Из всего этого следует, что вопрос о происхождении венецианской знати нельзя сводить к простому утверждению, что венецианский патрициат вел свое происхождение от разбогатевших купцов, от «венецианской буржуазии», как это делает, например, М. М. Ковалевский[733], верно и обратное: очень много купцов были потомками землевладельческой знати.
Представители венецианской знати именуются в греческих источниках архонтами, в латинских — мужами разумными, первыми, лучшими. Это они на первых порах политической истории лагун выдвигали из своей среды трибунов, позднее — дожей и лиц на другие высшие посты.[734] Из их среды вербовались и представители высшего клира. Достаточно заглянуть в списки патриархов Градо и их епископов суффраганов, чтобы убедиться в этом. Из второй книги той же Альтинатской хроники мы видим, что первые патриархи были выходцами из различных мест Италии и даже Греции, но с восемнадцатого имени мы видим только представителей венецианской знати, поставлявшей также и дожей.[735] То же самое мы увидим, если будем рассматривать списки епископов Торчелло, Иезоло, Оливоло и др.[736]
Сила венецианской знати заключалась в ее богатствах, состоявших в земельных угодьях, в городских домах, морских судах, деньгах и товарах. Знатные люди были окружены обширной клиентелой зависимых от них людей, — Калоприни в 983 г. бежали к императору Оттону с многочисленной свитой, состоявшей не из одних только родственников.[737] Некоторые из знатных фамилий искали себе сторонников среди основной по численности массы населения дуката, «народа», и нередко ее здесь находили. Алчные, самолюбивые и властолюбивые фамилии эти долгое время были, как впрочем и всюду в Европе того времени, элементом феодальной анархии и раздоров в зарождавшемся купеческом государстве на лагунах. Лишь постепенно, все более и более превращаясь в купцов, представители венецианской знати воспитали в себе то чувство классовой солидарности, дисциплины и твердого порядка, без которых Венеция не могла бы быть тем, чем она была в действительности в последующие столетия.
Простой народ, populus, не представлял собою однородной массы свободного населения, — здесь были свои «большие, средние и малые» люди.[738]
Верхушечная часть «больших» людей ближе стояла к знати, чем к людям меньшим и, вероятно, в конце концов пополняла ее ряды, по мере того, как торговые операции или ростовщичество ее обогащали. Вероятно, именно они имеются в виду, когда дожи говорят о «своих верных», о «добрых людях», о «соприсутствующих» при их, дожей, избрании.
Люди среднего достатка и «меньшие» были той массой свободного населения, которая заполняла потом ряды цеховых организаций, что ни в какой мере не исключает и того, что рядом с ними становились здесь также и постепенно освобождавшиеся полузависимые и зависимые люди. «Меньшие» люди из народа чувствовали себя, наверное, ближе к этой части венецианского населения, чем к людям «большим». Это они были рыболовами республики, добытчиками соли, представителями постепенно развивавшихся ремесел, матросами на кораблях, солдатами республики на суше и на море. Люди среднего достатка из них несомненно занимались и торговлей, и при том не обязательно только внутренней и мелочной.
Довольно значительную первоначально часть венецианского населения, потом постепенно уменьшавшуюся, составляли люди полусвободные, крепостные. В качестве таковых они обрабатывали поля, сады и виноградники венецианской знати и клира. На Иезоло знатные трибунские фамилии живут в замках, земли вокруг которых обрабатываются их колонами.[739] Епископская кафедра Торчелло взимает с виноградарей, сидящих на ее земле, натуральный и денежный оброки.[740] Альтинатская хроника повествует об оброках и барщине колонов Каорле в пользу крупнейшего здесь землевладельца, дожа.[741] Патриарх и монастыри получают со своих колонов скот, шерсть, кожу, зерно, лен, коноплю, вино. С меньшей степенью определенности, по состоянию источников, можно говорить о роли полусвободного населения дуката в ремесленном производстве, допуская это последнее в принципе. Таким образом, весь этот люд представлял собою долгое время нечто неотделимое от знати: с нею вместе он появился, как мы видели, на территории дуката, в орбите хозяйственного тяготения к ней он потом вращался.
В буржуазной исторической литературе иногда можно встретить мнение, что в Венецианском дукате никогда не существовало крепостничества.[742] Это по меньшей мере сомнительно. Мы не раз видели, как в наших источниках, восходящих к X веку, речь заходит о колонах. М. М. Ковалевский, отрицая наличие крепостных на землях венецианской знати, не берет на себя труда выяснить социально-правовое положение этой категории несомненно зависимого населения. Coloni — термин римского права, в кодексе Юстиниана означающий зависимых людей на землях крупных земельных магнатов. Необходимо иметь в виду, что в Италии вообще, и в Венеции в особенности, стойко держалась юридическая терминология римского права, — не только составители официальных документов, но и анналисты охотно пользовались терминологией кодекса Юстиниана для обозначения новых социальных явлений. Не подлежит сомнению, что под именем колонов выступают в венецианских документах раннего средневековья крестьяне феодальной формации. Альтинатская хроника, рассказывая о переселении богатых землевладельцев со старых мест в новый город на Риальто, сообщает, что там «остались только вольноотпущенники, рабы и работники виноградников».[743] Нет сомнения, что рабы и вольноотпущенники, оставленные в поместьях, находились первые в безусловной и вторые — в известной мере обусловленной зависимости от землевладельца. Для X века это будут крепостные, одни в условиях серважа, другие — в более мягкой форме крепостничества. Термин «массарии» в Северной Италии с очень раннего времени служил для обозначения несвободных работников земли.[744] Когда среди владений епископа Оливоло т. е. епископа на Риальто, называются 15 «массарицие»[745], то мы вправе предположить, что обрабатывались они массариями, т. е. людьми, прикрепленными к земле. Правильнее будет не отрицать на территории дуката наличие полусвободных людей, а настаивать на большем, чем в остальных местах, проценте свободного населения, занятого в ремесле и сельском хозяйстве.
Несмотря на многочисленные постановления, направленные против торговли рабами, — постановления, впрочем, как мы уже видели, бесплодные, — рабы в Венеции долгое время были многочисленными. В этом нас убеждают не только известия о появлении на островах знати «вместе со своими рабами», не только различные документы частно — правового характера, как, например, завещания, но и те многочисленные pacta и praecepta, которые Венеция заключала с западными императорами. Одним из непременных пунктов этих грамот является взаимное обязательство о выдаче бежавших рабов. Укажем в качестве примера на диплом Оттона I от 967 г., который довольно близко стоит в хронологическом смысле к рассматриваемому нами времени.[746]
Правовое положение рабов в Венеции первоначально не отличалось от их юридического статуса в античном мире, но потом, в силу развития феодальных начал, положение это стало меняться к лучшему: раб сажается на землю, получает доступ к общественному суду, нередко имеет семью и собственность. Однако значение фактов этого рода не следует преувеличивать, — за господином сохранялось все-таки право дарить, продавать и вообще отчуждать каким бы то ни было образом своего раба, судить его, наконец.[747] Отпуски на волю по разным побудительным причинам не были особенной редкостью, но отпущенный был связан со своим бывшим господином узами патроната.
