговых городов в крестоносном движении, как известно, была двоякой: с одной стороны это были различные виды обслуживания грандиозного потока, устремившегося на Восток[1031], а с другой — непосредственное и активное участие в крестоносных военных операциях. Трудно сказать, какая из них была важнее. В первой из этих ролей италийские города выступили в тот день, когда первому рыцарскому отряду пришла мысль предпочесть спокойное плавание по морю многотрудному сухому пути во «святую землю», временно сменить рыцарское седло на скамейку торгового корабля. Активные операции рассчетливых купцов начались позднее, лишь после того, как движение дало известные результаты.

Венеция едва ли не первой выступила в первой из этих ролей и последней — во второй. Нелепостью является столь часто высказывавшаяся мысль, что участие Венеции в крестовых походах диктовалось благочестием венецианских купцов. Фрате Салимбене в XIII в. лучше понимал венецианцев, чем некоторые современные историки, когда он писал: «Венецианцы — люди жадные, упорные и суеверные; они захотели бы захватить весь мир, если бы только смогли».[1032]

Отношение Венеции к крестоносному движению было двойственным. С одной стороны, коммерческая выгодность участия в нем была очевидной: венецианские арматоры и купцы теперь много могли заработать на транспорте, на продаже крестоносцам разнообразных товаров. С другой стороны, однако, многое в этом движении могло вызвать и беспокойство: движение направлялось на Восток, где у венецианцев уже давно были завязаны торговые взаимоотношения, им угрожал разрыв; оно должно было широко охватить территорию Византии, где только что удалось добиться исключительных привилегий, здесь с уверенностью нужно было ожидать усиления торговой конкуренции не только со стороны итальянских торговых республик, но и других средиземноморских торговых городов Европы, французских, в частности; наконец, Венеция находилась в конце XI века в наилучших отношениях с Восточной империей, отрицательное же отношение императора Алексея к западноевропейской затее венецианским политикам, несомненно, было известно, — надо было опасаться осложнений с этой стороны. Все это диктовало необходимость осторожной и осмотрительной политики.

Основные конкуренты Венеции в восточных водах, Генуя и Пиза, несколько ранее чем Венеция, преодолели колебания, вызванные и их смущавшими широкими захватническими планами крестоносцев, — им здесь пока терять было нечего; но и они не особенно торопились. Пизанские анналы Марангона относят выступление пизанского флота на Восток только к 1099 году[1033], а Генуэзские анналы Кафаро для генуэзского флота указывают еще более поздний срок, 1100 год[1034]; возможно, однако, что анналисты имеют в виду не первые выступления своих сограждан, а те, что вызвали у современников и ближайшего потомства наибольший интерес. Нужно считать бесспорным, что официальная Венеция выступила последней[1035], — возможно даже, как это обычно и предполагается, что именно некоторые успехи на Востоке генуэзцев и пизанцев положили конец колебаниям политиков св. Марка.[1036]

Для того, чтобы понять и правильно оценить ту большую международную роль, какую республика св. Марка играет в XII и начале XIII века, необходимо конкретизировать высказанные выше общие положения об успехах Венеции в области экономического, социального и политического развития в это время.

Пути этого развития определились вполне уже в предшествующие столетия. Как и ранее, при относительно слабом развитии сельского хозяйства, в Венеции расширяется добыча соли, совершенствуются разнообразные ремесла, посредническая торговля охватывает большую часть Европы, переднюю Азию и северную Африку. В области социальной происходит дальнейшее усиление и сплочение господствующего класса при более глубокой социальной дифференциации остального населения. В сфере внутренней политики продолжается процесс аристократизации управления городом — государством при установлении соответствующих этому процессу конституционных форм, а в области внешней политики с еще большей энергией, чем ранее, преследуются экспансионистские цели.

В XII в. феодальное землевладение не только консолидируется, но, вероятно, происходит и некоторый его рост. Территориальная экспансия Венеции облегчала поступательный ход этого процесса. Дарения дожей монастырям и церквам продолжались, покупки и инфеодирование увеличивали земельные владения знати. В 1164 году дож Витале Микьеле дарит церкви св. Марка доходные статьи от различных венецианских владений в Триполи.[1037] В 1165 г. тот же дож инфеодирует Леонардо Моросини комитат Осор в Далматинском архипелаге.[1038] В своих завещаниях знать говорит о принадлежащих ей «вотчинах» на территории дуката и за его пределами, — фамилии Бодоэро, Микьеле, Циани фигурируют в этих документах. «Вотчина» (alodium) Угерио Бодоэро на морском берегу в районе Кьоджии состоит в 1187 г. из «земель, домов, вод или салин»; «вотчина» дожа Витале Микьеле в районе Палестрины заключает в своем составе около 1170 г. «земли, виноградники, салины»; Циани владеет «землями, домами, виноградниками, салинами, лугами в районе епископата Кьоджии».[1039] М. Мерорес сделала выборку из Государственного Венецианского Архива по рубрикам mani morti имен владельцев участков для разработки соли в XII в., причем среди 42 владельцев салин оказалось 20 монастырей и церквей, а среди светских владельцев выступают имена венецианских нобилей — Кандиано, Фоскари, Градениго, Фальери, Моросини и т. д.[1040]