Знаменитый поход начала XIII в. был делом Иннокентия III. С самого начала своего понтификата папа одновременно преследовал две цели: поставить византийскую церковь в зависимость от Рима и укрепить положение католического мира в Сирии. Первую из этих задач он думал разрешить, используя метод угроз и политического шантажа, через византийского императора Алексея III, положение которого на византийском троне, как узурпатора, не было прочным. Вторая цель могла быть достигнута только путем вооруженного нападения на мусульманские владения в Сирии или Египте, — для завоевания Палестины нужен был крестовый поход.[1408] Но папе принадлежала только инициатива похода, он только привел в движение крестоносные ополчения. Обстоятельства и хитрые венецианские политики, однако, в самом начале похода исторгли руководство им из рук Иннокентия III, и оно целиком перешло в руки республики св. Марка и ее дожа Энрико Дандоло.

Этот восьмидесятилетний дож — символическая фигура. В нем купеческая республика на лагунах нашла живое воплощение своего политического идеала государственного деятеля, а правящая плутократия — представителя своих классовых интересов. Неукротимая энергия, уменье дерзать, мудрая дальновидность и тонкий политический расчет, беззастенчивость в выборе средств для достижения поставленных целей, безусловная преданность интересам своего класса и государства сочетались в нем с редкой в те времена свободой от религиозных предрассудков, делавшей его нечувствительным к громам папской курии и равнодушным к делам веры и благочестия, если они не сочетались с серьезными мирскими интересами. Неудивительно, что под руководством такого вождя крестоносное движение впервые ярко обнаружило свою действительную природу: религиозные лозунги впервые были отброшены, грубо материальные цели бесстыдно обнажены, колониальный грабеж лишь очень поверхностно был прикрыт видимостью права.[1409]

Выдающаяся роль, которую играла Венеция в четвертом крестовом походе, широкое использование ею результатов его в целях своей захватнической политики дали повод рассматривать весь этот поход, как тонко и издалека задуманное и проведенное с большим мастерством предприятие политиков св. Марка. При этом одни из историков выдвигали в качестве мотива, толкнувшего венецианцев на «измену христианскому делу», их желание получить остаток задолженности по убыткам, причиненным Византией во времена императора Мануила[1410]; другие рассматривают поход, как акт мести за причиненные греками венецианцам обиды[1411]; третьи считали его вызванным неуверенностью Венеции в том, что договор 1198 г., для нее выгодный, будет Алексеем III соблюдаться[1412]; четвертые обвиняли Венецию в том, что она была подкуплена египетским султаном Малек-Адилем и т. п.[1413]

Несомненно, поход, как нельзя более отвечал целям восточной политики Венеции, и ей принадлежит выдающаяся роль в деле изменения его первоначального направления, — мы склонны допустить, что без участия в нем Венеции Византия не имела бы латинского перерыва в своей истории. Не следует, однако, переоценивать дар человеческого предведения: венецианцы и их дож «делали» историю четвертого крестового похода в рамках, которые были созданы не ими, а ходом событий, им благоприятствовавшим, но от них непосредственно не зависящим.[1414]

В феврале 1201 г. в Венецию прибыли шесть делегатов от некоторых крупных сеньоров восточной и северовосточной Франции и Фландрии, «принявших крест» вместе с большим числом рыцарей других стран и королем венгерским. Среди посланцев был и знаменитый бытописатель похода, маршал графа Шампанского, Жоффруа Вильардуэн. Целью посольства было заключение с республикой св. Марка договора на перевозку средствами республики крестносного ополчения на Восток. Идея использования транспортных средств Венеции для борьбы против мусульман была не новой: мы в своем месте видели, что она родилась еще в начале XI в., за несколько десятилетий до начала крестоносного движения, в энциклике папы Сергия IV, если только считать ее подлинной. С того времени Венеция в еще большей степени приобрела право на ту роль, которую теперь крестоносцы хотели возложить на нее. Нет поэтому ничего удивительного в том, что именно к Венеции адресовались крестоносцы за необходимыми для них вспомогательными средствами. Этим целям могли бы служить также флоты Генуи и Пизы, но они находились в это время в состоянии войны друг с другом, и попытки примирить их, предпринятые в частности, вождем ополчения Бонифацием, остались совершенно безрезультатными.[1415]

От имени вождей крестоносного ополчения посольство в апреле 1201 г. заключило с венецианским правительством договор о предоставлении в распоряжение крестоносцев достаточных перевозочных средств для армии в 4500 всадников в полном вооружении, 9000 щитоносцев и 20000 пехотинцев с необходимым на один год количеством фуража и продуктов.[1416] Все это венецианцы должны были приготовить ко дню Петра и Павла следующего 1202 г. Венецианцы для того, чтобы избежать конкуренции со стороны крестоносцев при закупке фуража и продуктов, указали в договоре те районы северной Италии, в которых они не могли производить для себя закупок иначе, как от имени Венеции.[1417] Плата в 85 000 марок серебра должна была быть внесена в рассрочку[1418], но не позднее апреля 1202 г. и при том независимо от того, какое количество войск будет представлено к перевозке.[1419] Апрель 1202 г. был указан в качестве срока, к которому должны были собраться крестоносцы в Венецию. Одновременно венецианцы обещали со своей стороны снарядить флот в 50 кораблей и отправиться с ними на Восток. За это участие в походе Венеция выговорила себе половину тех завоеваний и той добычи, которую они могли общими усилиями захватить во время похода.[1420] Договором предусматривался также и порядок разрешения конфликтов, которые могли возникнуть в процессе его выполнения, — для этой цели намечалась комиссия в составе 12 членов, по 6 человек от каждой стороны. На всякий случай венецианцы возложили на крестоносцев обязанность добиться санкции договора со стороны папы.[1421]

В договоре не было указано направление похода и это потому, вероятно, что и сами крестоносцы еще колебались между его сирийским и египетским направлениями. Эти колебания довольно ясно отражаются в наших источниках: у Робера де Кляри Бонифаций обсуждает с баронами этот вопрос[1422]; тот же автор сообщает, что во время позднейших споров, поднимавшихся в крестоносном войске о дальнейшем направлении похода, рядом с Каиро, Константинополем и Александрией фигурировала также и Сирия.[1423] Однако сторонники египетского направления среди тех крестоносцев, которые не желали отвлекаться от прямых целей похода, по-видимому преобладали; это видно, отчасти из сообщения того же источника[1424], но особенно энергично подчеркивается Гунтером Парижским, который дает и развернутую мотивировку преимуществ египетского направления.[1425]